— Нет…
— Да, — возразил Кагарад. — Ступайте, господин Талер. У вас еще около пяти часов, успеете хорошенько прогуляться перед тем, как… вы меня поняли.
— Понял, — прохладно согласился мужчина. Покосился на Лойд, хотел было что-то ей сказать — но не смог и двинулся к распахнутому шлюзу, ступая мягко, осторожно и вкрадчиво. Словно кот.
Или призрак.
Вот его шаги миновали полосу трапа. Вот захрустели по битому стеклу и асфальту — Кагарад прислушивался так внимательно, будто от них зависела его собственная механическая жизнь.
— Искин, задраить створки, — приказал он — и опустил оба пистолета. — А теперь послушайте меня, господа. Сутки ваш капитан всяко продержится — Мартин вряд ли убьет его раньше, чем Дик ван де Берг уведет корабль с Белой Медведицы. «Asphodelus» медленнее, чем «3371», поэтому я полечу вперед, а вы за мной — хвостом. Все понятно? Двое преступников — это не армия, мы с ними справимся. Главное — дождаться, пока они пересекут орбиту.
— И чего мы добьемся? — угрюмо уточнил Эдэйн. — У них будет капитан. Они будут манипулировать нами, как игрушками.
— Это мы еще проверим, — отмахнулся Кагарад. — Судя по их пути на Белую Медвидицу, в последний раз на станции заправки они были две недели назад. У них топлива — двести-триста литров, хватит лишь на один перелет. И я примерно представляю, какую планету они выберут…
Первым делом Талер отыскал магазин, разбил витрину и выдернул пачку сигарет. Сканеры не работали, поэтому он высыпал из карманов наличные — и тем заглушил безжалостные угрызения совести.
Потом ему повезло найти принтер, хотя и допотопный. Уставшая прямоугольная машинка натужно загудела, не в силах опознать содержимое капитанской флешки — но спустя минуту сдалась. Талер бегло полистал набор из четырех папок — фотографии, сверхсовременные или чуть устаревшие, но почти все — из рубки «Asphodelus-а». Новогодняя ночь; команда, как всегда, вынуждена куда-то лететь, но Адлет вытащил свои запасы дорогого земного шампанского. На столе поблескивают бокалы, валяется пачка сигарет и пустая бутылка, а Лойд, задыхаясь от смеха, пальцами ставит «рожки» своему уснувшему капитану…
Джек на пляже, под широким брезентовым зонтом — показывает кулак Эдэйну, который вооружился камерой. Безнадежно пьяный Адлет любуется темнотой за иллюминатором. Капитан Хвет, опять же, спит, закинув ноги на приборную панель, и в опасной близости от его ботинка остывает кофе, а в пепельнице дымит сигарета. Эдэйн составляет звездную карту; на голограмме висят пушистые разноцветные точки, и он соединяет их красными и голубыми линиями — в зависимости от того, как быстрее…
Лойд. Она читает какую-то статью, на фотографии виден лишь крупный заголовок — что-то о врожденных рефлексах. Наверное, пытается проверить, передались ли эти самые рефлексы протезам — но отвлекается, сосредоточенно косится на Талера, чей планшет озаряется яркой вспышкой. Вспышка серебром лежит на ее плечах и волосах; вспышка тонет в туманной серости ее глаз, звездой кутается в черное покрывало зениц. Вспышка…
«Распечатать файл?», дотошно уточнил принтер. «Да», — упрямо заявил мужчина. Распечатать… именно этот…
Авторучка нашлась в отделе канцтоваров. Забирать ее мужчине было невыгодно, поэтому он перевернул еще теплую, превосходную фотографию и написал с обратной стороны всего четыре слова. Эти четыре слова не прозвучали на корабле, он не сумел их произнести, не сумел выдавить, признаться. Да и как — в данной-то обстановке? Дьявол забери, как?.. И пускай они, раздери их черти, не прозвучат уже никогда, пускай у них больше нет шансов, но это сочетание корявых символов существует. Оно есть, на белой фотобумаге, оно выведено его, Талера, отвыкшей от авторучек рукой. Оно не исчезнет, как не исчезает ничто. Ничто на свете не исчезает бесследно…
Честно говоря, за разбитую витрину и сигареты ему было совсем не стыдно. Куда больше стыда он испытывал перед командой, абы кому доверенной, абы как оставленной, вынужденной торчать в рубке, где клочья сигаретного дыма висят грозовыми тучами, вынужденной травиться из-за него…
И Лойд. Как же стыдно, как… черт…
В нем снова ожила какая-то глупая, какая-то предательская надежда. Хотя, по сути, надежда есть у любого, обреченного на смерть — что его помилуют, или спасут, или что сломается пол под ногами его убийц, или… но, как правило, эти надежды бесполезны. Они приносят разве что боль, но никак не счастливое утешение. Они приносят лишь разочарование, и кто знает — может, лучше умереть без него, не мучиться лишний раз, ведь мучиться придется и так, без помощи надежды и ее последствий…
Здание центрального банка венчало город, как венец венчает волосы короля. Высотка, погруженная в темноту, поросшая копотью, глазела на капитана Хвета своими узкими окнами, и ему чудилось, что оттуда, изнутри, за ним недоверчиво следят какие-то древние, ко всему привыкшие создания. Мол, неужели ты, опытный полицейский, хороший, в общем-то, человек, да к тому же — влюбленный в девушку, прозябающую на корабле в обществе симбионта, действительно так поступишь? Неужели ты действительно дойдешь до порога, неужели ты его переступишь, неужели тебе хватит смелости?
Последняя мысль вынудила мужчину рассмеяться. В чем, в чем, а в такой банальной штуковине, как смелость, он никогда не испытывал недостатка.
Он шел, и под низкими шнурованными ботинками хрустело каменное и стеклянное крошево. Дым жил в каждой клеточке его легких, клочьями лежал на губах, оседал на одежде. Талер был — дымом, и у дыма не было тела, и он кружился над разбитыми рамками тротуара, как облако, ядовитое пушистое облако…
Невероятно красивый закат Белой Медведицы не нашел отклика в его сердце. Только равнодушие; солнце горестно позеленело и поспешно укатилось прочь, посрамленное вне всякой меры. Вместо него небо украсили мелкие, как узелки на синем полотне, звезды — и четыре маленьких, прямо-таки по-детски маленьких луны.
Талер сел на ступеньку перед входом — и закурил еще раз. Автоматическую дверь заклинило на половине пути, и кто-нибудь более широкий в плечах ни за что не пролез бы в холл. Да и капитан Хвет не пролез бы, если бы человекоподобный робот не опустил автомат — и если бы в кармане куртки не загудел, оповещая о новом входящем вызове, тяжелый полицейский планшет.
— Добро пожаловать, — иронично произнес Дик. — Проходите. Полюбуйтесь теми, чьи жизни вы сегодня спасете… подумайте, а так уж ли надо их спасать. Когда закончите, поднимайтесь на сорок третий этаж. Желательно лифтом, но если вам захочется использовать лестницу — используйте на здоровье. Окажетесь у цели — постучите в дверь пятнадцатого кабинета… удачи.
«Вызов завершен», — бесстрастно уведомил мужчину планшет.
Эти трое сидели на краю крыши — высокий светловолосый тип с лихорадочно яркими зелеными глазами, подросток лет шестнадцати и странный парень в кепке, надетой задом-наперед. Из-под нее выбивались неестественно-зеленые и красные пряди, а на нижней губе смутно поблескивала сережка, украшенная темным, как ночное небо, камнем.
— Ну как? — спрашивал последний. — Вам нравится? Это — самая первая из моих планет.
С высоты пятидесятого этажа город казался набором оранжевых огней. Высотки, высотки, высотки, между ними — дома чуть пониже, и все это разбито на сектора с помощью улиц и трасс. Кое-где виднеются освещенные фонарями скверы, там шелестят и качают гроздьями цветов акации, а также целуются влюбленные парочки и степенно обсуждают политику господа-пенсионеры. В небо глядят сотни, да нет, пожалуй — тысячи прожекторов, чтобы вовремя отобрать у космической темноты силуэт заходящего на посадку судна — а вверху, если запрокинуть голову и сощуриться, сквозь низкие туманные облака можно различить бездушную громадину орбитальной станции. Она такая огромная, такая широкая, что закрывает собой добрую половину звезд, а другая половина тускло мерцает у горизонта, едва ли не стертая наглым сиянием электричества.
