«Дома их убьют, — мысленно ответил Мадара. — А ты этого не хочешь, раз не убил сам. Ты будешь держать их здесь, как заложников?»

«Первое — да. Если какая-нибудь мать, потерявшая детей по вине Сенджу, захочет подкинуть им поганку в еду, я могу не уследить. Второе… сомневаюсь. Ты мог бы заметить сам, что Сенджу никогда не пытаются освободить тех, кто попал в плен. Они страшатся шарингана и полагают тех, кто побывал у нас, завороженными. Таким, если им случается освободиться, предлагают покончить с жизнью, опасаясь невольного предательства. Их почти тысяча против наших трех сотен — что им двое детей, пусть даже это дети главы клана? Буцума Сенджу всего лишь голос этой толпы, а власть — в руках старейшин, которые, в отличие от наших, не сидят с детьми, а считают прибыль».

«Тогда зачем?»

«Надежда, — отец усмехнулся. — И еще они нужны тебе, и этого довольно. Не давай Изуне передраться с белобрысым. Знание об этом мире и о дороге я тебе передал. До встречи, сын».

И ушел.

Мадара остался за старшего. В не самом безопасном мире, с ограниченными запасами, с тремя детьми, один из которых его брат, второй придурок, а третий готов в глотку вцепиться…

Он подавил желание вздохнуть и ссутулиться, подошел к двери и закрыл ее — она прилегла удивительно прочно, не оставив ни щелочки. Обернулся и посмотрел в круглые глаза Хаширамы.

— Здесь бывают песчаные бури. Поэтому надо закрывать дверь.

В эти пещеры не проникал солнечный свет, только в зале у самого входа был сумрак, различимый обычными глазами. Поэтому Хаширама остался с братом и помогал ему растирать онемевшие руки и ноги, а Учихи отправились во тьму запутанных коридоров, искать кладовки и спальни.

Акустика здесь была превосходная — они еще долго слышали злое шипение младшего Сенджу и оправдывающийся голосок старшего.

— Мадара-нии, — тихо обратился к нему Изуна. — Что тебе сказал папа?

— Он хочет, чтобы оба Сенджу остались живы. Надеется повлиять на их отца… он глава клана Сенджу, папа узнал по чакре.

— Думаешь, у него получится? — спросил Изуна с глубоким сомнением.

— Я надеюсь…

— Но почему сюда, а не домой?

— А ты сам подумай. Как бы люди не желали мира, всегда может найтись тот, чье горе сильнее этого желания. Если бы ты умер, я бы плюнул на благо клана…

Изуна шмыгнул носом.

— Я тоже. Слушай, а что мы будем с ними делать?

— Жить. Целоваться необязательно, но придется следить, чтоб они не покалечились в темноте. Особенно этот беленький, он точно попробует сбежать… смотри, кажется, мы нашли склад.

Склад впечатлял. Мадара с изумлением рассматривал штабеля запечатывающих свитков, возвышающиеся до самого потолка. Рис, рыба, фрукты, овощи, соль, готовая еда, сакэ…

— Ого! Неужели папа в одиночку все это сюда притащил?

— Нет. Посмотри, здесь написаны даты…

Две тысячи пятьсот пятьдесят… две тысячи шестьсот семьдесят восемь… две тысячи восемьсот…

Последние свитки были подписаны трехтысячным годом и подписью «Таджима». Почти десять лет назад…

— Ни хрена себе! Рис, которому пять сотен лет! Ой! Брат, иди сюда, посмотри!

На свитке значилось: «Тысяча девятьсот девяностый год. Мясо Сенджу маринованное. Приятного аппетита, дорогие потомки! Масао Слепой Меч».

— Шутник он был, однако…

— Ты думаешь, там и впрямь… это самое?

— Кто его знает… может, оленина. Но проверять меня не тянет. Как раз в те времена по легендам случились великие бедствия, пробуждение демонов огня, земли и моря, ночь, которая длилась год, потом мор и голод… не удивлюсь, если и до людоедства дошло.

— А Масао, это ведь тот самый, из сказки…

— Похоже, сказка правдива. Вот что, спрячем эту штуку подальше, а потом отца спросим, чье там мясо и зачем этот склад.

— А давай над Сенджу пошутим!

— Не надо, они и так напуганные. Вот сбежит от нас этот белобрысый, ищи его потом. И Хаширама обидится.

========== Часть 4 ==========

Он не знал, что такое мечтать.

Хаширама мог сколько угодно говорить о мире и понимании, но сам он понимал только то, что вокруг идет война. И пускай их враги такие же люди, а не злобные демоны, вряд ли те, кто убил их братьев, сожалели об этом. Скорее, порадовались, что Сенджу меньше стало.

И встреча с врагами означала одно из трех — его смерть, либо чужую, либо кто-нибудь убежит.

А подкрасться к нему незамеченным было невозможно… до этого дня.

Учиха скрутил его с небрежной ловкостью, и Тобирама проклинал себя: мало того, что позволил себе попасться, так еще и застыл, как кролик перед змеей, не смог предупредить брата…

Это конец, решил он. Хорошо, если быстрая смерть. А если врагам захочется поразвлечься? Выражение лица младшего Учихи напоминало маленького ребенка, раздумывавшего, что оторвать мухе первым, лапки или крылышки.

Боль пугала его.

«Если ты попал в плен, ты уже мертв, — учили в клане. — Позабудь о боли, она пройдет. И направь свои цели на то, чтоб не дать врагу узнать ценную информацию».

Жаль, что он был еще слишком молод, чтобы освоить технику остановки сердца. Попробовать откусить себе язык не получится, Учиха сделал новый кляп, теперь и зубы не сомкнуть.

Его охватило странное оцепенение. Воображение помимо воли подкидывало жуткие картинки, он пытался не думать, но все равно воскрешал в памяти тошнотворный ужас истерзанных тел в том доме… Хашираму долго трясло и тошнило, отец ругался, а он смотрел, запоминал и думал: «так же будет со мной, если я буду слаб и неосторожен…

Боги, дайте твердости мне и брату!»

От чужой одежды пахло горьким дымком осенних листьев, хвойной смолистостью и чем-то будоражащим, пряным. Это какая-то специя, или запах, присущий им всем, Катон и нрав едкий, как горный перец? Что за чушь лезет в голову… это потому, что Учиха горячий, как жаровня, и чужое сердце бьется ровно и сильно, отсчитывая ритм, убаюкивая. Наверное, он просто устал бояться.

Куда они идут?

Что это за место?

Усаженный на холодный камень, Тобирама не мог поверить — это все? Их не убьют, не станут пытать? Учиха гнусно ухмыльнулся, наверняка догадываясь о его мыслях, а потом просто ушел.

Хаширама прятал глаза, распутывая хитрый узел на его запястьях. Из-за плеча брата он бросил взгляд на Учих; старший смотрел тяжело, и от его взгляда внутри рождалась холодная дрожь. Младший улыбался, и эта улыбка была еще страшнее. А если оторвать жучку ножки?..

Жить рядом с этими?

Учихи ушли в темноту, и он не выдержал — высказал брату все, что думал, теми словами, какими отец общался с запоровшими миссию. Хаширама захлопал глазами, жалобно скривил губы, но не заплакал, а упрямо надулся.

— Ты говорил, что нас убьют, но не убили ведь…

Болван…

— Потому, что хотят шантажировать отца!

— Получится у них, как же… — горько прошептал Хаширама.

— Я надеюсь, что не получится!

— А я не хочу, чтобы ты погиб!

— Я лучше погибну, чем стану предателем!

— Тора!

Тобирама вскочил, отошел к двери, уселся лицом к стене и начал медленно дышать, пытаясь успокоиться. Пережитый ужас грозил выплеснуться позорной истерикой — нельзя показывать Учихам свою слабость.

Нужно успокоиться. Нужно собраться… он может бороться, пока он жив.

Учиха сделал ошибку, когда не убил его сразу. Он найдет дорогу из этой пещеры, выберется, вытащит Хашираму… если тот, болван, сам не нарвется…

Тобирама прикусил губу, заморгал — сильно сдавило в груди и в горле.

— Эй, не плачь…

— Оставь меня в покое, пожалуйста.

Хаширама потоптался рядом, вздохнул и отошел.

— Ты здесь ночевать собрался? — спросил Учиха. Тобирама промолчал.

— На всякий случай сообщаю, что твоя комната в левом коридоре прямо за поворотом. Комната Хаширамы напротив. Уборная, ванная через две двери. Рис в котелке, потрудись его съесть до утра. Иначе свяжу и буду кормить с ложечки, как маленького.