Белов пришел проводить друзей. Они стояли у широкой колонны. В руках Модестас держал большой коричневый чемодан, еще один — поменьше — был у Белова.
— Ни пуха ни пера, — сказал Белов, когда вдалеке послышался сигнал приближающегося поезда.
— К черту, — ответил Модестас, ободряюще сжимая ладонь сестры. Агне молча улыбнулась. На ее руке, попав в луч света, блеснул голубой камешек.
Они долго машут ему из окна, прежде чем поезд пропадает из вида. Белов остается совершенно один на безлюдной платформе.
Вот и все. Модестас уехал. Белов остался один. И за эти несколько дней, которые остались до нового года, ему нужно уладить еще одно очень важное дело.
Белов плотнее запахавает полы пальто и поднимает воротник. Снова начинает падать снег, а ему еще долго идти пешком.
До больницы путь не близкий. Белов решил навестить Буткуса. Ведь как-никак, а это друг его любимого племянника скоро окончательно сломает жизнь Паулаускасу.
Комментарий к
Всех с праздником! Мир, труд и, наконец-то, май!
========== Часть 17 ==========
«здесь первые на последних похожи»
Больница была до противного стерильная. Все в ней дышало хлоркой и лекарствами. Погромыхивая, катились по коридорам капельницы, управляемые тонкими руками бледных медсестер. Из палат слышались тихие разговоры больных — все о том, какой диагноз кому поставили.
Буткус лежал в отдельной палате. Новенькая, чистая, светлая, с большим окном напротив двери и рукомойником в углу. Белов вошел, когда мужчина читал газету. Буткус, заметив Белова, проскрежетал из-за нее, не отвлекаясь от чтения:
— Чем обязан?
Белов прошел ближе. Как по сценарию, положил на тумбочку авоську с мандаринами и бутылкой молока.
— Молоко мне нельзя. Гемоглобин. А за мандарины спасибо, — и снова: — Чем обязан?
Белов вздохнул. Подтянул стул ближе к кровати больного, сел и устремил взгляд внимательных глаз прямо в лицо старика.
— Я не буду ходить вокруг да около, — заговорил он серьезно. — Скажу прямо: мне нужна Ваша помощь.
Буткус удивленно закашлялся. Отложил газету в сторону, наконец, посмотрел Белову в глаза. Казалось, он вот-вот откроет рот и снова спросит своим скрипучим голосом: «Чем обязан?»
Буткус действительно открыл рот, но вместо этого сказал другое:
— Разве Вам не заплатили?
— Нет, заплатили, спасибо.
— Неужели мало? — в глазах старика мелькнули смешинки. — Но и проработали Вы у меня недолго.
— Нет, — Белов почувствовал, как запылали лоб и щеки. — Дело в другом.
Буткус, кажется, был заинтригован. Он выпрямился, насколько позволяли сделать это подушки, плотно обхватывающие его дряхлое тело. И замер в ожидании чего-то интересного:
— Ну? Я слушаю.
Белов тяжело вздохнул. При виде этого тщедушного тела с такими удивительно живыми и пронзительными глазами его затошнило. Стараясь не выдать своего волнения, Белов сжал край табурета и заговорил тихо и размеренно:
— Речь пойдет о Вашем племяннике.
— Джон? — Буткус невольно напрягся. Но тут же снова принял беспечную позу и даже позволил себе улыбнуться. — И что с ним?
— С ним все в порядке. Дело в другом…
Белов рассказал все начистоту. И о том, как Модестас прибежал к нему посреди ночи, и о том, как Оливер не стал заявлять на Паулаускаса, и о том, как позже требовал денег.
— А денег у него совсем нет, — покачал головой Белов и признался: — У него сестра больная. Ему деньги на ее лечение нужны…
Буткус долго молчал. Потом хрустнул пальцами и деловито поинтересовался:
— А от меня чего ты хочешь?
От этого вопроса Белов оторопел. Из ступора его вывело нетерпеливое покашливание.
— Я подумал… Ваш племянник с ним в одной команде. Джон вместе с Оливером избил моего друга, и разве вы не можете на него повлиять?..
— Милый мой, — перебил Белова Буткус. — Ты чужой человек, пойми.
Старик смеялся. Надсмехался над ним. Откровенно, молча, зло. Вокруг его глаз появилась сеточка морщин, и губы исказились в жестокой усмешке.
— Ты чужой, — неумолимо продолжал он, глядя на опустившего голову Белова. — Здесь, в теперешней жизни, таких больше нет.
Белов уже пожалел, что пришел. Он встал, одернул халат. Сухо сказал:
— До свидания.
Но был остановлен голосом Буткуса:
— Не устал быть всегда таким порядочным? Этот Паулаускас тебе кто?
Белов хотел не отвечать. Но потом бросил через плечо резко и твердо:
— Он мне друг.
— Он тебе друг… — Буткус хмыкнул. — Ну что ж. Приходи завтра, договоримся.
Белов не ответил и вышел из палаты. Но, помедлив немного, все-таки вернулся.
— Буду рад договориться, — сказал он ровным голосом. — До свидания.
И мягко притворил дверь в палату.
========== Часть 18 ==========
«и не меньше последних устали, быть может…»
Белов вышел из больницы и быстрым шагом пошел прочь. В его голове набатом звенел голос Буткуса: «Ты чужой человек». Чужой. Лишний? Это же одно и то же? Или нет?..
Но если слова «чужой» и «лишний» не синонимы, то почему тогда Белов с самого детства чувствует свою ненужность? Во дворе с ребятами — он тот самый гадкий утенок. В школе — замкнутый подросток с комплексом неполноценности и синдромом отличника. На работе — козел отпущения и нелюбимчик начальства. И даже здесь, в Литве, он — слишком порядочный человек. Но если не быть порядочным, куда рухнет мир?..
Его мысли прервал глухой стук. Белов вздрогнул и обернулся. На одной из расчищенных от снега больничных дорожек хромой парень уронил свой костыль. Белов, не думая, машинально поднял его и отдал хромому. Парень хмыкнул.
— Спасибо, — его любопытные глаза вцепились в Белова, прожигая в нем дырку. — Выписали?
Белов невидяще уставился на неожиданного собеседника.
— Я хронически болен, — он горько усмехнулся. — Тут уж лечи, не лечи — исход один…
Парень снова хмыкнул. Сунул костыль подмышку, ковыляя, обогнал Белова. Потом обернулся:
— А вот тут не согласен. Если захочешь, вылечишься. Главное — никого не слушать и верить в то, к чему идешь.
Белов завороженно слушал его слова. Против воли он пошел следом за парнем. Медленно, не обгоняя его.
— Что это значит?
Хромой задумался. Белов видел, что парень растерянно морщит лоб — думает.
— Ну… Я вот раньше вообще на коляске ездил. Еще осенью ногой и пошевелить не мог. А в новом году танцевать еще буду!
Белов с недоверием покосился на тонкие слабые ноги парня. Тот, заметив этот взгляд, улыбнулся — широко и открыто, обнажив ряд ровных крепких зубов.
— Они тоже так смотрели, когда я им это сказал.
— Кто — они?
— Да врачи.
Белов стушевался. А парень, казалось, совсем не расстроился.
— Она хорошо танцует, моя Юлька, — начал рассказывать он. — Вертится волчком на одном месте, полы юбки взлетают вверх, вниз, влево, вправо и все время бьют ее по ногам. А ее глаза блестят, когда она танцует. Я из-за нее решил, что встану. Как увидел ее впервые, так и решил: умру, но встану!
Они дошли до больничных ворот. Парень остановился, поправил костыли и повернул обратно. Белов, как под гипнозом, тоже развернулся и пошел рядом с хромым назад.
А парень все говорил, и глаза его блестели:
— Тогда мы с ней только познакомились. До сих пор не могу понять, как такая классная девчонка, как Юлька, обратила внимание на такого, как я! А познакомились мы очень странно. В тот день я впервые вышел на улицу. Выехал на коляске. Мама заставила. Вообще мама в сговоре с лечащим врачом — страшная сила. А Юлька шла из магазина с хлебом. Она шла и по дороге отгрызала от корки по чуть-чуть. Мне до сих пор иногда становится интересно, удалось ей донести до дома хоть что-то? Так вот. Она шла, и вдруг увидела меня. Я тоже ее увидел, и, как в каком-то старом кино, наши взгляды встретились, и мир остановился. Ненавижу такие фразы, но это было действительно так. Я даже забыл на минутку, что я сижу в инвалидной коляске, а она идёт на крепких стройных ногах. Вприпрыжку, быстро. Да, между нами была пропасть.
