Литовец докурил сигарету и бросил бычок в снег. Выпустил изо рта дым, засунул руки в карманы.

— Он просит денег. Много. Говорит, нужно на лечение.

Белов непонимающе уставился на друга:

— Но он же не стал подавать на тебя заявление…

— А теперь подаст, — Паулаускас развел руками. — Сказал, у родственников его друга по команде такие связи здесь, что от меня не оставят мокрого места, если деньги до нового года не соберу…

Белов выкинул недокуренную сигарету.

— Кто знает?

— Я никому не говорил. Я и тебя грузить не хотел. Это мои проблемы.

— Твои проблемы — мои проблемы, — Белов обнял Модестаса за плечи. — Со всем разберемся. А пока пойдем ужинать. Сегодня ваше Рождество.

========== Часть 14 ==========

«здесь женщины ищут, но находят лишь старость»

Белов получил письмо. Ему писал его бывший товарищ с работы:

«Здравствуй, Сергей!

Спешу сообщить тебе новость, которая тебя, возможно, обрадовала бы. Я смог узнать кое-что о твоем возвращении в Ленинград. Ты можешь вернуться уже после нового года. И, если тебя интересует работа, наш начальник не против твоего возвращения с несколькими условиями. Ты будешь понижен до редактора, и, к тому же, тебе следует оплатить определенный взнос за нанесенный издательству ущерб за твое своевольство…»

Белов усмехнулся. Говоря простыми словами, ему нужно будет дать взятку начальству.

«…все ждут твоего возвращения. Зная твою категоричость, могу предположить, что ты откажешься. Поэтому напоминаю: Ленинград — это не Каунас. В Литве работу по себе ты не найдешь. Полагаю, ты работаешь стенографистом. Если, конечно, не кем-нибудь из службы по уборке территорий парков и улиц. Одним словом, подумай хорошенько. И приезжай.

Искренне твой, Саша Болошев.»

Белов скомкал письмо и бросил на пол. Но, подумав несколько минут, поднял его, расправил и вложил в книгу.

По Ленинграду он скучал. Часто ему снился канал Грибоедова и Спас на Крови, выглядывающий из-за старинного серого здания, тихие улочки и та непередаваемая Ленинградская атмосфера, которую невозможно уловить нигде больше.

По Ленинграду он скучал. И скучал по своей прежней жизни. По работе, коллегам, очередям в метро, по Неве и Исаакиевскому собору, по Аничкову мосту и Марсову полю. И он все бы отдал, лишь бы поскорее вернуться.

Белов взял книгу, но читать не мог. Его мысли то и дело возвращались к письму. Перечитав один и тот же абзац несколько раз и так и не уловив смысла, он все-таки отложил книгу и еще раз прочитал письмо.

«…Зная твою категоричость, могу предположить, что ты откажешься. Поэтому напоминаю: Ленинград — это не Каунас…»

Ленинград — не Каунас.

«…Одним словом, подумай хорошенько. И приезжай.»

***

Еще ни разу в жизни до этого момента перед Беловым не вставал подобный выбор. Остаться в Каунасе значило потерять те возможности, который были в Ленинграде. Вернуться в Ленинград значило потерять друга. А для Белова Модестас стал уже чем-то большим, чем просто друг. К тому же, Паулаускасу нужны были деньги. Деньги, которых не было у литовца и которые появились у Белова.

Он стоял у гостиницы и ждал Модестаса. Они договорились встретиться и поговорить. Белов настоял.

Паулаускас опаздывал. Белов терпеливо ждал. И вот из-за угла вышла знакомая фигура.

— Вечер добрый, — поприветствовал Белова Модестас, поровнявшись с ним. — Что звал?

Белов молча достал из кармана конверт и протянул Паулаускасу. Тот отпрянул, как от удара.

— Я не возьму!

— Модь, не дури.

Паулаускас досадливо цокнул языком.

— Ты друг мне, — он хлопнул Белова по плечу и заглянул в глаза. — Но деньги твои. А мне за свои грехи самому надо расплачиваться.

Белов тяжело вздохнул и отвел взгляд. Он еще придумает, как отдать деньги Паулаускасу так, чтобы тот не обиделся.

— Ладно, — Белов примирительно вскинул руки. — Потом обсудим. В «Медузу»?

Модестас отрицательно покачал головой.

— Нет. Пойду я. Дело еще есть. К Сашке зайти обещал…

— А ко мне зайдешь сегодня?

Паулаускас замялся. Кинул взгляд на часы, подумал немного и неуверенно кивнул:

— В восемь.

— В восемь, — поймал его на слове Белов. — Буду ждать.

========== Часть 15 ==========

«здесь мерилом работы считают усталость»

Девять часов. Модестаса до сих пор нет.

Раньше он никогда не опаздывал. И Белову никогда до этого не приходилось его ждать. Но прошел уже час, и Белов заволновался не на шутку.

Он позвонил Ване. Тот сказал ему, что они весь вечер провели с Сашкой — тот помогал Едешко разбирать карточки в поликлинике. И тогда уже Белов забил тревогу.

Не в силах спокойно сидеть на одном месте, он вскочил со стула и принялся мерить комнату широкими шагами. Он метался из угла в угол, как раненый зверь, и не знал, что ему предпринять. Куда бежать? Где искать друга? Ждать дольше не было сил…

Белов прошел к окну, выглянул наружу. В голову лезли самые страшные мысли: Модестаса сбила машина или его пырнула ножом местная шпана, чтобы вырвать из ослабевших пальцев кошелек; он напился и не может теперь вспомнить, где он и куда шел, или вообще упал, подскользнувшись на гололеде, и свернул себе шею…

Белов сжал виски пальцами и принялся с остервенением их растирать. Нужно подождать еще несколько минут… Он придет…

Белов кинул взгляд на часы. Начало десятого. Если до половины Паулаускас не появится, Белов пойдет его искать. Все равно, куда. Главное — не сидеть на месте!..

…минуты тянутся убийственно долго…

***

Он пришел. Ввалился боком в комнату Белова, отчего тот испуганно замер на мгновение, а потом стремительно подскочил к другу, чтобы поймать его. Паулаускаса шатало, и он никак не мог устоять на ногах

Он пьян? Нет, здесь другое.

Белов помог Модестасу дойти до кровати. Уложив его на постель, обеспокоенно склонился над другом. На его лице кровь.

— Где ты был? — допытывается Белов, но Паулаускас лишь досадливо отмахивается от него.

— Все равно. Теперь уж точно…

Белов молчит. Тянет со стола полотенце, мочит край водой из стакана и вытирает лицо друга. Модестас морщится. У него разбит нос, и на скуле большой кровоподтек.

— Американцы? — догадывается Белов.

Модестас, немного подумав, кивает. Его лицо мрачнеет еще больше.

— Зря деньги не взял, — упрекает друга Белов, стирая кровь с его лица.

— Их бы все равно не хватило, — хрипло отвечает тот. — Пусть делают, что хотят… Главное — Агне завтра увезти, а там будь что будет.

Белов смотрит на Паулаускаса и не может сдержать тихого вздоха. А потом вдруг наклоняется к его лицу и смотрит в медовую радужку глаз.

— Ты чего? — спрашивает Модестас, невольно перейдя на шепот.

— Ничего, — так же тихо отвечает Белов и вздыхает. А потом садится на колени перед кроватью и утыкается лбом в шею друга.

***

Он снова маленький мальчик. Ему шесть лет.

Сережа лежит на печке и круглыми от страха глазами смотрит вниз — туда, где происходит что-то непонятное и страшное. Он не дома. Мама с сестрой поехала в городскую больницу, а его, Сережу, привезла к Сережиному дяде — брату отца — в соседнее село.

Кроме него в комнате у стены напротив печки стоит маленькая девочка. Подкидыш, которого нашли сегодня ночью. Из-за нее и творится это нечто совершенно непонятное, что так пугает мальчика.

— Спасибо, спасибо… — шепчут маленькие губы. Девочка лет пяти, лохматая и конопушечная до самой шеи, стоит на цыпочках, вся вытянувшись по струнке. Ее глаза неотрывно смотрят на фотографию — выцветшая, старая, с поблеклым изображением и обгорелым краешком, она висит на стене прямо так, без рамы и стекла, прикрепленная к ней на гвоздик, который грубо и кощунственно продирает сам снимок. С фотографии на ребёнка смотрит суровый военный — молодой еще мужчина с острыми скулами и прямым, чрезмерно длинным носом. Девочка стоит, изо всех сил вытягивая шею — вперёд и вверх — чтобы быть ближе к военному, чтобы смотреть ему в глаза. Она стоит босиком, на заусенчатом незастеленном полу, поджимая под себя пальцы — холодно. А вокруг ни души, и слышно, как снаружи блеет козёл и орёт баба Фрося: «Фу-у-у, пр-рокляты-ый…»