Узнать побольше о шарингане. И об Учихах — в чем состоит эта их «демоничность», действительно ли они думают не так, как все люди…

Создать великое дзюцу, которое прославит его имя…

И увидеть море. Мама бывала у моря и говорила, что оно прекрасно.

И поговорить с Хаширамой. Он, конечно, предатель, но жалко, что не успел сказать…

***

Мадара брел среди камней и мысленно ругался. Он сразу понял, что от мелкого Сенджу будут проблемы, но не думал, что так быстро.

Пропажу обнаружил Изуна. Вернее, обратил внимание — Хаширама думал, что брат, обидевшись, сидит в каком-нибудь углу, как обычно и было за эти дни. А потом Изуна не нашел его в пещерах, но видел следы у выхода и снаружи возле него.

Тобирама выходил ночью, и обратно не вернулся. А солнце стояло почти в зените… поэтому им пришлось спешно отправляться на поиски, старательно отгоняя мысль о том, что найти они могли уже остывший труп со свернутой шеей.

Мадаре бы этого не хотелось. Брат Хаширамы был похож на пушистого котенка, а кошек он любил. Иногда больше, чем людей.

Он сосредотачивался на своих ощущениях, всматриваясь в то, чего было не увидеть даже шаринганом. Путь к пропавшему Сенджу — не дорога. Секрет пустыни: надо идти не по дороге, а в место. Неважно, каким путем. Он шел, не глядя по сторонам, и вел за собой Хашираму, пока тот не бросился вперед с криком:

— Торью!

«Благие ками…»

Мальчишка выглядел скверно: кожа покраснела и пошла волдырями, левая нога сломана и вывернута под углом, на лбу ссадина… даже хорошо, что он без сознания, можно спокойно выправить перелом. И хорошо, что кроме пары кунаев он прихватил с собой длинный и прямой узкий нож — сгодится, чтоб закрепить кость.

— Оботри ему лицо и прикрой от солнца, — приказал он Хашираме, осторожно ощупывая перелом. Сломалось довольно аккуратно, ровно, судя по тому, что он мог рассмотреть шаринганом.

Когда он закончил, Хаширама как раз сумел применить какую-то лечебную технику, и ссадина на лбу Тобирамы перестала кровоточить.

— Полезная штука! А кость срастить можешь?

— Нет, кости пока не получается. Но я могу вылечить ожоги, только не сразу. И его надо будет напоить и приложить что-нибудь холодное…

— Ладно. Давай привяжем его тебе на спину, и пошли… домой.

— Давай… — Хаширама наклонился, и пока Мадара устраивал младшего брата на его спине, тихо спросил:

— Скажи, ты не знаешь, что задумал твой отец? Зачем он привел нас сюда?

— Он надеется заключить мирный договор с Сенджу. — так же тихо ответил Мадара. — А в клане слишком много обозленного народа… он боялся не уследить.

— Боюсь, наш отец никогда не согласится на такой договор, — Хаширама грустно вздохнул. — Благо клана для него всегда важнее, а на нас ему плевать.

— Разве мир помешает вашему клану? — удивился Мадара.

— Отец считает, что мир наступит только тогда, когда Учиха будут уничтожены.

— Не дождется, — хмуро буркнул Мадара. — Сотни лет пытались, и не вышло. Твой отец скорее добьется того, что оба наших клана, ослабленные войной, додавят какие-нибудь Сарутоби.

========== Часть 7 ==========

Весть об одновременной гибели наследников погрузила в траур и растерянность оба клана. На этом фоне почти никем не замеченным прошло явление Таджимы в компании странной женщины, «дальней родственницы», обучавшейся целительству в каком-то далеком храме. Единственно, в клане вяло пообсуждали, кем она приходится Главе — сестрой или дочерью, ибо госпожа Сэй какой-то тайной техникой стала выглядеть лет на пятнадцать, и вполне могла бы сойти как за его позднюю сестру, так и за раннюю дочь — явное сходство это позволяло.

Интересно было так же и то, что о новом человеке в клане почти сразу забыли. Точнее — не помнили о ней так, как следовало бы помнить о чужачке, пришедшей неведомо откуда, и неважно, что ее привел глава. Почти сразу ее стали считать «своей», словно она родилась и жила в клане, и просто вернулась с длительной миссии. «А, та самая… да, знаю ее, хорошая девушка…»

Таджима отправил Буцуме письмо с предложением встретиться и поговорить. В ответном письме получил десяток взрывных печатей.

— Завуалированное «нет»? — хмыкнула госпожа Сэй, легким касанием пальцев обезвреживая послание. — Однако, похоже, твой оппонент пошел на принцип.

— Этого можно было ожидать, — Таджима вздохнул, прикрывая глаза ладонью. — Буцума очень упрямый человек.

— Из тех, кто скорее в костер голым задом сядет, чем подвинется и соседу место даст?

Учиха рассмеялся.

— Очень… точное определение. Именно, что сядет — лишь бы Учихам не уступить.

— Что ж… значит, его заднице придется пострадать чуть больше, чем я рассчитывала, — женщина с улыбкой покачала головой. — Что ты будешь делать теперь?

— Тянуть время. Старейшины потребуют от меня женитьбы и нового наследника, и наверняка попытаются выдать замуж тебя… раз уж ты решила назваться моей сестрой.

— Это не проблема.

— Вот как? Хорошо. Должно пройти около месяца, и я отправлю Сенджу новое письмо. Может, к тому времени он успокоится и начнет думать.

— Не жди, — тихо сказала госпожа Сэй. — Пиши сейчас… точнее, перепиши и отправь вот это.

Она достала из запаха юкаты листок бумаги, исписанный мелкими знаками. Таджима пробежал глазами текст и присвистнул.

— Отличный образец оскорбительной вежливости. Зачем тебе его злить?

— Злить — незачем, просто в иной стиль мне не удастся впихнуть то, что нужно.

— О… гендзюцу? — Таджима присмотрелся к написанному. — Надо же…

— Оно составлено так, что вызывает настойчивое желание ругаться, возмущаться и делиться своим возмущением с окружающими — у тебя в клане наверняка есть специалисты таких… неявных воздействий, — пояснила женщина. — Задел на будущее: пусть в клане Сенджу узнают, что ты предлагал мир.

— Сэй-сама, если это выплывет наружу, то станет знаком нашей слабости.

— Знаком того, что мы не боимся показаться слабыми, — возразила женщина. — Согласись, что отец, потерявший детей, имеет право поддаться чувствам. Для Сенджу это станет знаком того, что Учиха — не демоны, погрязшие в ненависти, пусть не сразу, но эта мысль придет и останется. Пусть выгода кажется эфемерной…

— Менять репутацию…

— Не настолько сильно. Всего лишь щепотка человечности к образу безумных кровожадных демонов.

— А ты? — Таджима всмотрелся в темные глаза женщины. — Что будешь делать ты?

— Лечить, — она пожала плечами. — Я неплохо это умею. Пока — лечить и учить тому, чему наши лекари могут научиться. А потом… война неизбежна, Таджима. И я буду сражаться.

— Ты и это неплохо умеешь?

— Нет, — спокойно призналась женщина. — Но я умею охотиться. Для того, что нам предстоит, этого будет достаточно.

— Вообще-то я не о том хотел спросить. Зачем тебе то, что ты делаешь? Помогаешь нам, хочешь помирить нас с Сенджу?

Женщина долго молчала, кончиками пальцев скользя по черновику письма.

— Ответ: «просто потому, что вы мне нравитесь», тебе не годится?

— Я привык к тому, что всякая помощь требует платы. Всякое действие имеет свою выгоду, а бескорыстие, как правило, является попыткой повязать долгами и обязательствами.

— А как насчет нашего родства?

— Слишком дальнее, чтобы иметь значение…

— Нет, — возразила она. — Родство либо есть, либо нет… и, если ты не заметил, я хочу помочь не только вам, но и Сенджу.

— Но зачем? Неужели ваши усилия вам ничего не стоят?

Женщина прикрыла глаза и замолчала надолго. И заговорила тогда, когда Таджима думал уже, что ответа не дождется.

— Иногда неведение — это защита, — ее голос был печален и тверд. — Есть вещи, о которых нельзя даже думать, не достигнув определенного уровня силы, и ты его не достиг. И достигнешь ли — не знаю… а свою выгоду я получу, не сомневайся. Обещаю, что ни тебе ни клану это не навредит… сильнее, — она протянула ему руку и Таджима осторожно сжал тонкие пальцы.