– К тёте Розе – самое лучшее, что только можно придумать, – ответил я без тени сомнения. – И школа там – пять минут ходьбы от «Таверны Кэт». Разве сравнить с расстоянием до Туркановки!

Ещё мне подумалось о Камаше. Такого друга ни в Чукалине, ни где-либо ещё у меня никогда не было. Смелый, не знающий страха. С ним хоть куда! И Рыжван с Файзулой ребята – лучше не найти. Жалко только было расставаться с Геннадием Тихоновичем. Очень уж по душе мне были наши разговоры за чаепитием – на равных. И просто человеком он хорошим казался. Но с ним так и так наши дорожки бы разошлись, коль Чукалинскую школу под закрытие определили.

– Тогда договорились, переезжаем! – категорично, словно отрезал, сказал отец. И тут же позвонил тёте Розе.

Мы и огород перестали засаживать. Скоро, за несколько дней, распродали всю имевшуюся на то время скотину и с немногочисленным скарбом, оставив добрую половину вещей, подались в Ольмаполь. На постоянное жительство.

В то лето из Чукалина ещё восемь семей уехали. Всё из-за того же закрытия школы. Кто в Ольмаполь, а кто на дальнюю сторону к родне или хорошим друзьям.

За последующие несколько лет половина чукалинцев свои дома оставили, в основном молодые, трудоспособного возраста. В пустеющем селе не стало клуба, почты, медпункта. Пожарную команду и ту расформировали. И даже администрацию ликвидировали. Чукалино же перевели в ведение власти села Усиленного, расположенного в нескольких километрах.

Взамен упразднённых учреждений одна лишь небольшая беленькая церковка появилась. Да и та постоянно на висячий замок запертой была. За исключением воскресных дней, когда в неё приходили помолиться десятка полтора местных бабулек.

Мои родители свой дом хоть за треть цены, да продали, а большинство, которые уже после нас уезжали, позаколачивали окна и с тем отправились на сторону. Только одинокие старики остались в селе да несколько наиболее разворотливых фермеров вроде Мишки Шабалина.

Отец с матерью заняли один из номеров «Таверны Кэт», предназначенных для постояльцев. Но они недолго в нём прожили. Уже через недели полторы после переезда родители присмотрели продажный дом с приусадебным участком в посёлке Тихоновка, пригороде Ольмаполя, на улице Красной, километрах в двух от таверны, и, немного поторговавшись, купили его. Точнее будет сказать, домишко жилой площадью тридцать шесть квадратных метров.

Иногда я у родителей ночевал, но обычно – в тёти-Розиной гостинице.

Тётушка выделила мне прежнюю комнату, в которую я вселился, словно в родную обитель.

Разложив по местам своё немудрёное имущество, я позвонил Василию Камашову, и мы встретились в условленном месте на берегу Ольмы.

Василий явился вместе с Гришей Калитиным и Антошкой Файзулиным. Поздоровавшись и обсудив ситуацию с переездом нашей семьи в город, мы разделись, зашли в воду и поплыли наперегонки; оговоренную дистанцию я прошёл последним.

– Тебе поднакачаться надо, – сказал Василий, когда мы вылезли на берег. – Посмотри на себя, какой ты дохлый.

– Надо бы, – ответил я, легонько вздохнув. И подумал, что о причинах моего не совсем здорового вида им знать ни к чему.

– Устрой себе турник, купи пару эспандеров, гантели и начинай тренироваться.

– Так и сделаю, – с готовностью ответил я. – Обязательно, – мне хотелось быть достойным новых друзей и физически, и стойкостью характера.

Метрах в пятистах от берега, ближе к фарватеру, по которому проходили речные суда, виднелась резиновая лодка с одиноким неподвижным рыбаком. Вдруг рыбак встрепенулся и, быстро перебирая руками, начал что-то доставать из воды.

– Закидушку вытягивает, – уверенно определил Василий.

– Точно, закидушку, – поддакнул Гриша. – Что-то, видать, попалось.

Зрение у меня было острое, и я тоже разглядел и тонкую бечеву рыболовной снасти, и большую рыбину, показавшуюся из воды.

– Сазана вытащил, – сказал Василий. – Вон как на солнце засверкал. С метр в длину будет. И весом килограммов на тридцать.

– Нам бы такую лодку, – сказал Гриша. Он почесал затылок. – Вот бы уж половили!

– Где её возьмёшь, – несколько отстранённо проговорил Василий. – Резиновая лодка хороших денег стоит. Ни у меня, ни у тебя их нет, – он сунул руку в боковой карман штанов и достал двухрублёвую монетку. – На два рубля лодку не купишь. Может, Чалдон нам денег одолжит?

Он бросил на меня улыбчивый взгляд.

С Гришиной подачи ольмапольские мальчишки стали называть меня Чалдоном ещё в прошлый мой приезд, со дня нашего знакомства.

– Сейчас в моих карманах ни гроша, – спокойно ответил я. И тут же, сам не зная почему, добавил: – Но очень может быть, денежки у меня появятся. Уже к вечеру.

– Откуда они у тебя появятся? – недоверчиво сказал Василий. – Брешешь ты, Максимка. Сам только что говорил – засуха вас разорила.

– А ему Роза Глебовна денег даст, – сказал Гриша, улыбаясь во весь рот. – Она у него богатая.

– Никто просто так мне денег не даст, – продолжал я гнуть своё. – Только говорю, нужную наличку я заработаю.

– Прямо на целую лодку?

– На целую!

– Да ты знаешь, сколько она стоит?!

– Не важно, сколько, чую только, сумею заработать.

– Как? С твоими мускулами?! – стоял на своём Гриша. Он имел в виду физический труд.

– Я, Рыжван, не мускулами, а головой работать буду, точнее – своим подсознанием.

– Как это – подсознанием?

– А так, тебе не понять.

– Врёшь ты всё!

– Ничего не вру!

Наш довольно долгий запалистый разговор Василий слушал молча. И лишь под конец сказал:

– Максимка, знаешь что, треп гнать иногда можно, но только за свои слова отвечать придётся.

– Отвечу! Уже к вечеру деньги на лодку появятся. Самое позднее – завтра.

– Ну ты и болтун, – сказал Гриша, снова расплываясь в скептической улыбке. – Таких, как ты…

– Молчи! – оборвал его Василий. И повернулся ко мне. – Это всерьёз насчёт лодки, не травишь?

– Ладно, Камаш, я пошёл, – сказал я, напуская на себя глубокомысленный вид.

– Куда?

– Узнать о деньгах.

И я отправился к «Таверне Кэт». Ответ на вопрос о денежках можно было получить лишь в заезжем доме, и нигде больше.

Однако, очутившись в стенах заведения, я растерялся. Зачем было плести о деньгах? Где я их возьму? Что подумают обо мне Камаш, Рыжван и Файзула, когда мои обещания так и останутся пустой болтовнёй? И как после этого сложатся наши отношения?

Снедаемый тягостными мыслями, я поднялся на чердак и присел на одну из поперечных балок.

Не знаю, сколько времени прошло, но только моё внимание как бы исподволь привлёк странный более тёмный флёр в дальнем конце чердака, клубившийся в виде невысокого округлистого облачка, – он словно народился из ничего и теперь покачивался на тонкой призрачной ножке, оставаясь на одном месте.

Не отводя от него глаз, я встал, прошёл вдоль левой стороны кровельного навеса, опустился в конце чердака на колени, осмотрелся и заглянул под левую же стропильную ногу. Там оказалась удлинённая выемка. В начале выемки было пусто, но я просунул руку дальше, глубже, и пальцы нащупали замотанный в тряпицу какой-то тяжёленький предмет с прямоугольными формами.

Сердце моё дрогнуло в предвкушении чего-то чрезвычайно необычного.

Вытащив находку, я прошёл к чердачному оконцу, снова присел на лежавший рядом деревянный обломок и начал разматывать частично сопревшие от времени тканевые слои.

Под тканью оказалась жестяная коробка «Монпансье». Размерами примерно четыре на двенадцать и восемнадцать сантиметров.

Дыхание затаилось; я поддел ногтем валикообразный окаёмок крышки, потянул вверх, ещё потянул, крышка поддалась, и… моему взору предстало содержимое коробки: кольца, брошки, серёжки, цепочки. Всё из жёлтого переливающегося металла, наверное, золота. Многое украшено изумрудными и рубиновыми камешками.

Собственно, лично для меня найденные побрякушки ничего не значили, а вот для многих других людей!.. Несомненно, эти штучки стоили немалых денег. Вспомнилась встреча с ольмапольскими товарищами на берегу реки и обещание найти нужную сумму для приобретения резиновой лодки!