— Да людей вокруг много. Но ты один. — Литовец вскинул голову и посмотрел на Белова. — Понимаешь… Нет, не понимаешь, — он досадливо махнул рукой.

— Чего я не понимаю?

Паулаускас уселся поудобнее, почесал щеку. Белов понял, что тот готовится к долгой беседе.

— Вокруг меня тысячи людей. Многие со мной говорят, кто-то мне даже улыбается. Но я один. Как глухонемой среди здоровых. Понимаешь?

— Понимаю. Тебе сделали операцию? На ухо, да? — Сейчас надо протянуть время. Со всем соглашаться, не перечить — и тогда он сможет увести его из бара. Белов встал и мягко начал пытаться поднять литовца. Просунул руки ему подмышки и даже смог оторвать его тело от стула. Почти поднял. Но в последний момент Модестас отмахнулся от него и снова тяжело упал на стул.

— Да. Операцию. Мозги промыли.

Он обернулся на Белова. В глазах литовца что-то просветлело.

— Да нет вообще-то… Я каждый день людей вижу. Такие разные. Кто-то жмот, кто-то чаевые дает. А все равно все одно и то же… — он скривился, как будто съел лимон. — А вообще-то нет… Ты не такой.

Белов тем временем умудрился поставить Паулаускаса на ноги. Пока литовец шатался, пытаясь сохранить вертикальное положение, Белов сунул под недопитую бутылку деньги за ужин.

— Пойдем, пойдем…

Модестас перестал сопротивляться. Они вдвоем вышли на улицу. Белов поймал такси.

— Таксист едет в такси, — хмыкнул Паулаускас, усаживаясь в салон «Волги». — Забавно!

Сказав это, он уткнулся носом в стекло и моментально вырубился.

— Куда? — спросил Белова усталый таксист.

Белов думал недолго. Посмотрел на спящего литовца, вздохнул. И назвал адрес своей гостиницы:

— В «Боспор».

========== Часть 5 ==========

«одни слова для кухонь, другие для улиц

здесь сброшены орлы ради бройлерных куриц»

В номер забежал мальчик и в изумлении застыл на пороге, во все глаза глядя на Белова. Эти круглые от удивления глаза, казалось, могли прожечь дыру. Маленькие ручки сжимают игрушечный самосвал, темные кудри торчат в разные стороны, а голубые глаза глядят внимательно, не по-детски пристально. Они изучают.

Белов улыбнулся ему. Улыбка получилась уставшая, вымученная. Он так и не отдохнул толком со времени своего приезда. И в эту ночь ему, видимо, не поспать нормально. Но мальчонка от этой его скудной улыбки весь просиял. Он улыбнулся в ответ, обнажив зубы. Передних двух еще не хватало, и эта улыбка выглядела очень комично.

Он перехватил поудобнее свой самосвал и, смеясь, выбежал в коридор. Уже из коридора до Белова донеслось его счастливое восклицание:

— Мама! В этой комнате живет дядя! С усами!

Модестас на кровати завозился. Что-то сонно пробормотал. Повернулся на другой бок. Натянул одеяло на ухо. Он почти совсем протрезвел еще в машине. Долго не соглашался переночевать у Белова. Все говорил о том, что «ему надо домой», «дома его ждет она» и «ему нельзя оставлять ее надолго одну». Но, оказавшись в номере, Паулаускас как-то вмиг сжался, весь уменьшился в размерах. Сконфуженно даже замялся на пороге, но усталость и опьянение взяли верх, и он, воспользовавшись приглашением нового знакомого, улегся спать.

А Белов уснуть не мог. Он сидел на стуле, подложив ногу под себя и облокотившись рукой о стол, и думал. Воспоминания нахлынули внезапным потоком. Воспоминания о далеком детстве. О маме. О селе Нащёково.

Тихо сопит Модестас. Колышется занавеска на окне. В лунной дорожке, прорезавшей темноту комнаты на две части, видна летящая пыль. За стеной смеется мальчик. Из коридора в комнату сквозь неплотно прижатую дверь пробивается луч света. А Белов уже далеко. И его глаза, как будто внимательно глядящие на окно, смотрят внутрь себя, в прошлое.

***

Маленький двор. Где-то далеко, у соседей, лает собака. По траве бегают курицы. Совсем рядом кричит петух.

Свежая, мокрая от утренней росы трава щекочет босые ступни. На речку бы, да мать не пустит. Вчера он разбил крынку с молоком. Значит, сегодня сидеть ему дома.

— Сережа! — кричит мать.

Сережа прячется в высокой траве, прижимается щекой к земле. Думает, его не видно. Мать выходит из дома. Сережа видит ее ноги и подоткнутую выше колен юбку. Она стоит на крыльце. Потом уходит.

А вокруг кипит маленькая жизнь: божья коровка ползет по травинке, тащат крохотную тростинку муравьи. На палец Сережи приземлился большой жук с зеленой блестящей спинкой. Посидел, зажужжал и улетел.

Как легко и просто было там, в этом беззаботном городе детства! И все понятно, и все как надо. И рядом есть любимые люди, которые помогут и поддержат. От любой беды всегда можно спрятаться в маминых руках. О каждой горести можно рассказать ей. Она поймет. И поможет.

Летом — речка и луга. Ромашки, васильки, костры и шалаши из веток. Осенью — мед, яблоки, дожди и проводы журавлей, клином летящих в теплые края. Зимой — мамины сказки у печки, салазки, взятие снежного городка и Масленица: блины, варенье, игры. Весной — первая робкая травка, бегущие ручьи, пение птиц, теплое солнышко, Пасха.

А сейчас в жизни Белова: дожди, дожди, дожди…

***

Когда он проснулся, Модестаса уже не было в номере. Не было даже и следов его пребывания в нем: постель застелена, с пола смыты следы от грязных ботинок. И лишь на столе откуда-то появились деньги. Даже на несколько купюр больше, чем Белов потратил за ужин и за такси. Гордый литовец.

Белов не знал, сколько сейчас времени — часов в комнате не было, а его — наручные — давно сломались. Но, судя по тому, что скудное осеннее солнце Каунаса светило довольно ярко, был уже почти день.

Белов встал со стула, потянулся. Спал он долго, но ничуть не отдохнул. Усталость лежала на плечах, как тяжелый мешок, и давила, давила вниз. После проведенной ночи в неудобном положении затекла спина. Белов расправил плечи, хрустнул суставами.

По лестнице прокатились чьи-то шаги. Эти шаги — торопливые, быстрые — приближались к его комнате. Без стука распахнулась дверь, и на пороге возник Паулаускас. В своей неизменной куртке, с незажженной сигаретой в зубах.

— О, ты уже собрался? — он был трезв как стеклышко. — Тогда выходим! И паспорт не забудь!

========== Часть 6 ==========

«и я держу равнение, даже целуясь…»

Модестас привез Белова в маленький домик с кривыми стенами. Он вышел из машины, вытянул оттуда своего спутника и уверенным шагом пошел к двери хибарки. Дойдя до дома и убедившись, что Белов идет за ним следом, постучал.

Изнутри до них донесся звук шагов. Открылась дверь, и Белов увидел высокого мужчину, заросшего щетиной. У него были большие грустные глаза и добрая, как будто чужая этому лицу, теплая улыбка.

— Модя! — поприветствовал он Паулаускаса. — Пришел-таки?

Его взгляд переметнулся на Белова.

— Это Сергей Белов, я тебе про него рассказывал, — напомнил Модестас и сделал шаг вперед, намекая, что непрочь пройти в дом. — А это Сашка Белов, я тебе тоже про него рассказывал, — добавил он, обращаясь уже к Сергею.

Саша Белов улыбнулся робко и нерешительно и слегка нахмурился, как будто никак не мог вспомнить, когда это Модестас говорил ему про Сергея. Но потом его лоб все-таки разгладился, и он дружелюбно протянул новому знакомому руку. Белов ответил на рукопожатие. Ладонь Саши оказалась на ощупь сухой и теплой.

Дом был очень старый и наверняка являлся аварийным. Голый дощатый пол, потрескавшиеся стены и потолок — все здесь дышало затхлостью и запустением. Так пахнут помещения, в которых давно никто не живет.

Саша провел их в единственную комнату, вся меблировка которой состояла из кровати в углу, большого комода, стола, стула и мольберта.

— Малюешь? — Модестас заглянул за планшет и разочарованно вскинул плечи. — А где?

— Вчера только закончил, — Саша собрал с подоконника краски и принялся укладывать их в жестяную круглую коробку. — Сегодня Буткус забрал.

— Кстати о Буткусе, — Паулаускас оживился и уселся на стул, всем видом показывая, что готовится к серьезному разговору. — Ему редактор был нужен?