Много похвалы было от учителей в мой адрес, до приторности порой. Один лишь Геннадий Тихонович словно не замечал моих достижений, а только внимательно поглядывал на меня, слушая, как я излагаю учебный материал, и время от времени задумчиво покачивал головой.

Как-то раз, когда я закончил рассказывать задание по истории, он говорит:

– Продолжай дальше.

– Следующий параграф?

– Ну да, следующий. Зачем спрашиваешь? Ты же знаешь, что я имею в виду.

Остальные четверо учеников нашего класса только хлопали глазёнками, не понимая, о чём речь.

После уроков директор пригласил меня в свой кабинет, налил в стаканы – мне и себе – чаю, поставил передо мной блюдце с конфетами и сказал:

– Давай, Максим, почаёвничаем да поговорим.

А я уже знал содержание предстоявшего разговора. Он должен был пойти о моём даре улавливать суть мыслительных процессов людей. И проникать в содержание книг, не открывая страниц. Потому как в тот момент опять словно прочитал, о чём думает директор. Но немножко ошибся. Прочитал, да только не всё.

– Давно это у тебя? – спросил Геннадий Тихонович.

– Что именно? – переспросил я.

– Способность угадывать мысли людей. И дословно знать тексты учебников – не заглядывая в сами тексты.

Я сказал когда. «Это» началось примерно спустя шестьдесят дней после злополучного «приземления» с обрыва Хромушкиной горы. Однако о причине, давшей импульс появлению необычного свойства, промолчал.

– Ещё что можешь? – снова спросил директор.

– В смысле?

– В смысле проявления сверхъестественных качеств, недоступных обычным людям.

– Могу наперёд знать, что случится в скором времени. Не всегда и не про всё, но кое-что знаю точно.

– Ну да, ты уже говорил, что нашу школу закроют, – сказал Геннадий Тихонович, не отводя от меня проницательного взгляда. – Но закрытие это вполне понятное – учеников-то в селе раз-два и обчёлся, а в ближайшие годы и того меньше будет.

– А вы переедете на жительство в Ольмаполь!

Хозяин кабинета удивлённо вскинул брови.

– И что мне предстоит делать там?

– Вот этого пока не могу сказать, не знаю, – ответил я, хотя отчётливо увидел, в каком неблагополучии окажется мой собеседник в довольно-таки скором времени.

– Или не хочешь говорить?

– Просто не знаю, – более твёрдо сказал я, покривив душой. Лицо моё запылало от прилившей крови.

– Не хочешь говорить, не надо. Только вот что посоветую тебе, Максим. Времена нынче, сам видишь, какие смутные настали. И народ сейчас пошёл о-ёй! Много среди него не совсем нравственно устойчивых и корыстных людишек повылазило. Ты осторожней будь с ясновиденскими высказываниями-то. При себе их держи, не надо рассказывать о своём даре кому попало. А то можно большую беду на себя накликать.

Почти то же самое, чуть ли не слово в слово, говорил и мой отец.

– В общем, имей в виду, – наставлял Геннадий Тихонович, – что язычок лучше держать на привязи. Понял?

– Да.

– Ну а раз «да», то вернёмся к твоим необычным качествам. На что ещё ты способен?

– Не знаю.

– Гм, опять «не знаю»! А что ты можешь сказать о здоровье окружающих тебя людей?

– Не думал об этом.

– А ты подумай.

– Хорошо.

Думал я не больше полминуты. И выдал:

– У вас проблема с поджелудочной железой.

– Есть такое дело. Но как ты узнал?

– После того как вы упомянули слово «здоровье», о вашей поджелудочной железе я словно вычитал – в пространстве, окружающем вашу голову, в каком-то подобии эфирного облачка. А потом увидел и саму эту штуковину у вас в животе. Она на скобочку этакую похожа. В отличие от остальных органов, поджелудочная железа ваша излучает немножко другую энергию, более низкочастотную, что ли. И ещё она тусклее, мертвенней выглядит.

При этих моих словах Геннадий Тихонович заметно опечалился и с натянутой улыбкой сказал:

– У меня действительно неважно со здоровьем. Прежде всего с поджелудочной. И если совсем откровенно, лучше мне не становится, а скорее наоборот. Всё это наводит на не очень весёлые размышления.

Вспомнилось, как он выпивал с моим отцом. Эх, не надо было ему тогда прикладываться к бутылочке. И вообще лучше держаться от алкоголя подальше.

– Теперь скажи, любезный друг мой, можно ли от этой напасти избавиться? – спросил директор. Он снова попытался улыбнуться, но лишь исказился лицом. – Имею в виду проблему со «скобочкой», как ты говоришь.

– А давайте попробуем что-нибудь сделать, – сказал я, чувствуя, как пучок тусклой энергии в животе больного словно просится в мою ладонь. – Сядьте так, чтобы к вам можно было удобно подойти.

Обогнув стол, я приблизился к «пациенту» и лёгким движением руки как бы закрутил болезненный энергетический пучочек, исходивший из его живота, в подобие узелка. Затем без какого-либо усилия отделил его от источника излучения, то есть от поражённой железы, вырвал корень болезни и отбросил его в сторону, где он медленно растворился в комнатном воздушном пространстве. А в заключение округлым движением ладони всё ещё остававшиеся энергетические неровности заровнял.

– Теперь вы здоровы, – авторитетно объявил я директору, не задумываясь над значением своих слов. – Но от алкогольных напитков лучше воздерживаться. Хотя бы некоторое время.

– Мой эскулап уверен, что я выздоровел? – на лице пациента проявился нескрываемый скепсис. – Мнится мне, что ты говоришь это, чтобы только успокоить меня.

– Абсолютно уверен. Не сомневайтесь.

– Если так, то я уже сегодня почувствую всю степень оздоровления, – сказал Геннадий Тихонович, не спуская с меня острого взгляда. – Однако, Максимка, практикой такой тебе пока нельзя заниматься. Вот вырастешь, тогда видно будет.

– Какой практикой?

– Лечить людей подобным образом, с использованием собственных энергетических возможностей.

– Почему?

– Да потому, что ты и без того худенький и бледненький. А сейчас ещё больше побледнел. Видимо, какую-то часть своей энергии ты израсходовал на моё лечение. Её же тебе самому не хватает.

В тот момент я действительно чувствовал себя не лучшим образом и дал себе слово лечебные действия прекратить. Хотя бы до поры до времени.

Директор угостил меня ещё одним стаканом чая с вкусненькой шоколадной конфеткой, и ощущение слабости, возникшее во мне под конец целительского сеанса, постепенно исчезло.

На следующий день после уроков мой «пациент» снова пригласил меня в свой кабинет, где опять же за чаем торжественно и с радостью в голосе объявил, что вчерашнее лечение пошло ему на пользу и что он чувствует себя здоровым человеком.

– Исчезли тошнота, слабость, появился зверский аппетит, – рассказывал хозяин кабинета. – Сегодня утром я впервые за последний год закусил грибами и копчёной рыбой. И маринованными помидорами – тем, что ещё вчера мне было противопоказано и по чему я изрядно истосковался.

– Осторожней с копчёностями, – сказал я ему. – И с маринадами. Не надо рисковать.

– Ничего! – беззаботно ответил Геннадий Тихонович. – Я теперь здоров, как бык. Силы во мне – девать некуда.

Наши чаепития продолжались до конца учебного года. Примерно раз в полторы-две недели. Как правило, по пятницам, уже после уроков. Бывало, увидит меня Геннадий Тихонович, подмигнёт едва заметно и скажет:

– Зайди ко мне в кабинет. Разговор до тебя есть.

А я уже знал, что будет приятный на вкус чай с шоколадными конфетами, обычно из разряда самых дешёвых.

Во время одной из таких чайных церемоний мой старший товарищ и произнёс те заветные фразы, которые во многом определили мою жизнь.

– Максимка, ты талантливый мальчик, – сказал он с некоторым волнением. Должно быть, он заранее готовился к этому разговору. – Но задатки, которые у тебя есть, надо развивать. Иначе они заглохнут и сойдут на нет. И тогда ты станешь обычным, заурядным человеком, способным только тянуть лямку на какой-нибудь работе, дающей кусок хлеба, и не более того.

– Вы имеете в виду – развивать экстрасенсорные способности? – спросил я, уже догадываясь о сути предстоявшего разговора.