Драма, которая разыгралась в диких западных землях, была тайной.

Эвгар откуда-то узнал о ней и, небрежно ковырнув пальцем мое прошлое, заставил меня вновь испытать целый шквал мучительных чувств. Я до сих пор помнила его прикосновение, в ушах звучал мягкий вкрадчивый голос, и больше всего мне сейчас хотелось помыться.

Я чувствовала себя грязной. Как в те далекие времена, когда Альфред был моим законным супругом.

Горничная Лиззи, которая встретила меня в гостиной, сделала быстрый книксен и протянула мне письмо. Дорогая белая бумага и огромная алая печать с ощеренной львиной пастью: инквизиция. Ощутив невольный холод, я отдала Лиззи сумочку и распечатала письмо.

«Дорогая Вера! К сожалению, дела мои ухудшились настолько, что я вынужден остаться дома и не смогу навестить вас этим вечером. Однако, поскольку наше общее дело не терпит отлагательств, я приглашаю вас ко мне, Бузинная улица, дом три, в любое удобное для вас время. Искренне ваш, Д.Т».

Лиззи смотрела с уважительным страхом.

Я медленно разорвала письмо на кусочки и швырнула их в камин. Да, жизнь внесла в мои планы внезапные коррективы. Интересно, Тобби действительно настолько плох, что не в силах выйти из дому? Возможно, через несколько часов природа завершит то, что не закончил теракт в порту?

Впрочем, надеяться на это было, как минимум, наивно. А наивностью я не страдала уже много лет.

— Подготовьте ванну, Лиззи. Я сегодня вечером еду в гости к министру Тобби.

Горничная ахнула так, словно ехать мне предстояло прямиком на дыбу. В каком-то смысле так оно и было.

— А платье нужно темно-зеленое, — сказала я. В нем, пошитом из плотного южного шелка, не было какой-то особенной отделки: главным украшением был глубокий, почти непристойный вырез, который прикрывало полупрозрачное милерийское кружево, похожее на серебряную дымку. Лиззи понимающе кивнула и ответила:

— Разумеется, миледи. Сию секунду.

На Бузинную улицу я приехала ровно в девять вечера, когда светские визиты уже закончены, а приватные только начинаются. Лиззи, которая за полчаса до этого затягивала на мне корсет, качала головой и приговаривала:

— Какая красота… какая красота, миледи!

Молодая женщина, отражавшаяся в зеркале, действительно производила впечатление. Она была одновременно скромной и порочной, бриллиант, подаренный Дамьеном, притягивал внимание к груди, приподнятой корсетом, а взгляд…

Сладкая Осока могла бы ему позавидовать.

Дело портила только едва заметная ссадина на щеке. Пришлось запудривать. Наряд завершили изящные туфельки на плоской подошве: так Тобби окажется со мной вровень. Польстим ему немного, не развалимся.

Последним штрихом стали особенные духи. Никакой магии, просто вербена и рута под легким флером жасмина. Сочетание, которое заставляет терять голову.

Дверь мне открыл невысокий парень в форменном темно-сером сюртуке без шнуров. Ага, младший инквизитор, не то ассистент, не то охранник. Он равнодушно посмотрел на меня, и я подумала, что, должно быть, прекрасные дамы приезжают к министру каждый вечер. И я — одна из многих.

Вот и хорошо.

Парень проводил меня на второй этаж и остановился у дверей, возле которых дежурили двое его коллег в такой же форме. Это уже удивляло. То ли Тобби действительно при смерти, то ли он боится.

— Добрый вечер, — без выражения произнес один из них, не глядя на меня, и открыл дверь. — Проходите, вас ждут.

Я вошла и оказалась в просторной и какой-то нелепой комнате. Это место одновременно служило и спальней, судя по огромной кровати, аккуратно застеленной шелковым покрывалом, и библиотекой — количеству томов в шкафах вдоль стен могла бы позавидовать любая книжная лавка, и кабинетом — на письменном столе возле окна громоздились растрепанные стопки бумаг. Странно, в таком большом доме, как этот, можно было бы все это устроить в отдельных помещениях.

Впрочем, хозяин барин. Это не мое дело.

— Добрый вечер, Вера.

Я вздрогнула и обернулась. Комната была угловой, и Тобби стоял возле окна, не видимого со стороны двери. Должно быть, видел, как подъехал мой экипаж, и я иду по дорожке к дому.

— Здравствуйте, Дерек, — улыбнулась я и с искренней заботой произнесла: — Как вы себя чувствуете?

Тобби улыбнулся в ответ и указал мне на кресло. Когда я села, он прошел по комнате и опустился на край кровати.

Неужели и правда боится?

— Вам не все равно?

Опять ответ вопросом на вопрос! Я посмотрела на Тобби с самым невинным видом и ответила:

— Не хочется потерять двести тысяч золотых карун.

Тобби понимающе кивнул.

— Так что вы узнали?

Я без утайки и во всех подробностях рассказала ему о своем визите к мастеру Рашату, о походе в башню Кастерли и о разговоре с Эвгаром. Тобби внимательно слушал, и иногда его взгляд становился тусклым, направленным в себя, словно он что-то просчитывал. Когда я умолкла, Тобби задумчиво произнес:

— Башня Кастерли, разумеется… Я давно твержу, что надо сносить это осиное гнездо. И вы думаете, что Миерхольт отправился на болота? Контролировать созревание артефактов?

В его голосе прозвучала голодная нетерпеливая нотка: должно быть, Тобби думал о том, что именно там и хранится тот артефакт, что спасет ему жизнь. Я кивнула и ответила:

— Завтра утром я поеду туда.

— Хорошо, — Тобби устало прикрыл глаза. — Я телеграфирую тамошнему отделению инквизиции, вас встретят. Помощники вам не помешают, особенно в таком деле.

— Благодарю вас, — улыбнулась я и поднялась с кресла. Тобби тоже встал, приблизился ко мне. На короткий миг мне стало очень жутко и очень весело: такой коктейль чувств заставил голову закружиться, а в ногах появилась вязкая болезненная слабость. Должно быть, Тобби уловил это, потому что его ноздри нервно дрогнули, и он взял меня под локоть, аккуратно, но крепко.

— Вы сильно ушиблись при падении? — поинтересовался он, и я мысленно поблагодарила небеса — дело наконец-то повернуло в нужное русло.

— Немного, — я попробовала улыбнуться, но улыбка вышла скомканной. Как раз такой, как надо. — Вот, следы остались.

Я провела пальцем по скуле, смахивая пудру. Тобби протянул руку и осторожно прикоснулся к ссадине. «Господи, помоги мне, — подумала я. — Вдруг он и правда пассивный содомит?»

В следующий миг он уже целовал меня, настолько яростно и алчно, словно его накрыло безумием, и какая-то незримая могущественная сила бросила нас в объятия друг другу. Мои молитвы были услышаны, оставалось только довести дело до конца.

На мгновение у меня помутилось перед глазами. Я слишком хорошо помнила, когда была с мужчиной в последний раз и чем тогда все закончилось. Не думать, ни о чем не думать — выбросить из головы, что я спасаю Дамьена и себя, и отдаться тяжелому властному зову собственного тела, которое рвалось из оков разума.

Я не поняла, как картинка вдруг поменялась — просто неожиданно обнаружила, что лежу на прохладном белоснежном шелке простыней, что мое платье сброшено на пол, что в огромной нелепой комнате жарко. Или это только казалось? Горячая влажная тяжесть между ног нарастала, и я наконец-то смогла расслабиться и, подавшись навстречу Тобби, ответить на его поцелуи с такой же ненасытностью. От его изувеченного тела сейчас шел такой же жар, как и от меня, а таинственный полумрак комнаты почти скрывал уродливые шрамы.

— Что ты затеяла? — негромко произнес Тобби, оторвавшись от меня. Сейчас, когда всесильный министр инквизиции нависал надо мной и смотрел прямо в глаза, я ощутила укол старого, почти забытого чувства жертвы в лапах охотника.

— Ничего, — выдохнула я, стараясь, чтобы взгляд сильнее затянуло поволокой страсти. — Двести тысяч карун… но это потом. А сейчас ты.

Тобби улыбнулся и вошел в меня — без прелюдий, властно и безжалостно, резко заполняя одним толчком. Я вскрикнула от неожиданности, на мгновение у меня перехватило дыхание от боли, пронзившей все тело: если с ростом у Тобби были некоторые проблемы, то размерами мужского достоинства природа его наделила с избытком.