Очнулись все четверо уже в обычном лесу. В зимнем лесу — но, как ни странно, не чувствуя холода. Женщина сидела рядом, помешивая кашу в большом котелке, кипевшем сам собой, без огня. С мясом, — определил Тобирама, сглатывая слюну. Хоть он и не голодал в пещере, однако, есть ему хотелось часто, и вкусный запах мясной каши заставил живот заныть.

— Не надо, — внезапно сказала она, и Сенджу вздрогнул, вспоминая, что незнакомая куноичи может быть врагом. Мало ли, что она про отца сказала… да и с чакрой творится что-то странное, как будто она расходуется, но Тобирама ведь не творит никаких техник… — На меня не получится наложить гендзюцу. Тебе не хватит ни сил, ни опыта на это. И потом, я вам не враг — просто не было времени объяснять, что у нас сейчас происходит.

Рядом зашевелились: Изуна приподнялся и сел с обиженным выражением лица.

— Разбудите братьев, — как ни в чем не бывало, продолжала куноичи. — Пообедаем, и я расскажу вам новости и планы. Да, кстати, чакру с вас тянут согревающие печати — оказавшись в зимнем лесу из жаркой пустыни, вы рискуете заболеть, а на это сейчас нет времени.

Дождавшись, пока все четверо, изрядно растерянные, рассядутся вокруг котла, она заговорила снова, поведав, что раннего детства служила во внешней разведке клана, а заодно обучалась целительству, что приходится сестрой главе клана Учиха и женой главы клана Сенджу. А в мире идет большая война, причем воюют не их родные кланы, а большие страны при поддержке всех своих шиноби. Страна Огня с большим трудом отразила нападение, ее шиноби под давлением извне объединились, ибо иначе им грозило полное уничтожение по одиночке… и это уничтожение грозит им по-прежнему. Слишком много было потерь, слишком мало осталось сил… да и голод становится все сильнее. Некому ни выполнять заказы, ни даже делать их — ведь поля разорены, и что деньги, если нечего есть даже богатым?

— Склады в пещере! — воскликнул Хаширама. — Те свитки…

— Именно, — согласилась женщина. — Я захватила с собой несколько штук. Вы принесете их кланам — этого хватит, чтобы протянуть несколько дней, пока мы не уговорим их всех отправиться в Убежище — или хотя бы отправить туда слабых.

— Вы хотите…

— Того, о чем ты мечтал. Мира между кланами. Прочного мира — а этого не добиться ни речами… ни силой. Нужны выгода и страх… да, страх… — задумчиво проговорила женщина. Тобирама, завороженно слушавший тихий голос, моргнул, поежившись от ощущения странной нереальности — словно в гендзюцу. Но вокруг была реальность — как бы он ни проверял ее на истинность.

— А теперь нам надо сделать вот что, — встряхнувшись, заговорила женщина. — Вернувшись к своим, вы расскажете, как подружились, и как однажды, тренируясь вместе, обнаружили, что ваша чакра, взаимодействуя, открывает некий ход, который вы решили исследовать — я потом покажу вам, как правильно проводить слияние, открывая путь… попав в мир пустыни, вы обнаружили, что не можете вернуться, и все прошедшее время искали способ это сделать. От голодной смерти вас спасло убежище, в котором вы нашли символы обоих кланов. Наконец вы выбрались и теперь желаете помочь своим, но проникнуть в убежище в одиночку не можете — нужно обязательно взаимодействие с членом другого клана. И в том вы видите знак свыше для прекращения войны…

Гендзюцу постепенно растворялось. Дети оживлялись, становясь все более любопытными, она терпеливо отвечала, остатками чакры передавая им тень своего настроения — спокойного тихого счастья.

Тысяча лет ожидания подошла к концу.

Больше ничего не надо делать, все кончено. Прятки во временно-пространственных карманах, игра в сёги фишками-людьми, сохранение равновесия между сотнями мелких кланов, работа незримого хранителя для кланов, попавших в беду и рискующих быть уничтоженными, палка для ставших слишком сильными и наглыми, и вечное, упорное, неизменяемое вбивание в дурные горячие головы простого правила, которое должно стать рефлексом для шиноби и законом для — в будущем — единого народа.

Война — это не слава и подвиги. Не героизм отдельных личностей. Не столкновения полководцев перед войсками — когда побежденный и победитель уважительно кланяются друг другу и уходят решать чужие судьбы.

И конечно, война — это не подсчет обид, накопившихся за все время Эпохи Рикудо. Кто там кого прокатил с наследством, кто у кого увел невесту, кто кого ограбил или пришиб в случайной драке — война не должна быть способом мести.

Война — это зверь. Жадная пасть, которой сколько ни дай — все мало, и в конечном счете она пожирает всех — и тех, на кого ее натравили, и тех, кто спустил ее с цепи. Работа еще не закончена — закон еще не вошел в жизнь, как обычай приветствовать друг друга при встрече, не прописался в крови и костях… но теперь ей будет легче. Теперь она не должна работать с оглядкой через плечо…

…Даже странно, как легко далась победа.

Это случилось после боя с отрядом Земли, в котором она впервые за тысячу лет использовала высший шаринган. Полгода в селении Сенджу — и в постели с сильнейшим из лесного клана — достаточный срок, чтобы близость чакры определенного свойства запустила «традиционный» процесс преобразования. Ну а дальше требовалось лишь полыхнуть измененной чакрой поблизости от места, где юный Хьюга пару месяцев назад заметил «странное». И готово — тупая тварь почуяла и примчалась, и попыталась к ней подселиться, без указки хозяина не разобравшись, что цель изменилась. И угодила в печать, где ей предстояло «перевариваться» в агрессивной чакре до полного растворения.

К последнему бою она готовилась так же тщательно, как мастера церемоний готовятся к коронации дайме. Что, впрочем, было практически незаметно со стороны — в отличие от суеты, сопровождающей праздники высокородных. Вот когда пригодилась самурайская невозмутимость, которую пришлось долго воспитывать в себе. Просто на полдороге к лагерю беженцев выйти вперед отряда, разведывая путь — да и шагнуть из стылого зимнего леса в пустыню — на раскаленные камни, выжженные солнцем и техниками… так давно, что остаточный чакрофон рассеялся без следа. Никакой сенсор не почуял бы здесь следы старых боев — как будто от начала мира были безжизненны эти скалы.

Шагнуть — и сместить мир, выводя из временного потока, окончательно отрубая связь с недавно покинутым — одновременно дружелюбно улыбаясь вскочившему навстречу беловолосому мальчишке и накидывая на него гендзюцу. Верь мне, мальчик. Доверяй. Веди меня к своим братьям.

Гендзюцу…

Спите дети. Спите глубоко. Спите спокойно, спокойно, спокойно… глуше бейтесь, сердца, тише горите, очаги чакры под ними… тише, тише, ближе в сон, глубже… в смерть…

========== Часть 19 ==========

Он появился на пятой минуте, когда дети вплотную приблизились к черте, за которой их ждала бы смерть. Дух, в отсутствие зрителей не заботящийся выглядеть благопристойным старцем, изрядно напоминал того, кем и являлся — демона-пожирателя. Темно-серая блестящая кожа, серые волосы, белесые глаза, пасть, полная длинных игольчатых зубов — словно у хищной рыбы. Впрочем, эта тварь охотником не была — верней, когда-то может и была, но давно перестала, найдя себе неиссякаемый источник легкой добычи. Мощный, отожравшийся, но не тот, кого можно было назвать по-настоящему грозным врагом. Ее, скрытую пространственным искажением, он не почуял. Повертел головой сбоку на бок, как курица, разглядывающая зерно, озадаченно рассматривая тела детей, служивших ему якорем. Он не понимал, что произошло — у него были большие планы на этих детей. Ему надоело питаться энергией простых шиноби, он планировал вырастить тех, кто будет похож на него, и поглотить, пока они молоды и слабы. Это должно было вывести его на новый уровень, дать возможность извлекать легкую и вкусную жизненную энергию напрямую из мира, без утомительных усилий по очищению ее от ядовитой сенчакры, которую он никак не мог переварить и сделать своей. Он мог бы, как мать, вырастить Древо Чакры, но не хотел, опасаясь привлечь других, подобных ей. Да и слишком хлопотно это было — возня и присмотр за гигантским деревом. Сиди, к стволу прикован, следи, чтобы никто не повредил драгоценное растение, ухаживай, пока оно молодо, защищай от вредителей, плохой погоды, лесорубов, героев-искателей приключений, просто любопытных… а потом, когда появится плод, и вовсе ни на шаг не отходи — следи, как бы не сперли какие умники… невеселое дело!