Я, понимая, что, хоть он и во всем прав, ни за что не хотела сдаваться, поэтому нападение все-таки показалось мне лучшей защитой:
– Вы сами во всем виноваты!
– Ага? – он удивленно хмыкнул. – Так, так, так… Даже интересно?
– Если бы не появились так неожиданно, то ничего этого бы и не случилось!
Он миролюбиво поднял вверх руки:
– Все, сдаюсь. Давайте мириться, а?
Я молчала. Он протянул руку:
– Ну, мир?
– Мир. – И какая-то дурацкая, предательски счастливая улыбка осветила мое лицо.
Он сделал вид, что этого не заметил (или точно не заметил?) и предложил:
– Так что? Может быть, познакомимся? Меня зовут Алексей, а вас?
Даже прежде чем я успела подумать, мои губы предательски заспешили (или это точно, что язык мой – враг мой?):
– Ольга.
Он был очень хорошо воспитан:
– Очень приятно, Ольга. – Но, не сдержавшись, опять хитро улыбнулся: – Слава богу, что я вас не раздавил, а ведь мог настпупить, не заметив…
Моя злость куда-то улетучилась.
Вот чудеса! С ним оказалось легко, весело и очень просто.
И меня понесло, понесло, понесло…
* * *
Я влюбилась сразу и безоговорочно! Этот вечер стал лучшим в моей до сих пор спокойной и размеренной жизни. Еще ничего не случилось. Но я уже жила ожиданием чуда, и все мое естество трепетало от того, что называют «предчувствием любви». Душа пела и рвалась куда-то ввысь…
Боже мой, а я ведь и не знала до сих пор, что так бывает!
Надо же…
День 4-й
Василиса Премудрая подозрительно присматривалась ко мне все следующее утро. Наконец, ее легендарная вековая премудрость, в конец задавленная обычным женским любопытством, сдала завоеванные позиции и позорно капитулировала:
– Оль, ты вот скажи мне, чего это ты вчера вечером все уснуть не могла? А?
Я, сосредоточенная на своих внутренних ощущениях, совершенно не хотела делиться ими ни с кем:
– Да что-то голова разболелась… Да так, ничего серьезного.
Нина Петровна скептически кивнула:
– Ой, девонька! Уж я повидала жизнь и с изнанки, и с наружи… Какая уж тут голова!
Очень удивленная тем, что у жизни, оказывается, есть и неведомая мне изнанка, я заинтересованно подняла голову:
– Да что вы? Ну и темно же там, наверное?
Соседка бестолково округлила глаза:
– Где?
Я спокойно взглянула на нее:
– Ну там… в изнанке.
– Что? – Нина Петровна побагровела. – Что ты мелешь?
– Да вы же сами только что сказали, что и с изнанки жизнь повидали…
– Ну, знаешь, – от досады и злости соседка даже присела на кровать, – тьфу! Добра же хотела…
В общем, наши комнатные баталии, подогреваемые ее бабьим любопытством и острым желанием поучить меня, молодую да бестолковую, развивались, как и положено, динамично и однозначно.
Но меня это совершенно не волновало.
В моей жизни появилось нечто большее, чему я еще не знала названия, но это «что-то» внезапно сделало мою довольно скучную и размеренную жизнь яркой, бурной, чувственной и страстной. Я вдруг захотела хорошо выглядеть и весь день тайком от слишком говорливой соседки разглядывала свое лицо. До сих пор все окружающие считали меня «чрезвычайно хорошенькой», как выразился как-то мой закадычный друг и бывший одноклассник Семка. И я, стыдно сказать, верила этому безоговорочно. Да и к чему лукавить? Я и сама себе очень нравилась… А что? Рыже-медные волосы, редкие, светлые веснушки, словно солнышки, большие серо-зеленые глаза – красотка, да и только! Но сегодня я, глядя на себя в большое зеркало в ванной комнате, сердито показывала своему отражению язык и свирепо шептала:
– Фу! Разве это лицо? Никакого обаяния, шарма, изящности… Вот наградил же Бог… Ну как мне смотреть ему в глаза?
Алексей же, наоборот, казался мне совершенно неземным существом. Он умел так смеяться, что хотелось немедленно громко вторить ему, не задумываясь о смысле сказанного, он говорил медленно и чуть растягивая слова, при этом никогда не отводил глаза в сторону, а смотрел прямо, слово хотел проникнуть в самую душу Все в нем поражало какой-то опрятностью, ловкостью и ухоженностью. Загоревшая кожа, карие глубокие глаза, влажные, подернутые негой… По-мужски крупные, четко очерченные губы, сильные руки – все-все-все сводило меня с ума!
Сегодняшний день мы провели вместе.
Гуляли, смеялись, дурачились…
Душа моя ликовала.
Мне хотелось ему нравиться, я волновалась, смущалась и краснела. За ужином он пересел ко мне за стол, заранее договорившись об этом с диетсестрой, строго бдящей за порядком в доверенной ей столовой.
Я ни о чем не задумывалась. Совершенно ни о чем. Мне казалось, что счастье стало так ощутимо, что можно, протянув руку, даже дотронуться до него. Если же мы случайно касались друг друга рукой или плечом, меня словно простреливало, так било током чувственности, что я едва не лишалась дара речи!
Завершаясь, этот четвертый день обещал мне так много радости и бесконечного счастья, что я даже зажмурилась, чтобы не расплескать эту свою уверенность в грядущем.
Засыпая, я еле слышно прошептала: «А-лек-сей… А-ле-ша…», словно пробуя его имя, ставшее вдруг таким милым и родным, на вкус.
Это был вкус любви…
День 5-й
Мы целовались.
В парке, в кинозале, на прогулке, на лавочке, под елкой… Мы целовались…
Я улетала ввысь, словно что-то неведомое подхватывало меня и несло куда-то, где не чувствуешь ни своего тела, ни своего веса, ни-че-го!
Сказать, что случилось счастье, – это, значит, ничего не сказать… Каждая клеточка моего организма сливалось с его дыханием и пела, пела, пела!
Господи! Пусть это никогда не закончится…
А потом была ночь.
Лучшая ночь моей жизни.
День 6-й, 7-й, 8-й, 9-й
Счастье, счастье, счастье… Любовь!
День 10-й
Мы босиком бежали по берегу…
Я убегала из последних сил. Убегала, страстно желая, чтобы он меня догнал. Мои рыже-медные волосы растрепались, пятки горели, щеки полыхали и от радости его присутствия, и от встречного ветра, дыхание сбивалось… Он, догоняя, что-то громко кричал, но встречный ветер уносил его слова куда-то в сторону, и до меня лишь долетали обрывки его фраз и редкие слова: «Поймаю… зацеловать… моя радость!»
Наконец, зацепившись ногой за какую-то корягу, я все-таки упала, но не на землю, а прямо ему в руки. Он опять успел подставить свои объятия, пошутив:
– Я, наверное, родился, чтобы спасать тебя.
Я, задыхаясь и от счастья, и от бешеного бега, лишь пожала плечами.
Я так любила его в это мгновение!
Зачем слова? Что еще они могут добавить? Бурная страсть сменилась острой нежностью. Чуть касаясь моего лица губами, он все шептал и шептал что-то… Я не прислушивалась, да и зачем?
Я и так все знаю.
И о себе.
И о нем.
И о нашей любви.
День 11-й
Весь день лил сильнейший дождь.
Теплый. Беззлобный. Кроткий. Добродушный.
Мы поначалу сидели в корпусе, бродили вокруг бассейна, сходили в библиотеку, посидели в баре.
Но я, переполненная до краев моей любовью к Алеше, никак не могла усидеть на одном месте.
– Что ты за егоза такая? – он ласково чмокнул меня в нос. – Чего тебе не сидится?
Я взяла его за руку и молча потащила за собой. Мы вышли на главное крыльцо. Огромный навес закрывал центральный вход и парадную лестницу. Мы долго меланхолично смотрели на льющиеся с небес струи.
– Да, – задумчиво произнес он, – конца краю не видно! Прямо беда…
А мне было абсолютно все равно!
Я отодвинулась от него, осторожно сделала шаг. Еще один… Поспешно сбросила сандалии и ступила прямо под проливной дождь!
– Эй, эй… Ты куда?
Алексей заметался под навесом, призывая меня вернуться, а я, хохоча от души, выделывала ногами невообразимые фортели в глубоких лужах. Брызги фонтаном полетели в разные стороны!
