Нежить, сообразила Лойд. Какая-то нежить; это в столице ее днем с огнем не отыщешь, а в деревне посреди пустоши — легко. Тем более что мужчины, так отважно сторожившие покой своих семей, в бою с теми же гулями бесполезны.

Мертвечиной разило у кромки молодого поля, кое-где отмеченного длинными деревянными шестами. Один из них Лаур походя выдернул — и вдохновенно дубасил им высоченную вонючую тварь. Та визжала, как нашкодившая собака, не вовремя обнаруженная хозяином, и норовила дотянуться до мужчины влажно блестящими когтями.

В полтора человеческих роста — никак не меньше, — тварь нависала над Лауром, как грозовая туча, но длинные узловатые конечности ее подводили. Пока — подводили; она нелепо ими взмахивала и роняла слюну, прикидывая, какой вкусной должна, по идее, оказаться такая строптивая добыча. Красные глазищи, сосредоточенные на противнике, на Лойд не обратили внимания, и девушка успела срубить ей здоровенный кусок огрубевшего мяса со спины, прежде чем до твари дошло, что добыча от нее ускользает.

Она обиделась. Она рассердилась; неуклюжие лапы ускорились, деревянный шест в руках Лаура сломался, осыпав мужчину острыми щепками. Когти вцепились в беззащитное правое плечо — он зарычал, надеясь их оттолкнуть, но красноглазое существо было сильнее.

Острие меча вышло из груди нежити, но она как будто и не заметила. Дернула вниз, и когти затрещали по чужим костям, оставляя в них глубокие борозды. Ослабевшие пальцы Лаура соскользнули с ее запястья, а Лойд, испуганная, белая, как снег, изо всех сил ударила нежить ногой по изгибу тошнотворно мягкого колена — и за эту же ногу оказалась поймана.

…Талеру снилась дорога, лентой пересекавшая Карадорр. Империя Линн, империя Сора, империя Малерта; обледеневшие земли Вайтер-Лойда. Храм на острове, синее щупальце океана; запах соли, крови и пепла.

Беловолосый ребенок племени Тэй сидел на пирсах. Ребенком его можно было назвать разве что с большой натяжкой — чуть моложе Талера, с едва заметными узкими царапинами под ресницами. Тэй читал старую, пожелтевшую от времени книгу с тонкой позолоченной обложкой. Страницы вкрадчиво, осторожно шелестели, и в тон с их шелестом шумели робкие весенние волны.

«Ибо Гончие — наша основная ударная сила, ибо Гончие — звезды, рухнувшие с небес, и небесный камень все еще оплетает их живые горячие сердца…»

«…пламенеет сквозь охотничьи куртки, и бывает — расползается над крышами, как заря; Гончие не умеют летать, но их неудержимо тянет обратно к небу. Жаль, что единожды сломанные крылья никогда не вырастают заново…»

— Долго ты собираешься тут стоять? — хрипловато уточнил Тэй. — Ты мешаешь.

— Простите, мой господин, — его сородич, небрежно одетый и вооруженный двумя изогнутыми клинками, согнулся в низком поклоне. — Ваш брат интересуется, как скоро вы намерены нас покинуть? Дорожные сумки уже собраны, ваша аркебуза — приторочена к седлу. Простите, но я вынужден отметить, что он все еще не одобряет вашу затею. По мнению вашего брата, вы обязаны жить и состариться в Вайтер-Лойде.

— По мнению моего брата, я обязан жить и вылизывать жирные задницы старейшин, — отрезал Тэй, закрывая книгу. — Нет уж, Вильна. Я уеду и буду жить бок о бок с людьми. Люди, знаешь ли, терпимее и добрее лойдов. По крайней мере, те люди, которых я видел до сих пор.

Его собеседник тяжело вздохнул.

— Как жаль, что это не шутка, — с горечью произнес он. — Если бы это было шуткой, я бы сейчас так смеялся, что умер бы от нехватки воздуха.

Вдвоем они ушли с пирсов, и беловолосый отдал своему товарищу книгу.

— Мне она больше не понадобится, — улыбнулся он. Молчаливый слуга вручил ему поводья лошади, и животное грустно покосилось на двор, где раньше обитало. — Ни в этом году, ни в следующем, ни даже через десять лет… я не вернусь, Вильна. Береги моего брата и постарайся не перечить его приказам, хотя они, признаю, порой бывают весьма дурацкими. Если какой-нибудь посыльный не откажется пересечь нашу пустошь, я пришлю тебе письмо. Один раз, а потом от меня останется, — он протянул сородичу ладонь, — только эта книга. Ее тоже надо будет беречь.

Короткое рукопожатие.

— Не кланяйся.

— Да, мой господин.

Беловолосый спокойно зашагал прочь, и его черты были невероятно знакомы Талеру, до сих пор наблюдавшему за детьми племени Тэй. Точно такие же черты, с поправкой на голубизну под веками, черный цвет волос и шрам, возникали в зеркале, стоило мужчине к нему приблизиться.

Картина изменилась.

Беловолосый разгуливал по империи Сора, крутил золотую флиту, пробовал ее на клык — что еще за дрянь? Покупал праздничные леденцы, грыз, любовался актрисой на загаженной сцене бродячего театра. Актриса была смазливая, но Талер на нее и не посмотрел бы. Не любил ни смуглых, ни тем более темноглазых.

Впрочем, и Тэй не проявил к девушке любопытства после окончания номера. Скорее всего, его интриговала именно игра, не такая профессиональная, как в нынешних имперских театрах, но яркая, старательная, с огоньком. Девушка не столько зарабатывала, сколько жила этой своей игрой. И, возможно, за ее пределами она вовсе не была счастлива.

Картина изменилась еще раз.

Памятная площадь Астары. На постаменте — троица генералов, сумевших отразить последние сокрушительные набеги Ханта Саэ. Троица гордая, высокомерная, и Тэй косится на нее с таким отвращением, будто его сейчас вырвет.

Девчонка лет семнадцати вручила ему яблоко:

— В честь летнего фестиваля, господин!

— Спасибо.

На торговку или побирушку она была не похожа. Слишком дорогое платье, изумрудные серьги в маленьких забавных ушах, черные волнистые пряди, перетянутые лентой. Лента красной полосой пересекает лоб, лента аккуратно завязана под затылком; девчонка не торопится уходить, изучает странного типа радостно и с явным удовольствием.

— Сколько путешествую, — заявила она, — а до сих пор не встречала никого подобного.

Тэй изогнул тонкую линию губ:

— Это не удивительно. Мои сородичи редко покидают родные земли.

— Я присяду?

Он покорно уступил ей место на каменной ступени.

— Меня зовут Арэн, — представилась наглая девчонка.

— Понятно.

Она не сдалась:

— А как звучит ваше имя?

Беловолосый притворился, что его полностью поглотило выступление мима, происходившее у края площади.

— Понятия не имею, как подогнать его под малертийскую речь.

— Напишите, — предложила девчонка. — Эй, Лат! Милая, подай-ка господину кусочек пергамента и перо.

Как написать имя на малертийском, Тэй тоже понятия не имел. На его скулах выступил виноватый румянец, но перо скрипнуло почти уверенно, собирая чернила в символы: «L»… «I»… «E»… «R»… «T»… «A»… «E»…

— Вы из Вайтер-Лойда? — нахмурилась девчонка. — Лерт?

Беловолосый кивнул.

Площадь выцвела, подернулась рябью, как вода, которой коснулся ветер. Вместо нее проявилась летняя зелень сада, светлый, но без особых украшений особняк и широкие, рассчитанные на двоих, качели.

— …Повелевающие — те, кто может нам приказывать. Они рождаются редко, им поклоняются, как Богам. Нельзя не подчиниться приказу Повелевающего. Иначе тело попросту разорвет.

Арэн побледнела:

— А это… ну… не слишком?

— Не знаю, — честно признался Лерт. — Но однажды моему товарищу-Гончему удалось добраться до Повелевающего раньше, чем умереть. И в итоге умерли они оба.

Качели парили над высокой травой, напротив красными каплями расцветали розы. Клумба у самого особняка пестрела звездами лилий, и Лерт как-то странно провел пальцами по левой половине своей груди.

— Должно быть, Гончие невероятно сильны, — с уважением сказала Арэн. — И у них по-настоящему ледяные сердца, если они способны на такое беспощадное убийство.

— Каменные, — поправил Тэй.

Она вскинула брови:

— Что?

— Каменные, — повторил он. — Спрятанные под камнем. Хочешь… хочешь посмотреть?

…янтарный свет загорелся на пути нежити за миг до такого долгожданного обеда. Девушку со сломанной ногой, мужчину с разорванным плечом, краешек поля, дорогу, крыши деревни — озарило так, что самые храбрые жители, вышедшие во дворы, едва не ослепли, а Лойд потеряла всякое представление о том, где находится.