***

— Гэндальф, там назгул с ума сошел, — заметил Пин, наблюдая со стены за драконом с всадником на спине, который сорвал боевую башню с мумака и теперь отчаянно бил крыльями, стараясь удержаться в воздухе.

— Это не назгул, — Гэндальф вгляделся, пораженно покачал головой и пробормотал почти с восхищением. — Этот эльф с ума меня сведет. Куда его вечно тянет?

Эредин, когда его дракон резко пикировал вниз, едва удерживал крик в горле; когда ящер совершил такой маневр впервые, король Ольх завизжал не хуже призрачного воина, раньше восседавшего на крылатом. Ему казалось, что его тело полностью потеряло вес, в животе было самое настоящее ощущение бабочек, но он только крепче вцеплялся в поводья своего чудовища и упрямо направлял его на орков. Тому было все равно, кого хватать и кидать, вообще дракон вел себя как необученный щенок. Назгул, сидевший прежде в седле, был убит Эовин, которую Иорвет и Эредин упорно считали дочерью Теодена, отказываясь признавать, что она его племянница, и дракон не успел попробовать человеческой плоти. Эредин со спокойной душой отправил того жрать орков.

Поле заполнили живые мертвецы, пришедшие с Арагорном, но Эредин, у которого нестерпимо руки болели, так он натягивал поводья крылатого ящера, не особо обращал на них внимание, понимая, что может улететь от них в любой момент. Дракон жрал так, словно голодал вечность до этого; а может и голодал. Эредин съехал с седла и погладил ящера по чешуе, на всякий случай немного отошел от морды, чтобы его не забрызгало.

— Эредин, опять? — сокрушенно спросил Гимли, останавливаясь на почтительном расстоянии от морды чавкающего орком дракона. — Тебе мало было варга?

— Куда ты его денешь? Чем ты его будешь кормить? — напустился с другой стороны Арагорн. — Он тебя слушается вообще?

— Относительно, — подумав, признал Эредин. — Но он полезный! Он летает. И жрет орков, я проследил, чтобы он не ел людей, даже мертвых! И лошадей тоже.

— То, что он летает, мы заметили, — Леголас подошел ближе прочих и с любопытством оглядел дракона. — Я не видел живых настолько близко.

— В битве с Мордором он даст нам преимущество, — Эредин с самодовольным лицом оперся на бок дракона, тот рыкнул, недовольный, что его отвлекли, и эльф от неожиданности отскочил почти на метр, но быстро оправился, вернулся, потянул поводья, заставляя ящера поднять голову, и влез в седло.

Город был в ужасном состоянии. Проходя по заваленным белыми кирпичами улицам, Эредин невольно вспоминал Тир на Лиа, хотя ничего общего у его родного города с Минас-Тиритом не было. Он не любил разрушенных каменных домов, они внушали ему чувство тоски, в то же время убогие деревянные домики он считал уродством и жег их отчасти из эстетических соображений. Люди пытались убрать камни с мостовой, и Эредин выбирал пути обхода чтобы не мешать и не пугать их лишний раз: сколько его принимали за назгула, не счесть. Даже когда он шлем снял, не стало лучше; огромный дракон, прикованный к таранной установке под стеной города, тоже не внушал горожанам доверия.

На совет он не явился, ему это было неинтересно, но подошел к дворцу и устроился в тени, дав покой рукам, шлем пристроил рядом. Хотелось спать и есть, но Эредин не мог определить, что именно желает сильнее, потому сидел в полудреме, ожидая, пока один из волков внутри пересилит другого.

Протрубил рог, похожий на тот, что принес надежду и веру в союзников защитникам Хельмова ущелья. Эредин сначала не догадался, но потом увидел, как из окна дворца прямо на нижнюю улицу спрыгивает Иорвет, вскакивает на первого попавшегося коня и галопом пускает его вниз, и понял, что прибыли эльфы Лихолесья.

Рядом шепотом выругался выбежавший следом Леголас и на вопросительный взгляд пояснил:

— Он украл мою лошадь.

Король Трандуил ехал по людскому городу с выражением отрешенного презрения на прекрасном лице. Встречные, как и в Хорнбурге, провожали эльфов восторженными взглядами — редко кому доводилось видеть настоящую эльфийскую армию, тем более возглавляемую королем, который, возвышаясь на белоснежном олене, словно светился в своих митриловых доспехах и серебристом плаще. Волосы короля рассыпались по плечам, словно облитым белым золотом, но пышный меховой воротник заставил Леголаса встревожиться. Он уже видел его на отце однажды, когда отец прикрывал полученную в сражении рану, которую даже эльфийские целители не могли уврачевать: единственным слабым местом доспехов была именно шея, потому король прятал за воротниками камзолов похожий на ошейник шрам — след от кнута балрога, однажды обвившегося вокруг его горла, и несколько рубцов от ударов мечами и ятаганами. Трандуил чуть задрал подбородок, и внимательный взгляд Леголаса заметил в серебристых мехах почти незаметную повязку: Дол Гулдур не сдался без боя, и отец ранен, но все равно пришел на бой. Рядом с королем восседала на белом коне принцесса Лихолесья, и глядя на нее как на существо из другого мира, люди были абсолютно правы.

— Гондор вечно будет благодарен эльфам Лихолесья, — горячо сказал Арагорн, кланяясь Трандуилу. Он заочно не любил его, поскольку тот был высокомерен и, как считал Арагорн, с сыном обращался совершенно непозволительно, обесценивая все его действия, критикуя в глаза, хоть и не при свидетелях, и никогда не поощряя. С другой стороны, посмей кто-то хоть слово сказать без должного уважения о сыне лесного короля, как тот свирепел не хуже поверженных им драконов. Трандуил прислал митриловые доспехи в то время, когда воевал сам, он же согласился с Даэнис и дал ей лучников, лучших во всем Лихолесье, хотя готовился к атаке на Дол Гулдур. Даже то, что он позволил сыну стать его представителем на совете и вступить в братство, многое значит. Как бы Арагорн ни относился к заносчивому королю, он не мог не признать того, что он уже не первый раз приходит на помощь.

— Остерегайся слова «вечность», человек, — мягко, но холодно заметил король, глядя на него сверху вниз. — Мне достаточно того, что эта «вечность» будет длиться в течение твоей недолгой жизни.

— Отец… — обреченно выдохнул Леголас, прикрывая глаза.

Трандуил спешился и внимательно посмотрел на сына, тот спохватился и подал руку Даэнис, чтобы та спустилась с коня. Иорвет сразу же вырос рядом с ней, развернул к себе за плечи, ощупал ее талию и спину. Король непонимающе мигнул, но следующая фраза все прояснила:

— Это не доспех, а носовой платок, — презрительно констатировал Иорвет. — Наденешь мою кольчугу.

— Нет, я отдала ее тебе и…

— Ваше величество! — перебил Иорвет, требовательно глядя на Трандуила, и когда тот повернулся, обвиняюще ткнул пальцем в Дан. — Она меня не слушает!

— Наденешь кольчугу, — бросил король и нахмурился, услышав далекий рев. — Что здесь делает ящер назгула? — безошибочно определил он.

— Это мой дракон, — отозвался Эредин. — Он… нервничает, ничего особенного.

— Это не дракон, — со всем ядом возразил Трандуил и быстрым шагом направился во дворец для того чтобы принять участие в прерванном им же самим совете.

***

Голлум последний раз дернулся и затих, но Фродо продолжал исступленно молотить его камнем, невзирая на испуганный вскрик Сэма.

— Кольцо — мое, — чужим, не свойственным ему, да и вообще никакому живому существу голосом припечатал Фродо, в последний раз ударяя по размозженной голове бывшего хоббита, поднялся на ноги и, шатаясь пошел дальше к входу в огненную пещеру. Все время до Мордора, да и в нем самом, Фродо вспоминал слова Иорвета. Не задевшие его тогда, когда он был в отряде, он много думал о них после и пришел к выводу, что Гэндальф оставил кольцо хоббитам в силу того, что не видел в них опасности, также поступил Элронд, Галадриэль, даже сами Эредин и Иорвет. Они оставили его на растерзание кольцу, они взвалили на него эту ношу. Бильбо оставил кольцо; что стоило тому же Гэндальфу забрать его? Нет, он боялся, потому и принес его в жертву. Фродо жалел себя до слез, не понимая, что повторяет Голлума, и слова Иорвета подорвали в нем веру в друзей. Это была бомба замедленного действия: в условиях невыносимого одиночества и противостояния, тут не помогали ни присутствие Сэма, ни, тем более, Голлума, Фродо сломался. Мнение Иорвета стало той соломинкой, что ломает спину верблюду.