Патти сжала в руках край простыни и подавила тяжёлый вздох.

– Мама, я хочу сходить в это храм… Давай, если завтра я буду чувствовать себя немного лучше, мы с тобой попросим Чоу отвезти нас туда.

– Хорошо, Чжи…

– Мне больно смотреть на тебя… улыбнись… – Чжи погладила мать по морщинистой руке и ласково улыбнулась ей. Патти показалось, что в комнате на мгновение стало светлей.

На пороге возник Шэн.

– Мама, ты давно проснулась? Когда я пришёл, ты ещё спала.

– Я только что проснулась. Иди ко мне.

Шэн взобрался с ногами на кровать и обнял слабую мать, прижавшись к ней всем телом. Патти включила свет. В комнату вошёл муж Чжи. Чоу сел на краешек кровати и поцеловал жену в лоб. Патти опустилась в кресло и закрыла глаза. Маленький Шэн трещал о рыбалке, делясь с мамой своей маленькой радостью. Чоу видел, как Чжи начинает светиться изнутри, слушая болтовню мальчика.

– Мама, почитай мне!

– Давай я тебе почитаю! – сказал отец.

– Нет, я хочу, чтобы мама… – заупрямился мальчик и принёс Чжи свою любимую книжку.

Чжи улыбнулась сыну и спросила:

– Про что мы сегодня будем читать?

– Про ткачиху и пастуха…

Чжи с мужем переглянулись. Чжи начала читать.

– Когда-то давно жила в Китае владычица Ван Му. Родилась у неё дочка, а потом и у дочки родилась дочка. Назвали её Чжи Нюй.

– Прямо как тебя, мам! – засиял маленький Шэн. Чжи улыбнулась и потрепала сына по голове.

– Была она ткачихой, но не простой!

– Прямо как тётя Шу Ци! – воскликнул мальчик.

Теперь вмешался Чоу.

– Сегодня Шу Ци звонила тебе, но у нас как раз был врач. Она сказала, что её муж идёт на повышение, а она сама устраивает выставку своих работ. Обещала выслать тебе твой портрет, который она начала вышивать, когда гостила у нас.

– Мам, ну читай!

– Хорошо… Ткала она удивительно прекрасные облака. Жила она на восточном берегу Серебряной реки – Млечного Пути. В работе ей помогали ещё шесть девушек, наделённых волшебной силой. Но ни одна из них не отличалась таким трудолюбием и усердием, как Чжи Нюй. По другую сторону от Серебряной реки, в мире людей, жил пастух Ню Лан…

Чоу перестал вслушиваться… Он знал этот миф наизусть, ведь, как он думал, рассказав именно эту легенду, он завоевал сердце Чжи. Он помнил её ещё совсем юной хохотушкой… Он показывал ей и Шу Ци город, в котором подруги учились… Чоу помнил каждую их прогулку, каждое слово, что говорила ему Чжи…

– И вот пастух отправился на берег Серебряной реки. Он хорошенько спрятался в зарослях тростника и стал поджидать Чжи Нюй. Когда Чжи Нюй и её сёстры, раздевшись, бросились в серебристые воды реки, Ню Лан выскочил из тростника и схватил одежду Чжи Нюй. Он сказал, что отдаст ей одежду только при условии, что она согласится стать его женой. Чжи Нюй кивнула головой в знак согласия и стала женой пастуха…

Патти слушала слабый, безжизненный голос дочери и чувствовала, как глаза невольно наполняются слезами. Пожилая женщина приказывала себе не плакать, но глаза, естественно, не слушались её… «Сколько ещё счастливых вечеров может быть у них… Она так молода… Шэн вырастет без матери, все будут называть его сиротой!» – думала Патти.

– Ню Лан не в силах был выдержать разлуку с женой, посадил детей в корзины и отправился искать жену. Конечно же, Ню Лан отправился искать её к Серебряной реке. Только не нашёл он речку на прежнем месте – по велению богов она была перенесена на небо…

– Я знаю, что это! Сказать? – снова перебил Чжи маленький Шэн. – Это Млечный Путь, да?

– Да! – невольно улыбаясь, сказал отец.

Каким похожим был его мальчик на Чжи. От этого только больнее становилось Чоу.

– И вот Ню Лан поднялся на небо. Много чудесного увидел там пастух, только не было у него времени насладиться прекрасными видами. Больше всего на свете он хотел найти свою любимую жену.

Маленький Шэн давно перестал возиться и перебивать, он крепко держал маму за рукав, чтобы она не исчезла, как Чжи Нюй в мифе.

– Так что быстрее света добрался он до Серебряной реки. И – о счастье! – на берегу он увидел Чжи Нюй. Дети сразу узнали свою матушку и радостно закричали: «Мама, мама!»

Мальчик замер при этих словах, в ужасе взглянув на мать.

– …но тут отцу стала помогать маленькая дочка. Она сказала: «Неспроста ты взял с собой черпак. Ты можешь вычерпать им реку. Так ты сможешь добраться до моей мамы».

Шэн вскочил на колени и обвил шею матери руками:

– Мама, если ты уйдёшь, мы с папой тоже пойдём искать тебя! Мы вычерпаем всю реку! Мама, не бросай меня… – Мальчика душили слёзы. Патти выпрямилась в кресле, будто проглотив кол. Чоу пытался взять сына на руки, но мальчик будто прилип к Чжи… Книжка упала на пол…

– Мама, не уходи! Мамочка!

Чоу унёс сына из комнаты… Чжи бессильно откинулась на подушки. Ей было тяжело дышать.

– Мама, открой окно, мне не хватает воздуха.

Патти распахнула створки окна. В комнату ворвался стрёкот цикад. Чжи некоторое время молчала, а затем спросила:

– Что там, на улице?

Патти дрожащим голосом принялась рассказывать:

– В ресторанчике играют свадьбу, гости пляшут и поют… Прохладно… Укройся-ка получше… Чжан Цзылинь возвращается с работы, несёт тяжёлые сумки…

– Но ведь ей нельзя, она же беременна! – возразила взволнованно дочь. Когда Чжи носила Шэна, муж сдувал с неё пылинки.

– Мальчишки пробежали… Опять что-нибудь придумали… Хоть бы уж Сяо не связывался с этими шалопаями…

Внезапно Патти замолчала. Она пристально смотрела на небо и не слышала, как дочь звала её. Патти чувствовала, как сердце её перестало биться. Глаза Патти расширились, голова начала кружиться от страха… Где-то далеко за городом, с неба на землю летело что-то большое, яркое и, оказавшись на земле, покрыло её пурпурным одеялом огня…

На вершине скалы сидел человек.

Прозрачным цветком колыхалась медуза в прогретой за день воде. Море было спокойно сегодня – не ревело, не грохотало, гордо возлежало в своей чаше. Как драгоценный камень в оправе, лежало оно в обрамлении скал, с вершины одной из которых казалось серебряным. Рубиновое солнце пронизывало воды насквозь, каждым лучом цеплялось за них, не желая уходить. Лиловые облака сонно плыли на восток, окрашивались в пурпур, причудливо меняли форму.

От моря веяло древностью, тысячи раз солнце рождалось в его водах и столько же угасало, окунувшись в него. Море являлось частью той воды, которую сотворил Он в самый первый день, помнило многое, чувствовало всё, что происходит в мире, чувствовало каждым весело звенящим ручейком, каждым зеркально-блестящим озерцом, огромными могущественными океанами. Все воды Земли были единым целым: если страдала одна часть, страдали все. Это началось давно – море уже не помнило, когда точно. Может, с Евы, а может, и с Каина. Их море тоже помнило плохо. Люди рождались и умирали, а море было вечным – носило корабли, влюбляло в себя художников. Море знало – люди не меняются: всегда будут те, кому ничто не важно, кроме себя, и таких – больше, чем художников и тех, кто придумывает корабли. Так думало море уже сотни лет, потому что чувствовало, как умирают реки и озёра, задушенные людьми, видело, как взмывают в небо клубы тумана, чёрного, красного и золотого. Из-за него люди болеют и умирают, а дети их рождаются двуглавыми, как древние боги. Море давно перестало понимать людей. Они ломали мир, как несмышлёные дети – свои игрушки. Бог наказывал их, направляя на верный путь, но люди продолжали окрашивать воды Земли собственной кровью, не понимая, что их кровь – одно целое, не чувствуя, что когда страдает один, – страдают все. Они продолжали ходить к алхимикам, чтобы узнать, как превращать металлы в золото, вместо того, чтобы искать правду о смысле жизни. Они поджигали чужие дома вместо того, чтобы зажечь свет в своей душе. Они отравляли всё вокруг, заражали своей алчностью и жестокостью. Море чувствовало, как дрожит земля, пытаясь справиться с людьми, образумить их. Но они ничего не понимали, веками ходили по тропинкам жизни с закрытыми глазами, срывались в пропасть, но не открывали глаз. Море как-то понимало: человек неразумен оттого, что был создан на несколько дней позже, чем свет и тьма, чем оно само. Ветер шептал детям Адама и Евы, куда идти, ручьи пели, как жить, солнце дарило свет, земля кормила, а море лечило душу. Но человек не понимал этого. Правда, такими были не все, иначе бы море давно уже восстало на людей.