Эта догадка обожгла его, как обжег бы раскаленный уголь, брошенный за пазуху. Мальчик понятия не имел, что такое любовь. Он знал, как люди испытывают благодарность, он знал, как они бывают признательны, но понятия зеленого не имел, о какой такой любви ему твердят учитель и мама. Стифа говорила, что любит Сколота больше всего на свете; хозяин таверны говорил сходные, хоть и несколько менее откровенные вещи о самой женщине. А у мальчика, получается, любовь почему-то проявилась на стрельбищах, перед мишенью, расположенной у самого дальнего края деревянной ограды… или это все-таки не она?
Надо было стрелять, но Сколот помедлил, и господину Солену досталась весьма сомнительная честь первопроходца. Синее оперение заколебалось в каком-то волосе от цели; трибуны разочарованно загудели.
— Что это?! — счастливо завопил паренек в шляпе. — Неужели господин Солен промазал?! Ох, теперь свет победы ему загораживает этот маленький мальчик, и я, право, не представляю, кто из них окажется более… ого!
Мишень раскололась, как если бы ее ударили топором. Сколот, тяжело дыша, с вызовом посмотрел на бестактного, болтливого, глупого человека, но тот ни капли не смутился — наоборот, разошелся еще сильнее:
— Все видели? Никто ничего не пропустил?! Какие зоркие глаза, какая нежность в обращении с оружием! Разве кто-нибудь допускал, что господин Сколот выиграет состязание?! Давайте от всей души поздравим его и, разумеется…
К пареньку подошел высокий человек в мундире личной императорской гвардии. Тот весь покрылся холодным потом, но хорошо поставленный голос, как обычно, не дрогнул:
— Да, господин гвардеец? — радушно осведомился он. — Вам что-нибудь нужно?
Человек наклонился к его уху и что-то тихо пробормотал. До Сколота, продолжавшего кусать нижнюю губу, донеслась ритуальная фраза «именем императора», и он бросил растерянный взгляд на деревянную башенку, вознесенную над стрельбищем, словно корона.
— Ах, какая дивная идея! — восхитился паренек в шляпе, а гвардеец сдержанно поклонился. — Его императорское величество, полноправный повелитель Соры, предлагает господину Сколоту игру, такую же маленькую, как и сам наш победитель! Вон там, — он указал на ограду за сиротливыми останками разбитой мишени, — спустя минуту пролетит бабочка, а задача господина Сколота — попасть в нее! Но согласится ли он? Или не рискнет сломать свою только что обретенную славу?! На кону — ценный приз, о да, ужасно ценный, хотя господин гвардеец попросил не рассказывать о нем сразу…
Сколот молча потянулся за очередной стрелой. За последней, и колчан опустел, будто в нем никогда и не было ни единого каленого наконечника.
Мутноватые серые глаза чуть сощурились — мальчику мешал свет. Маги, устало подумал он, все чертовы маги. Наверняка у господина императора есть придворный чародей, способный наколдовать не то что бабочку — сколопендру.
Затрепетали голубые легкие крылья, забилось едва различимое подвижное тельце. Паренек в шляпе осклабился не хуже волка, весело хохотнул и сказал:
— Где же она? Я не слепец, но я ее не вижу! А-а-а, погодите, стойте! Вон, вон, где бабочка — не больше точки на пергаменте летописи! Ну же, господин Сколот, стреляйте, скорее стреляйте!
И мальчик повиновался.
Одно дело — насадить бабочку на булавку, и совсем другое — долбануть по ней из лука. По счастью, насекомое не повторило судьбу мишени, и его оборванное крыло подергивалось над стрелой, будто в агонии, хотя на самом деле его тревожили едва ощутимые прикосновения ветра. Гвардеец двинулся к нему, желая убедиться, что Сколот действительно попал, и уже от ограды жестами показал — да, бабочку разорвало на куски…
Новая волна бурных аплодисментов. Госпожа Стифа наблюдала за своим ребенком немного обеспокоенно, потому что он побледнел и стиснул плечо лука так, что остро выступающие костяшки пальцев покрылись красноватыми пятнами. Да и на прокушенной губе уже давно поблескивали мелкие багровые капельки, хотя мальчик традиционно не обращал на них никакого внимания и продолжал кусать сам себя.
Она решительно поднялась, оттолкнула чью-то настойчивую руку — возможно, хозяина таверны, — и зашагала к выходу с трибун. За ней образовались негромкие возмущения в сплошном человеческом море, а у самого края скамей женщину перехватила за локоть шероховатая мужская ладонь. Совершенно ей незнакомая.
— Отпустите, — не оборачиваясь, проворчала она. — Сколот — мой сын, и я хотела бы…
— А вас хотел бы, — холодно сказали за ее спиной, — увидеть Его императорское Величество. Вас — и вашего сына, как победителя состязаний. Прошу, следуйте за мной.
Гвардеец был похож на скалу, по ошибке одетую в штаны и камзол; швы на его широкой спине трещали, готовые порваться, а сабля на боку болталась беспомощно и выглядела бесполезной — мужчине хватило бы и кулака, чтобы разделаться с кем угодно.
Сердце Стифы заколотилось, как безумное, когда гвардеец проводил ее к основанию деревянной башенки и все так же холодно приказал идти наверх. Туда же привели Сколота, причем с него не сводили глаз тысячи любопытных горожан, и даже среди высокородных отыскались те, кого юный победитель состязаний сумел заинтриговать.
Лестница наверх была едва ли не бесконечной — страх госпожи Стифы ослабел, но ближе к задрапированной голубыми тканями комнатке обрел прежнее свое могущество и потянул душу вниз, к пяткам. Женщина упрямо стиснула зубы и посмотрела на сына; мальчик не боялся, но ему не нравилось на хлипких временных ступенях, которые наверняка разберут сразу после того, как личный императорский кортеж выедет за городские ворота.
— Мой господин, — гвардеец поклонился так низко, что Стифа испугалась, не врежется ли он носом в ровные доски пола. — Я выполнил ваш приказ. Женщину зовут Стифа, она работает в таверне на Фонтанной площади — как раз напротив особняка. А имя ребенка вы, несомненно, слышали.
— Слышал, — хрипло отозвался кто-то из-за парчовой занавески. — Входи. Надеюсь, ты обошелся с моими гостями вежливо?
Солдат улыбнулся. Правда, в его исполнении улыбка походила на свирепый оскал, и Стифе на мгновение стало дурно. Боги и все демоны с ними, как император умудряется иметь дело с такими людьми — и не трястись от ужаса под кроватью?!
Парчовая занавеска отдернулась, и на женщину с отеческой теплотой взглянул кошмарно худой, изможденный человек со светлыми-светлыми голубыми глазами. А рядом с ним, небрежно закинув ноги в сапогах на столик, где обреченно поблескивало серебряное блюдо с ранними яблоками, сидел старый знакомый госпожи Стифы — тот самый человек, что посоветовал ей доверить сына колдунье, тот, что не позволил мальчику умереть.
— Господин! — она почему-то покраснела. — Неужели… неужели это наконец-то вы?! Я… в ту ночь я… так и не спросила, кто вы, откуда вы, и как… — она окончательно смутилась и уставилась на свои башмаки, осознав, какую глупость сморозила — да еще и перед самим императором!
— Ночь? — с нескрываемой иронией повторил гвардеец.
— Госпожа имеет в виду такое время суток, когда на небе светят луна и звезды, а солнца нет, — невероятно учтивым тоном срезал его старый знакомый Стифы. — А если быть серьезным, то речь идет не столько о ней, сколько о господине Сколоте. Около шести лет назад я имел честь сопроводить его к старухе Доль, потому что мальчик умирал, а она неплохо умеет спасать умирающих людей. Помните, ваше императорское величество, как я вам о ней рассказывал? Страшная, словно смерть, с жуткой бородавкой на виске, зато имеется… ну… талант!
Голубоглазый человек рассмеялся:
— Помню.
Он подался вперед и поманил к себе Сколота. Мальчик подошел, и господин император, полноправный повелитель Соры, спокойным движением взял его за локти, повернул чуть правее, чуть левее, снова поставил прямо и довольно кивнул:
— Хорош. Как говорится, и в профиль, и в анфас — ничем не хуже матери. Что ж, господин Сколот, — он обратился к мальчику подчеркнуто официально, но искристый, неприкрыто сияющий взгляд выдавал его с поличным. — Я обещал вам по-настоящему ценный приз, и я выполню свое обещание. Вы станете, — он зачем-то нашарил руку мальчика, освобожденную от перчатки, и крепко ее сжал, несмотря на израненные пальцы, — высокородным лордом, получите неплохое состояние, собственный особняк на Фонтанной площади Лаэрны и доступ ко двору. Отчасти потому, что вы сегодня одержали победу, — хватка стала сильнее, — а отчасти потому, что не побоялись выполнить мою просьбу, и выполнили ее блестяще…
