Лойд охнула и застыла, боясь что-нибудь нарушить неосторожным движением. Синева, синева, а за ней — мрак, такой кромешный, что не ясно, как это в нем еще работают механизмы. Не было видно звезд, и солнца, и лун, и прочих спутников EL-960 — кабинку поглотила ночь, приняла в свое извечное царство, понесла, как тысячи лет назад волны несли над пучиной хрупкие деревянные корабли. Но матросы на кораблях различали, куда плывут, а напарница капитана Хвета парила в густой непроницаемой темноте, и если бы не блеклый укоризненный огонек «ПРИСТЕГНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, РЕМНИ» — она бы потеряла всякое представление о том, где находится.
Ночь владела кабинкой, наверное, с полчаса, пока вновь не уступила синеве, а синева не обросла облаками, а под ними не проступили серые с белым города. И лишь у самой поверхности, там, где, по идее, при наличии всего одного билета следовало выйти, Лойд рискнула подать голос:
— И… давно ты… прокатился тут в первый раз?
— Давно, — согласился Талер. — Через год после автокатастрофы.
Он убедился, что кабинка ушла на достаточное расстояние от неприлично (или профессионально) зорких глаз контролера, уверенно расстегнул первые две пуговицы рубашки и вытащил на свет зеленую винную бутылку. Рассмеялся, обнаружив, как сильно переменилась в лице Лойд, и принялся невозмутимо выкручивать пробку из горлышка.
Девушка ущипнула себя за бок — не чудится, не снится? Капитан Хвет, легендарный капитан Хвет, человек, чья судьба накрепко связана с тысячами иных судеб — тех, кого он спас так же, как саму Лойд, тех, кого он спас ненароком, даже не уточнив, что где-то совсем недалеко от зоны будущего сражения располагается жилой поселок, — собирается, да что там, твердо намеревается пить… употреблять… алкогольный напиток в кабинке аттракциона, где подобные вольности строго запрещены?!
— Спокойно, — Талер отвлекся от своего занятия и поднял обе ладони, показывая, что ситуация под контролем и волноваться не о чем. — Без нервов.
— Я спокойна, — почему-то шепотом ответила его напарница.
— Ты побледнела.
Девушка досадливо поджала губы. Хозяин корабля «Asphodelus» изучил ее слишком хорошо, изучил невероятно подробно. Он читал ее, как распахнутую книгу, листал белые гладкие страницы с такой поразительной легкостью, что она не успевала ощутить его к ним прикосновение.
— Пишут — каберне, — сообщил мужчина, разглядывая этикетку. — Ты когда-нибудь пила каберне, а, Лойд?
— Нет. — Его напарница покачала головой. — Я пила только ананасовый шейк. Там, на DMS-441… если ты помнишь.
Он серьезно кивнул:
— Помню.
Помолчали. Там, на DMS-441, был пляж, были горы, был океан, были Джек, Адлет и Эдэйн, причем пилот обгорел под солнцем и валялся в тени пальмы красный, как рак, и весь обмазанный защитным кремом — жаль, что не вовремя. И тем не менее, со своим-то неуемным характером, он все равно периодически выползал из укрытия и, полотенцем закрываясь от жалящих лучей, бежал к холодной бирюзовой воде, по пути заковыристо матерясь и проклиная капитана Хвета за то, что спецзадание, полученное из Центра, превратилось в такой сумасшедший фарс…
А Талер к воде не подходил. Симпатичная дама из персонала гостиницы, где команда «Asphodelus-a» сняла комнаты, любезно предоставила ему древнее кривое бунгало, и он, изнывая от жары, сутками напролет просиживал там с биноклем, не сводя настороженных голубых глаз с неизменно синего, радостного, необъятного неба — пока оно не покрылось грязными багровыми пятнами и не рухнуло на пляж, океан и саму планету десятками тысяч ядовитых капель.
Лойд содрогнулась. Капитан Хвет избавился от пробки, с интересом заглянул в узкое бутылочное горлышко и зачем-то его понюхал.
— Виноградом пахнет, — спустя мгновение сообщил он. — Будешь?
Девушка замялась.
— Ну… я… послушай, а стаканчика у тебя нет?
— Стаканчика? — удивился Талер. — Нет… Я и бутылку-то под рубашкой еле спрятал, а ты говоришь — стаканчики…
Он вздохнул, понюхал горлышко еще раз и, не обращая внимания на замешательство Лойд, со вкусом отхлебнул. Чертово колесо миновало границу облаков, и кабинку сожрала темнота — остался лишь неясный силуэт капитана Хвета и блестящее бутылочное донышко. А еще — звуки; Талер не смеялся, он не такой человек, чтобы смеяться над чужими страхами и причинами, но уши его напарницы азартно доносили мозгу, что прямо впереди, во мраке, на лице мужчины расцветает улыбка.
Она протянула руку — наугад, сперва ощутив под кончиками пальцев его плечо, а потом уже нащупав проклятое каберне. Капитан Хвет не сопротивлялся, и бутылка перекочевала к Лойд так же быстро, как если бы он лично ее вручил.
Ананасовый коктейль запомнился девушке не столько вкусом, сколько замутненным разумом — после него она очень туго соображала, и ее несло на всякие глупости с такой сокрушительной силой, что Джек с воплями выскочил из тени пальмы и метнулся к полосе прибоя безо всякого полотенца, намереваясь уплыть от вопросов напарницы капитана. Эдэйн, тот попросту отвернулся и притворился, что в упор ее не замечает; он вообще был весьма талантлив, если ситуация велела штурману притворяться. И только Адлет — не менее пьяный, но более опытный, — с удовольствием поддержал беседу и ненавязчиво сопроводил коллегу в гостиницу, настаивая, что она обязана хорошо поспать перед выполнением сложной, хотя внешне и безобидной, миссии…
…Терпкое вино отличалось от коктейля, как морская свинка — от хомячка. Лойд не знала, откуда в ее душе взялось такое сравнение, но не сдержалась и глуповато над ним хохотнула.
Никакой реакции. Кто-то разлил темноту вокруг кабинки, рассчитанной как минимум на четверых. Под сиденьем, согласно технике безопасности, мертвым печальным грузом лежали аккуратно свернутые гражданские скафандры, а над сиденьем тускло, обреченно полыхала строка: «ПРИСТЕГНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, РЕМНИ». Потолок, покрытый причудливым узором трубочек для подачи воздуха, утробно гудел. Глубоко и спокойно дышал Талер, а шорох клетчатой рубашки выдавал все его движения — вот она, ответно протянутая рука, мягко отбирает у Лойд бутылку…
Они растянули ее на четыре полных круга, перед витком у поверхности пряча где попало. Закат постепенно утонул в сиреневых сумерках, на крышах и стенах высоток вспыхнули ночные сигнальные фонари, небо густо, щедро обсыпало звездами — но там, куда чертово колесо уносило капитана Хвета и его напарницу, на последнем верхнем обороте, по-прежнему царила непроглядная, непобедимая, вязкая темнота.
Каберне закончилось, дурь — нет, и Лойд, которая обычно не рисковала признаться в этом даже себе, взахлеб рассказывала Талеру о своих снах. Он сидел молча, сосредоточенно сдвинув темные брови, и следил за тем, как в зависимости от важности происходящего меняются черты девушки — то болезненно заостряются, подтверждая, что ей действительно страшно, то словно бы сглаживаются, и тогда основную ценность несут в себе ее серые, полные тоски глаза.
— …и мне приснилось, что я бью какого-то мужчину рукоятью ножа в висок, он падает, и я… торжествую, но почти сразу же после этого двери храма открываются, хотя Великую Церемонию строго запрещено прерывать. Двери храма открываются, и во мне растет уверенность, что за ней стоят вовсе не дети Вайтер-Лойда — но я не успеваю убедиться, так ли это. Я просыпаюсь на пару секунд раньше, чем они переступают порог…
Талер ничего не спросил. Не уточнил, какого Дьявола имя его напарницы и название острова, затерянного непонятно где, совпадают. Не осведомился, какого Дьявола грех так настойчиво смывают кровью детей, невинных детей — неужели то, что им повезло родиться «чистыми», не доказывает их невиновности? Он хранил тишину, и все же в тот миг, когда эта тишина достигла звания невыносимой, коротко, рассеянно предложил:
— Знаешь… ты просто вообрази, что пройдет, например, лишняя минута, и вслед за теми… людьми, или кто там ломает храмовую дверь, порог переступлю уже я. И что я обязательно тебя спасу. Ладно?
