Что касается Джесси… Джесси была лидером, и этим все сказано. Она вела их крошечное войско в бой с энтузиазмом великого полководца. Чудесным образом, у нее всегда находились нужные слова, порой грубоватые, но всегда эффективные. Она научила их никогда не сдаваться – если уж девушка не раскисает, как они, мужчины, могли позволить себе подобную низость? А еще Джесс всегда была худой и гибкой, как ивовая ветвь. Она могла пролезть куда угодно, и с легкостью прошла бы в темной комнате, наполненной препятствиями, так ни на что и не наткнувшись.

Что бы не говорили недоброжелатели, они были отличной командой.

Чего же им тогда не хватало для успеха?

От туманных воспоминаний Мяута отвлек легкий грохот – утомленный пикачу уснул прямо на диване, и огрызок гранадии выпал из ослабших лапок.

За окном уже сгустились махрово-синие сумерки, расцвеченные оранжевыми пятнами от фонарей – по улице шествовало какое-то местное празднество. Пестрая толпа людей, одетых в национальные костюмы самых разнообразных ярких расцветок, медленно текла мимо окон, заунывно распевая тихие бесконечные песни.

Мяут легко запрыгнул на подоконник небольшого окошка, выходящего как раз на толпу, и принялся разглядывать смуглых людей. Все они, как один, были черноволосы и круглолики.

Из пятнистого потока выскочил маленький мальчишка, не старше негодника в начале путешествия. Торопливо высвободившись из материнских рук, он подбежал прямо к окну, остановившись напротив Мяута, и вперился в него удивленно-изучающим взглядом круглых, черных как маслины, глаз. Он что-то прокричал, полуобернувшись, и Мяут уловил в его голосе радостное возбуждение, а после, ни минуты не задумываясь, мальчишка протянул худую руку, темную, как самый крепкий кофе, и прислонил ладошку к прохладному стеклу.

Мяут склонил набок голову.

Мальчишка был милым, с непослушными темными вихрами и широкой улыбкой, в которой не хватало обоих передних зубов. Замявшись на какую-то долю секунды, Мяут медленно поднял лапу и приложил ее к окну, туда, где с другой стороны легла детская ладонь. В глазах мальчишки тут же смешались сотни возможных восторженных эмоций. Он вскрикнул, и рассмеялся, и даже подпрыгнул на месте, а после, резко крутанувшись, понесся к матери, по пути что-то взволнованно тараторя.

Мяут улыбнулся. Как, интересно, сложилась бы его жизнь, будь он простым домашним любимцем, например, для такого вот позитивного ребенка?

Острый слух покемона вдруг уловил едва заметное изменение в шипении радиоволн. Мгновенно сорвавшись с места, Мяут спрыгнул с подоконника прямо на стол, смахнув на пол несколько листков бумаги. Несколько драгоценных секунд ушло на то, чтобы посоединить наушники и микрофон к передатчику, еще доля секунды – чтобы адаптироваться к треску помех.

- Прием, - донесся из приемника тихий женский голос, - прием, как меня слышно?

- Я слышу вас, кто это? – Мяут прижимал к себе микрофон так сильно, что в лапы его стала закрадываться колкая боль.

- Мяут, это вы? Это Аманда Смит.

Покемон чувствовал, как гулко бьется в груди его маленькое сердце. Экспедиция вышла на связь! У них будет информация!

- Мяут, у меня мало времени, - пробормотала Аманда, помехи делали ее голос резким и отрывистым, - мне нужно, чтобы ты выполнил одну просьбу. Выполнил в точности, как я скажу. Ты готов слушать?

Мяут весь напрягся, приготовившись. Что бы ни сказала сейчас профессор Смит, это несомненно будет иметь первостепенное значение для всех.

Кессиди проснулась минут десять назад, но никак не могла решить, что она должна теперь делать. За окном уже оживало легкое голубоватое свечение, предвещая новый день, и в этих призрачных лучах лицо Бутча, спящего рядом, казалось спокойным и расслабленным. Преодолев странное желание поправить прядь темных волос, упавших ему на щеку, Кессиди осторожно, стараясь ничем не потревожить чуткий сон напарника, поднялась с кровати. Мышцы тут же отозвались ноющей болью, приятной, несмотря на то, что пара особенно болезненных точек на талии обещали перерасти в темные синяки. В предрассветных сумерках комнату наполняли длинные тени, и Кессиди с трудом смогла нашарить взглядом предметы собственной одежды, так неосторожно раскиданные ночью по полу.

На то, чтобы собрать необходимые ей предметы гардероба, ушло несколько минут, на то чтобы одеться – еще столько же, и в итоге хижину Бутча девушка покидала, когда уже было достаточно светло. Она очень боялась, что Флетчер проснется раньше, чем она успеет уйти, и тогда им предстоит длинный и очень неловкий разговор.

Только когда Кессиди убедилась в том, что дверь бесшумно закрыта, а Бутч по-прежнему спит, она позволила себе расслабиться – и тут же ланью побежала прочь от хижины, по узким земляным тропинкам, даже не обратив внимания на то, что обувь ее все еще была зажата в левой руке и мелкие камушки больно впиваются в ступни. Она остановилась только у огромного дерева в центре зала, остановилась – и села, прислонившись к шершавой поверхности ствола. По щекам ее тут же потекли неожиданные, а главное – совсем непрошенные слезы, но унять их сил не было.

Слабость, которую она разрешила себе ночью, казалась ей отвратительной – и в то же время абсолютно правильной. Кессиди понятия не имела, как на ее месте поступила бы другая. Например, Джесси. Хайтаун, конечно же, видела пылкую встречу двух бывших напарников, так же, как и еще сотня человек. Но выросло ли это во что-то большее, или же Джесси и Джеймс, не самые отчаянные храбрецы, струсили и в этот раз?

Или, например, мама Кессиди. Отец их оставил семью, когда Кесс была еще совсем малышкой, и с тех пор ни разу не давал о себе знать. Появись он сейчас перед Риной Хайтаун, что сделала бы та? Бросилась бы, подобно ее дочери, в объятия мужчины, которого считала мертвым, или же, хмуро сведя брови, потребовала объяснений?

Кессиди понимала, что ни один из приведенных ею примеров ничего общего не имеет с той ситуацией, в которой оказалась она сама.

И, великие Легенды, какой же слабой она ощущала себя сейчас!

Так долго, целые годы, выстраивать по кирпичику ледяную стену надменности и иронии, только для того, чтобы Флетчер смог пробить ее одним лишь горячим шепотом. Столько убеждать себя в том, что ее привязанность к напарнику в разы меньше, чем есть на самом деле, столько раз в самый последний момент отводить взгляд, чтобы Бутч не догадался, что она любуется его твердым, словно высеченным из камня профилем…

Столько лет строить из себя снежную королеву, только для того, чтобы сломаться – сейчас.

- Кори…

Кессиди узнала и голос, и обращение сразу же, поэтому поторопилась вытереть ладонями мокрые от слез щеки – не стоит Акапане видеть ее в таком отвратительном состоянии.

Мальчик находился на нижней ветке дерева, повиснув на ней, подобно обезьяне, его темная кожа почти сливалась по цвету с корой дерева. Он, скорее всего, заметил, что глаза у Кессиди покраснели, потому что не стал продолжать разговор – только внимательно, и, как показалось Хайтаун, немного испуганно смотрел на нее.

- В чем дело, Акапана? – Кессиди проследила за тем, чтобы голос ее не сорвался обратно на рыдания, едва-едва утихнувшие.

- Я хотел кое-что показать тебе. Ты… пойдешь со мной?

Девушка кивнула. Сам того не ведая, мальчик предложил ей то, что казалось лучшим решением всех ее тревог сейчас.

Он повел Кессиди прочь из деревни. Они нырнули в узкий проход за одной из хижин, потолок в нем был слишком низок для Хайтаун, и ей пришлось идти, сгибаясь чуть ли не пополам. Акапана же чувствовал себя просто замечательно. Петляя по темным проходам так уверенно, будто бы он обладал кошачьим зрением, мальчик насвистывал странную веселую мелодию и периодически останавливался, чтобы проверить, идет ли за ним девушка.

Кессиди испытала огромное облегчение, когда проход вскоре расширился и стал светлее.

Намного светлее.

Она не могла поверить той информации, что получала от глаз – невзрачная и откровенно страшноватая расщелина привела их с Акапаной, подобно заячьей норе, в настоящую страну Чудес.