— Следует полагать, что местные колдуны были слишком заняты войной, чтобы волноваться о людях, — пожала плечами Лойд. — Как и в Соре. Следует полагать, что они тоже остались на поле боя, когда наш любимый господин Эрвет нашел способ от них избавиться.

…Господин Эрвет оказался легок на помине.

Они встретили его через полторы недели, на той же пустоши, в янтарных цветах. Здесь, кажется, не было никакого ливня — и не было никакого града; загнутые вовнутрь лепестки мелодично звенели. Господин Эрвет, какой-то неправильный, какой-то неухоженный, какой-то безразличный господин Эрвет лежал на земле, будто желая обнять ее, будто желая провалиться в ее глубины — и слушал. Было видно, что он слушает, и что ему нравится, как мелодичный звон образует собой нечто вроде пароля: «Ви-Эл».

Лойд его не узнала. И прошла бы мимо, если бы не нахмурился — и не обратился к лежащему в янтарных цветах человеку Лаур:

— Шель?

Бывший глава имперской полиции посмотрел на него очень спокойно, и все-таки — у мужчины перехватило дыхание. Посветлевшие глаза, недавно — карие в прозелень, теперь не имели зрачков — и не имели белков. Только сплошное озеро цвета, молочно-розовое — слева и карминовое, как пламя зажженного маяка, справа.

— А-а-а, Лаур? — чужим голосом отозвался Шель. — Ты живой?

— Как видишь, — бледно улыбнулся мужчина. — А… что произошло с тобой? И почему ты не в Малерте? Неужели ты передумал быть… императором?

Шель погладил каменный лепесток.

— Верно. Я передумал.

— Почему? — недоумевал его собеседник.

Лепесток был — едва различимо — теплый. А цветок уходил корнями глубоко в землю, а цветок образовал этими корнями сеть, а цветок оплетал собой Карадорр, словно желая поглотить — или разорвать на части.

— Я не достоин, — едва ли не шепотом сказал бывший глава имперской полиции. — У меня на самом деле… никогда не было… такого права. Я убедил себя, что я рожден великим, и выбрал какие-то глупые цели. Но, как выяснилось, в этом мире… на этих землях… настоящую власть имеют лишь белые песчинки в ладонях одного юноши. И этого юношу, — господин Эрвет улыбнулся, — нельзя убить.

Лаур помедлил.

— Тот малыш, — не позволяя опомниться, добавил Шель, — который посчитал себя обузой… который заявил, что из него получится неважный беглец… он убил фардийцев. Поэтому никто не пошел за вами. Они все, — мужчина снова погладил каменный лепесток, — валяются там. И если фардийцы умерли целиком, если вы позволите так выразиться — умерли без остатка, то малыш, который посчитал себя обузой… по-прежнему вдыхает нынешний воздух. И можно вполне закономерно, — он покосился на Лойд, — предположить, что он… увы… не погибнет.

— Почему? — глухо уточнила девушка.

Господин Эрвет пожал плечами и повторил за ней:

— Спрашиваешь, почему?.. Потому что однажды его мать побежала к ведьме. А эта ведьма оказалась хорошей мастерицей — и запихнула юному лорду под кожу… такую тварь, что на месте фардийцев многие люди бы скончались… от банального испуга. Как вы понимаете, я не советую бежать на помощь. Того малыша, который посчитал себя обузой, нет на этой земле. А все, что есть — это его измученное тело и кусок дерева… со следами твоей обиды.

Он следил за Лойд… пожалуй, заинтригованно. А она обернулась — и неожиданно протянула бывшему главе имперской полиции свой охотничий нож.

Нет, не так.

Она протянула ему охотничий нож Талера.

— Возьми. Ты ведь тоже… ты ведь такой же, как я.

— Такой же? — господин Эрвет не смутился.

— Да, — серьезно кивнула девушка. — Такой же… как бы это объяснить… зависимый. И ты ведь не пойдешь с нами на Вайтер-Лойд, а значит, мы больше никогда не увидимся.

Он выдохнул. И снова улыбнулся:

— Прощай, Лойд.

Она криво улыбнулась ему в ответ:

— Береги себя… Эрвет.

За день до того, как впереди наконец-то показался деревянный частокол Вайтер-Лойда, на пустоши грянула метель. И такой мороз, что пожелтевшие стебли травы сначала обледенели, а потом стали рассыпаться под весом чужих ботинок.

Измученные, голодные, Лойд и Лаур едва не сошли с ума от радости, когда увидели зубчатую полосу на белом заснеженном полотне.

Картина была очень знакомая. Все та же плоская, безучастная ко всему земля, все то же блеклое солнце в небесных дырах — там, где тучи неожиданно разошлись.

Девушка остановилась. И внимательно посмотрела на огненное пятно, раскаленное добела — там, в окружении сотен и сотен выцветших к утру созвездий. Небо сошло с ума, небо, кажется, не вернется в свое обычное состояние — а тогда, девять лет назад, над обителью одного «чистого» — и сотен «грязных» детей было всего лишь солнце, одинокое, предоставленное самому себе солнце, не способное растопить своими лучами снег. И оно смещалось на запад, оно медленно, мягко, неумолимо смещалось на запад по яркой голубизне. А маленькая девочка, одетая в теплый плащ и забавные кожаные штанишки, махала ему рукой и смешно кричала: «До свидания! До завтра, я буду ждать тебя там же, где и вчера!»

И это было за четыре дня до Великой Церемонии. За четыре дня до того, как на пустошь явилась армия, как она перебила всех, кто попался ей на пути — и не заметила, не смогла заметить маленькую девочку, потерявшую сознание там, за алтарем… за лужами крови менее везучих «детей».

И это было за четыре дня до того, как ее отыскал Талер. Это было за четыре дня до того, как Талер едва не утонул в океане, за четыре дня до того, как она бросилась ему на помощь — а в итоге он сам был вынужден помогать, в итоге он сам тащил ее на берег, не выпуская из ладони воротник белого ритуального платья. Это было за четыре дня до того, как он разжег невыносимо яркое пламя на каменном теле острова, за четыре дня до того, как он пообещал: «Ты не волнуйся, Лаур нас вытащит»… и за четыре дня до того, как она отчаянно, глупо уточнила: «Sara letta… tomo krie maltara?»

Вот оно, сказала себе Лойд. Вот оно; здесь это произошло тогда, и здесь… это произойдет сегодня. Вот оно.

Я нашла тебя, Талер.

Белые заснеженные улицы, каменное тело острова и, конечно, крыши домов были пусты. Ни дыма, ни пепла, ни единого отголоска — и все же ей чудилось, будто высокий человек с аккуратными швами на лице вот-вот выйдет из-за угла, вот-вот нежно ей улыбнется и скажет: «Ну привет, Лойд».

— Меня зовут не так, — тихо сообщила девушка. — Это не мое имя.

Лаур опасливо изучал дома. Такие же, как у людей, хотя жили в них, увы, не люди.

— Извини? — обернулся он.

Лойд рассеянно отмахнулась.

По заснеженным улицам и по каменному телу острова. По обледеневшему океану. Где-то над соленой водой и тихими, измотанными волнами — им тоже не по душе зимние морозы, они тоже были бы счастливы, если бы зима так и не наступила. Они были бы счастливы, если бы на пустоши и дальше янтарем полыхали дикие цветы, если бы господин Эрвет — не похожий сам на себя господин Эрвет — слушал их мелодичный звон — и ласково улыбался. Потому что не так уж часто — за свою-то историю — он вел себя искренне. Потому что не так уж часто он улыбался кому-либо не фальшиво.

…Прослойка между иными расами и людьми была открыта лишь для нее.

Бесплотные духи, похожие на все, что существует вокруг, и в то же время — обделенные своим обликом, сновали по Вайтер-Лойду с такой грациозностью и легкостью, будто эта земля с самого начала принадлежала им. И девочка, не погибшая на алтаре, не погибшая в Малерте и не погибшая в Соре, бледно им улыбнулась: как странно, что я не замечала, не давала себе заметить, что вас нет в небе над крышами столицы, и в небе над пирсами, и в небе над песчаным берегом. Вы почему-то избегаете людей, вы почему-то выбираете лойдов. Почему? Разве наша раса, наказанная Богами, спрятанная за частоколом — разве наша раса достойна вашего участия? Разве наша раса достойна такой охраны?

Лаур, занятый поисками, не заметил, что девочка по имени Лойд исчезла.

А метель укрыла ее следы.