— Теперь терпи, — сказал он и прижал указательный палец к левой ключице. Вот это было действительно больно. Катя закусила губу, чтобы не заорать: кожу под пальцем жгло, словно туда попала кислота. Однажды в школе, во время лабораторной по химии Кате на руку попала кислота — впечатлений хватило надолго.

По виску стекла капля пота. Рудин перевел руку вниз и накрыл ладонью левую грудь Кати. «Если у меня сейчас остановится сердце, то я не удивлюсь», — подумала Катя. Рот наполнялся кровью из прокушенной губы, и Катя молилась только об одном: не кричать. Палач и садист не должен увидеть ее слез и услышать криков.

Рука легла ниже, под ребра. Катя смотрела вверх, туда, где устало гудела лампа, и старалась думать о мелочах. О странной картине на стене Эльдаровой квартиры. О запахе осеннего ветра. О шелесте книжных страниц. О чем угодно, лишь бы не о том, что несколько часов назад он был рядом — и в то же время невероятно далеко, в ином пласте реальности.

— Молодец, — сказал Рудин откуда-то издалека. — Еще немного.

Ладонь опустилась на живот. Теперь Катя точно знала, что вытерпит эту пытку, не закричав. Жжение усилилось настолько, что вместо огня Катя стала ощущать пронизывающий холод, а потом оборвалось, и расплывшийся перед глазами мир снова обрел резкость и четкость очертаний.

Рудин выглядел довольным. Катя смела надеяться, что теперь он отпустит ее с миром, раз уж получил все, что нужно. В губы ткнулась белая пластиковая соломинка — Рудин поднес Кате коробочку апельсинового сока.

— Пей, — приказал он и, когда Катя послушно сделала несколько глотков, промолвил: — Пока лежи, я еще не закончил.

— Я не тороплюсь, — сказала Катя. — Похоже, у меня сегодня выходной.

— У тебя даже больничный, — откликнулся Рудин. Запустив пальцы в карман, он достал смартфон, некоторое время что-то в нем искал, а затем сообщил: — На ближайшие две недели ты поступаешь в мое полное распоряжение. Завтра утром поедем на новую квартиру. Можешь взять с собой голема, если хочешь. Будет помогать тебе до сортира добираться.

Катя поморщилась. В последнее время она просто органически не переваривала грубости и хамства. Оценив выражение ее лица, Рудин удовлетворенно кивнул, помедлил еще минуту и засунул телефон обратно в карман.

— Тебе еще что-то нужно? Сейчас? — осведомилась Катя.

— Да, мы с тобой весь день проведем вместе. Пока я, так сказать, наживку забросил. Буду ждать клева.

— На здоровье, — процедила Катя и, когда Рудин помог ей спуститься с мертвецкого стола, принялась одеваться. Все суставы ломило, а глаза наполняло жжением, словно ей в лицо бросили пригоршню песку, и это ощущение жестокой простуды невольно заставляло Катю двигаться быстрее и бодриться. Если ей случалось заболеть, то она не отправлялась в кровать, а включала музыку и принималась танцевать — простуда и грипп пугались такого необычного подхода и довольно скоро убирались восвояси. Когда она застегнула последнюю пуговицу на халате, Рудин задумчиво промолвил — словно говорил не Кате, а себе:

— Я подозревал, что вы тогда смоетесь. Где Оборотень — там всегда какая-то заковыристая дрянь. Типа тебя.

Катя сделала вид, что не слышит. Рудин специально осыпал ее ядовитыми уколами — он явно чего-то добивался, но Катя никак не могла понять, чего именно. Может, просто хотел еще и еще раз причинять боль за тогдашний побег от трибунала.

Она и сама не осознала до конца, что произошло в следующее мгновение: буквально только что Рудин, нагло развалившись, сидел в ее кресле — и вот уже лежит в углу, не подавая признаков жизни. Бодро проскакав по кафелю, смартфон рассыпался горстью пластиковых брызг, и Катя испытала яростную радость по этому поводу. На сверкающей поверхности стенной панели она увидела свое размытое отражение — пылающую нестерпимо белым пламенем птицу, раскинувшую руки. Птица откинула голову назад и издала душераздирающий крик, в котором слились и боль, и горечь, и торжество.

Душа Кати дрожала натянутой струной. Золотые энергетические крючки, засаженные Рудиным ей под кожу, скрипели и вибрировали, пытаясь вырваться, выдрав куски плоти, и эта боль привела Катю в себя. Белое свечение погасло, и Катя рухнула на пол. По кафелю плеснуло красным — Катя с каким-то равнодушием поняла, что это ее кровь. Рудин неожиданно проявил невероятную прыть — он выполз из угла, морщась от боли, и приблизился к Кате. Его довольная улыбка настолько резко контрастировала со страдальческой гримасой, что Катя едва подавила дрожь.

Он был счастлив. Непередаваемо. Кажется, он готов был расцеловать Катю на радостях.

— Умница, — проговорил Рудин, расстегивая ее рубашку. — Моя ж ты умница, все отлично сделала. Максимальный прорыв способностей идет в моменты стресса, конечно… Ай, умница!

Катя обессиленно вздохнула и закрыла глаза. На груди пламенел отпечаток огромной шестипалой ладони, но она его не увидела.

Эльдар занял пост главы региона двадцать восьмого февраля — день выдался пасмурным, вьюжным, и ветер, швырявший пригоршни снега, несколько раз едва не выстегал ему глаза. Посвящение провели на крыше той самой многоэтажки, откуда совсем недавно Эльдар и Катя отправились в полет. Знаменский, приехавший из столицы в радость такого случая, собственноручно обрил Эльдара наголо и, когда светлые пряди волос с шипением и вонью обратились в пепел на дне маленькой жаровни, передал новому шефу велецких магов темный аметист на серебряной цепочке — знак власти и силы.

По большому счету, для Эльдара ничего не изменилось. Велецк был сонным городишкой, где и люди, и маги предпочитали находиться в каком-то душевном оцепенении — лишь бы их не трогали. Эльдар и не собирался наводить какие-то свои порядки. Он продолжил работать в «Picasso», и Коля, в первый раз увидев шефа в новом имидже, задумчиво прокомментировал:

— И Сизый полетел по лагерям…

Эльдар простил юному бармену эту вольность: видок у него действительно был протокольный, и уродливо торчащие уши, обычно скрытые за волосами, делали его похожим не на успешного предпринимателя, а на бывалого сидельца. Невольно представив, как Гамрян, которого побрили в те годы, когда он уже стал деканом и уважаемым гражданином Турьевска, ходил на лекции в таком интригующем виде, Эльдар не сдержал усмешки.

Он дал отставку Лизе сразу же, как только спустился с крыши. Эльдара весьма ощутимо покачивало, ритуал выпил практически все силы, и он понимал, что эта вязкая слабость — еще цветочки, дальше будет хуже, но у него уже не было ни времени, ни желания откладывать неминуемое. В выражениях простых и не поддающихся никакой цензуре он объяснил Лизе, что не желает иметь с ней ничего общего, она может отправляться куда угодно и тянуть профиты с кого угодно, но он повырывает ей руки и ноги, если она еще хоть раз появится в Велецке. Можно было полюбоваться ее истерикой и слезами, но Эльдар решил, что с него хватит и, едва не упав в сугроб — ноги не держали — добрался до ожидавшей его машины и поехал домой. Весь этот скандал с бывшей женой прекрасно вписывался в рамки их общего плана.

Несколько томительно долгих недель он провел дома, валяясь на кровати и литрами поглощая чай с разведенными в нем целебными порошками. От этих дней у Эльдара не осталось практически никаких воспоминаний, кроме таинственного звона колокольчиков, который долетал до него откуда-то издали.

Потом наступила весна — ранняя, теплая, стремительная, она ворвалась в Велецк с передовыми отрядами подснежников, первоцветов и крокусов. Копейщики-нарциссы, пока зеленые, без бутонов, шли за ними следом. Эльдар рассматривал цветы, пробившиеся на газоне неподалеку от клуба, и думал о том, что весна принесет новые заботы и тревоги.

Так, собственно, и вышло. Последствия посвящения еще давали о себе знать — глядя в зеркало, Эльдар понимал, что сейчас почти ничем не отличается от мертвеца, с посеревшей кожей, запавшими глазами и едва отрастающим ершиком белых волос, а постоянная слабость заставляла предметно думать о ком-то вроде няньки рядом — но пропустить большой Совет в Москве было нельзя. Разговоры о таинственных и пугающих переменах шли давно и по всей стране: их невнятный, глухой отзвук то и дело долетал до Эльдара, заставляя брать себя в руки и придумывать собственный план действий. Конечно, Рудин изрядно запугал магическое сообщество и наворотил невесть чего вокруг, в принципе, не самой критической ситуации. Прорывы Параллели случались почти каждый год — уж кто-кто, а Эльдар прекрасно об этом знал и понимал, что опасность не настолько велика, как ее показывает Рудин. Временная утеря сил у магов, равно как и усиление низших элементалов и знахарей, тоже не были катастрофой, но Рудин додумался сгрести все мелкие неприятности в одну кучу и практически на пустом месте раздуть такую проблему, что большая часть магов от испуга почти утратила способность критически мыслить.