Мисс Паскал села, и Марии захотелось поаплодировать ей. Обвинитель этого и вправду заслуживала. Ее выступление было очень убедительным. Эдварда изобразили почти святым, и даже самой Марии стало его немного жаль. Со слов обвинителя получалось, что Мария неделями и месяцами планировала свое черное дело, пока наконец не дождалась момента, когда муж повернулся к ней спиной. Удар оказался таким точным и сильным, что казалось, будто она долго тренировалась при помощи бейсбольной биты и боксерской груши. Эта мысль, кстати, показалась Марии свежей и интересной.

Лица присяжных были бледными; казалось, что им явно не по себе. Двое из них заламывали в отчаянии руки. Другие во время выступления прокурора закрыли глаза. Некоторые из мужчин, наоборот, внимательно всматривались в лицо Марии, пытаясь понять, какой она была. Может быть, мужчины-присяжные задумались о том, не планируют ли их собственные женушки что-то подобное тому, что сотворила с мужем она сама. Мария решила, что людей, возможно, удивило, что женщина способна на такой хладнокровный и жестокий поступок. Если б в суде обсуждали то, что мужчина чуть ли не до смерти забил свою жену, все было бы как-то понятней, так как это был бы всего лишь еще один случай обычного домашнего насилия. Такое дело вряд ли привело бы присяжных в состояние шока. Ну а то, что женщина напала на мужчину, казалось совершенно неприемлемым. Это было уже за гранью…

Присяжные удалились. Судья объявила, что на сутки продлевает срок пребывания ответчицы под поручительством адвоката, то есть Мария может продолжать проживать в хостеле. Ее адвокат Джеймс Ньюэлл жестом предложил полицейским выпустить Марию из бокса. Она вышла и почувствовала, что снова может свободно дышать.

– Как вы? – поинтересовался адвокат, снимая парик и проводя ладонью по волосам. – Мисс Паскал сильно выступила.

– Она просто делает свою работу, – заметила Мария. – Посмотрим, что будет завтра.

Ньюэлл отвел ее в угол, положил прошитую розовой ленточкой папку с документами по судебному процессу на подоконник и засунул руки в карманы брюк.

– Миссис Блоксхэм, поймите, вы не обязаны воспринимать все это с таким стоицизмом. Многое из того, что говорится в суде, рассчитано на то, чтобы испугать, поэтому нет ничего удивительного в том, что вы начинаете испытывать чувство страха. Если честно, то… – Он запнулся, подыскивая подходящие слова.

– Вы хотите сказать, что в данном случае будет сложно утверждать, что мои действия были самообороной?

– Сложно, но не невозможно. Вам необходимо убедить присяжных в том, что вы должны были ударить вашего мужа так, как вы это сделали, – ответил Невилл.

– Понимаю, – сказала Мария. – Просто не знаю, как объяснить им, какой жизнью я жила. Я не уверена, что они мне поверят. Иногда я сама с трудом в это верю.

– Давайте не будем торопить события, – произнес адвокат. – И подумаем об этом после того, как обвинение закончит. Поверьте, вы здесь не одна. Позвольте, я вас провожу. – И он открыл тяжелую дверь судебного зала.

Выйдя на лестничный проем и остановившись, Мария спросила:

– Наверное, вам совсем непросто защищать людей, которых обвиняют в подобных преступлениях?

Адвокат тяжело вздохнул.

– Иногда от этого мне становится грустно, – признался он. – Как и у всех, у меня случаются моменты, когда я предпочел бы лежать на пляже и читать хорошую книгу. Но правда в том, что каждый заслуживает непредвзятого суда и надлежащей защиты. Если вас интересует мое мнение касательно вашего случая, то должен сказать вам, что считаю себя в состоянии составить достаточно правильное мнение о человеке. – Он скромно улыбнулся. – Мы с вами будем бороться изо всех сил. Не просто потому, что это моя работа, а потому, что я хочу, чтобы справедливость восторжествовала.

– Я не собиралась спрашивать, какого вы обо мне мнения, – поспешно уточнила Мария. – И не хотела поставить вас в неловкую ситуацию.

– Не переживайте, мисс Блоксхэм. На вашем месте я точно захотел бы знать, чему представляющий меня адвокат верит, а чему – нет. – Он показал ей рукой в сторону выхода, и Мария начала спускаться по лестнице.

– Спасибо, – поблагодарила она его уже перед выходом из здания, коря себя за то, что вообще начала этот разговор. Ее обнадеживала мысль о том, что он на ее стороне, но от того, что она соврала ему, было вдвойне неприятно.

Она пошла по Смол-стрит и дальше по пешеходной улице Эксчэйндж-авеню, проходя мимо сидящих в кафе людей и туристов, покупающих дешевые безделушки, которые им не нужны и на которые они даже не взглянут, вернувшись домой. Тут в кармане начал вибрировать ее новый и легкий мобильный телефон. Мария еще не привыкла к этой новой для нее функции аппарата. Вибрация казалась ей совершенно излишней, когда у телефона есть звонок, который прекрасно слышно. В адвокатской конторе, занимавшейся ее защитой, настояли на том, чтобы она купила мобильный для того, чтобы с ней можно было связаться до начала судебного разбирательства, но звонили очень редко.

Кто-то задел ее, когда она отвечала на звонок. Это был мужчина, рисовавший в зале суда ее портрет. Оглянувшись через плечо, он ухмыльнулся и продолжил свой путь. Мария свернула в переулок, встала в тень и приложила телефон к уху.

– Мария, как ты там? – раздался в трубке тихий вопрос.

– Рут, я видела тебя в зале суда. Тебе лучше не приходить. От твоего присутствия мне совсем не легче, – сказала Мария, оглядываясь, чтобы проверить, пропал ли рисовавший ее художник.

– Тебе нужен рядом друг, чтобы пройти через это. Одной тебе не справиться, – возразила Рут.

– Я приняла решение, что перестану себя уважать, если в конце концов не дам ему отпор. Я хочу сказать всем в суде, что сожалею о том, что не смогла его убить, – ответила Мария.

– Это не самая лучшая тактика, – возразила ее подруга. – Присяжным такое заявление точно не понравится.

– Послушай, у меня есть адвокаты, которые подскажут, о чем можно говорить, а о чем лучше промолчать. Я устала от жизни в сплошной лжи. Я рада, что Эд никогда больше не сможет ни ходить, ни говорить. Я бы предпочла, чтобы он умер, но то состояние, в котором он сейчас находится, меня тоже вполне устраивает. Я не собираюсь ни у кого просить прощения и не собираюсь ничего приукрашивать. Если б он помер, я станцевала бы на его могиле.

– Мария, не говори так, иначе тебя точно засудят, – возразила подруга.

Мужчина, толкнувший ее на улице, брел назад, поглядывая на витрины магазинов напротив.

– Черт, – пробормотала Мария, прижимаясь к стене.

– У тебя всё в порядке?

– Послушай, не приходи завтра, – попросила она.

– Но я хочу тебя поддержать… Мне кажется, что я смогу тебе помочь.

– Это моя жизнь и мое решение. Мне не нужна помощь. Я хочу сама со всем разобраться. И это должно быть непросто, учитывая то, что в течение многих лет я была слабой и бесхарактерной. Я хочу вернуть себе самоуважение, чтобы дальше жить нормальной жизнью, – произнесла Мария. – Из всех людей на свете ты-то уж точно должна меня понять. Дай мне возможность встать на ноги. Если я не в состоянии этого сделать, тогда можно поставить на всем крест и признать в суде свою вину.

В тот вечер Зэйн вернулся с работы позже обычного. В любой другой вечер Лотти не обрадовало бы то, что он задерживается, но сегодня она была рада тому, что у нее есть время приготовить ужин, помыть сына, одеть на него пижамку и подготовить к приходу мужа, который застал бы Дэниела в кровати с книжкой, готового к тому, чтобы папа обнял его перед сном.

Лотти решила позволить себе всего полбокала красного вина – это означало, что можно, не задумываясь о своем весе, спокойно съесть немного пасты. После окончания судебного заседания она носилась, как угорелая – в магазин за покупками, забрала Дэниела, прибралась и приготовила ужин. Когда в доме полный порядок, ей будет психологически легче сообщить мужу о том, что ближайшие две недели она будет пропадать в суде.