— Что ж, госпожа, я тебе верю. Но тогда я хочу задать еще один вопрос. Как мне достигнуть той силы, что позволила бы мне узнать эту тайну?

— Не знаю. Не делай такое лицо — я, правда, не знаю. К этой цели у каждого свой путь, и готового рецепта для всех не существует. Могу только сказать, что ты уже стоишь на этом пути.

***

Буцума Сенджу пил — точнее, пытался напиться — вот уже третий день. Сакэ закончилось вчера, и, поразмыслив, глава вытащил из кладовки кувшины с травяной настойкой, употреблявшейся в основном для дезинфекции. Дело пошло веселее, а потом пришло письмо, оказавшее эффект ведра ледяной воды на голову. Казавшееся безупречно вежливым по форме, оно имело такое содержание, что читавший его глава клана Сенджу стремительно протрезвел, разъярился, грохнул кулаком по столу, пнул пустой кувшин из-под настойки, вышел на улицу и громко высказал все, что думал об Учихах и их мирных предложениях.

Вздохнул, устало опустил плечи и убрел обратно в дом. Надо было выбросить осколки кувшина… и убрать подальше вещи, которые уже не понадобятся.

Одежду, оружие и доспехи детей.

Яростная вспышка словно высосала все силы — остались усталость и пустота. Наверное, подойди к нему кто-нибудь из старейшин с намеком на то, что неплохо бы главе клана обзавестись новой супругой и наследниками, он бы убил, не испытав по этому поводу никаких эмоций.

Да, он еще не старик. Он может жениться и зачать детей, может даже успеть увидеть, как они вырастут. Но разве в этом дело? Все равно легче не станет…

Сенджу с сожалением взглянул на осколки кувшина. Глупая была затея… все равно сакэ его не брало. С такой регенерацией, как у него, надо средство поядреней.

Но… глупо ведь. И недостойно.

В странном оцепенении Буцума бродил по дому, не решаясь приняться за дела. Словно неубранные вещи могли вернуть сыновей из могилы, а стоит их спрятать — и… смерть станет окончательной.

Легко было поучать Хашираму…

Он мог говорить о достойной смерти, о благе клана, о гордости и уважении… но была одна вещь, о которой он говорить не стал бы.

Он хотел умереть раньше своих сыновей, чтобы в последний миг утешить себя надеждой, что у них все будет хорошо.

Не вышло.

Сенджу болезненно скривился и внезапно подумал о том, что у его врага сейчас точно такая же ситуация. И может быть, сейчас Учиха точно так же бродит по комнатам, не решаясь притронуться к чужим вещам. И на том спасибо…

«Не ври себе, старый осел. Ни хрена ты не рад, и смерть чужих детей тебя не утешает».

========== Часть 8 ==========

Оказывается сказки, рассказываемые в клане, были правдивы.

Тобирама был привязан к решетке, под решеткой горел огонь, а вокруг столпились ухмылявшиеся красноглазые морды, ожидающие, когда он приготовится. Кто-то рассказывал о рецептах из мяса Сенджу, периодически тыкая кунаем в левую ногу. Кто-то спорил из-за соли и специй. Кто-то таскал дрова, падавшие в огонь с глухим треском. Дым выедал глаза.

Внезапно потемнело, раздался оглушительный грохот, и сверху обрушился ледяной ливень. Огонь погас, чихнув дымком, красноглазые морды с руганью разбежались. А над ним раздался голос брата:

— Осторожнее!

Восхитительно ледяная вода лилась на лицо; Тобирама приоткрыл рот, с усилием глотая. Чьи-то руки поддерживали его голову, гладили. В голове было муторно — с большим трудом он сообразил, что нет никакой решетки, никакого костра, а он лежит в пещерном бассейне, опираясь спиной на чью-то грудь, и старший брат поит его из чашки.

Ах, да. Он пошел искать путь из пустыни и заблудился. Похоже, его нашли… а учиший обед ему просто приснился. Тобирама облегченно вздохнул — вероятно, он просто сильно обгорел на солнце, но это не так страшно, как обгореть на огне.

И новая мысль тут же заставила его напрячься.

Так… если Хаширама поит его из чашки, то на ком он лежит?

— Не дергайся, — ворчливо прозвучало над ухом. И конечно, Тобирама тут же дернулся, пытаясь вырваться из рук Учихи, и вскрикнул от боли в левой ноге. Его обхватили под грудью, зашептали на ухо что-то успокаивающее.

— Торью, тише, — Хаширама убрал чашку. — Все хорошо.

Тобирама скривился, бросив на брата угрюмый взгляд. Ну конечно, у него все хорошо. Это ж не его предали ради дружбы с Учихой.

Что-то загрохотало, загремело, и в купальню ввалился мелкий Учиха с глубокой миской в руках. Остро запахло цитрусами.

— Смотрите, что я нашел!

— Апельсины? — старший Учиха приподнялся, потянул на себя Тобираму. — Отлично. Давай их сюда.

— Я их уже почистил и порезал, — сообщил мелкий Учиха, присаживаясь на край бассейна. — Им триста лет, представляете?

— Абалдеть, — вяло сказал старший Учиха. — Давай, парень, открывай рот…

И не успел Тобирама возмутиться учишьей наглости, как ему запихнули в рот сладкий сочный кусочек. Пришлось жевать — не выплевывать же… мысль о том, что вместе с апельсинами его могли накормить какой-нибудь дрянью, проплыла и исчезла.

— Когда он молчит, он такой милый, правда?

— Иди к биджу, — буркнул Тобирама, внезапно почувствовавший страшную усталость. Ругаться было бесполезно, сопротивляться тем более. Его нашли в пустыне, о нем позаботились. Куда ему со сломанной ногой брыкаться против Учих и брата…

— Спокойнее, — старший Учиха погладил его по голове. — Все хорошо. Кость мы вправили, а ожоги — ерунда, через пару дней от них и следа не останется.

— Не убегай больше, — Хаширама жалобно улыбнулся. — Если захочешь, я могу с тобой сходить…

— И оба заблудитесь. Нет уж, Сенджу, если тебя тянет на прогулки, гуляй со мной. А пока — ешь апельсины, они полезные.

Тобирама решил не спорить. Послушно жевал и глотал фрукты, большим усилием воли не дергаясь на прикосновения Учихи. Боль ожогов в холодной воде притихла, нога, пристроенная на бортике бассейна, тоже успокоилась. Хаширама сидел рядом и поил его чаем — обожженными руками он старался не шевелить. А Учихи…

«Интересно, что бы сказал отец, если бы увидел, как один Учиха меня обнимает, а второй кормит апельсинами?»

В следующий раз он проснулся в постели.

В комнате было сумрачно — крохотный фонарик стоял на столе, освещая лицо старшего Учихи, склоненное над свитком. Он то сосредоточенно хмурился, прикусывая губу, то улыбался, и какое-то время Тобирама просто следил за чужой мимикой, сонно размышляя о том, почему тут сидит Учиха и где ходит брат.

Наконец Учиха поднял глаза — огонек фонарика отразился в них золотистым блеском.

— Проснулся?

Голос звучал спокойно и дружелюбно, но Тобирама все равно решил промолчать — сказать ему было нечего. Разве что спросить…

— Где брат?

— Они с Изуной чистят систему зеркал, — ответил Учиха. — Чтобы днем не жечь светильное масло.

С Изуной, значит.

— Не надувайся. Он сидел с тобой весь прошлый день — я выпер его отсюда силой. Я хотел поговорить с тобой.

— Нам не о чем разговаривать.

— А я думаю, что есть о чем, — Учиха отложил свиток, поднялся, прошелся по комнате. Тобирама настороженно следил за ним.

— Ты сделал глупость, — наконец сказал старший Учиха. — И ты это сам понимаешь. Цели ты не достиг, вдобавок, чуть не убился. Я могу понять, что тобой двигало, но это ни хрена не оправдывает.

— Мне не нужно, чтоб ты меня оправдывал…

— Ну да. Могу поспорить, тебе и без этого стыдно.

Тобирама скривился и отвернулся. Чертов Учиха прав — ему было стыдно. Более того — он чувствовал себя идиотом.

— Что такое пустыня? — спросил Учиха. — Ты сам это видел и ощутил. Ночью — холодно, но ты умеешь греться чакрой, поэтому не встревожился. Ты рассчитывал вернуться до рассвета? Ты же видел, что тут творится днем. Но ты заблудился и чуть не погиб — ты мог бы сломать шею, а не ногу.

— Ну и что.

Учиха долго молчал, глядя на него.

— Ты обиделся на Хашираму? — спросил он, наконец.