Моя квартира в Сохо была то ли трехкомнатная, то ли однокомнатная – так бывает в Нью-Йорке. Чему стоит верить – тому, что написано в договоре об аренде (три комнаты), или своим глазам (примерно полторы). Я выросла в доме, и мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к тому, что у меня своя квартира, не говоря уже о пространстве в моей голове, которое раздвигалось, вмещая в себя мир.

В этой моей первой квартире все время приходилось что-то чинить. Слева, как заходишь, у меня был небольшой кабинет. Заходили-то вы, можно сказать, прямо в туалет, что было неплохо, потому что я жила на шестом этаже и мне и так приходилось бегом подниматься по лестнице, когда приспичит. Так вот, слева (или справа от туалета) был мой кабинет. Там могла бы быть спальня, но моя преданность поэзии была такова, что я отказалась от удобства и личного пространства, и кровать у меня была посреди квартиры, мятый кусок поролона на полу, за которым темнел большой стол. Это был огромный чертежный стол, который отдал мне Скотт, и, сидя за ним, я смотрела на стены домов и окна, выходившие на внутренний двор или на цементный сток внизу. Прямо как в Сомервилле, думала я. За окном у меня была веревка со шкивом, на которую можно было прицепить вещи и вытянуть их над двориком. Зимой она замерзала.

Жизнь крошечного внутреннего дворика напоминала масштабную оперную постановку из запахов еды и звуков ремонта. В квартире напротив занимались сексом, и до меня доносились радостные крики – парень Тони прилетел из Германии на выходные. Шлеп-шлеп. Завтра Тони будет рассказывать, что именно они делали. Я пыталась объяснить ему, что не настолько классная, когда он пригласил меня на чашечку чая. Ты же лесбиянка! – засмеялся он. Э, нет. Правда. Я чувствовала себя самым нормальным человеком во всем мире, потому что я выросла в Бостоне, не принимала наркотики и платила за квартиру. У меня была планка, ниже которой я не опускалась, и это был даже не какой-то минимум денег на еду, когда еда заканчивалась, я старалась наскрести хотя бы на кофе и сигареты, но самое главное было – заплатить за квартиру. Тони рассказал мне, что в качестве платы за квартиру сосал член лендлорда. Ты, наверное, тоже могла бы, подмигнул он. У нашего лендлорда был офис на первом этаже и соломенная шляпа с широкими полями и полосатой лентой, он носил широкие галстуки и полосатый двубортный пиджак и в целом производил впечатление модника. Некоторые преподаватели в колледже выглядели так же. Он сдавал квартиры очень дешево. В этом было что-то классное – держать дом, полный шлюх. Все друг другу помогали. Я даже немного восхищалась им из-за этого. Но когда он произнес мое имя этим наводящим тоном: здравствуйте, мисс Майлз, есть у вас что-то для меня, я замерла. Похоже было на тест с вариантами ответа.

Я почувствовала, что только сеточка для волос или кусок влажной марли отделяет меня от мира. От того, чтобы стать нищей и бездомной.

С тех пор, как я приехала в Нью-Йорк, я в основном работала в барах, что было не так уж хорошо по одной причине – я была пьяницей. Но мне всегда нравилось ощущение причастности, которое давала работа. Место, к которому я тяготела, реальное физическое пространство, а не только то, что у меня в голове.

Я работала в баре «Вест-Энд» около года. Просто потому, что в первые мгновения моей жизни в качестве нью-йоркского поэта все было сосредоточено в Верхнем Манхэттене. У меня были друзья из Бостона, которые переехали в Нью-Йорк, чтобы работать в «Висте», в случае Хелен – чтобы помогать алкоголикам. Ее парень Херби был пьяницей, и я тоже. Еще она работала в «Домовом комитете жителей Бауэри», который находился на Аллен-стрит, не на Бауэри. Это очень по-нью-йоркски.

Открывается «Домовой комитет жителей Бауэри» или «Музыкальная школа на Третьей», а потом хозяева помещения отказываются продлевать договор или для занятий нужно больше места – и в результате школа оказывается на Одиннадцатой, но название не меняют, потому что это ведь та же самая школа, а у нью-йоркцев появляется повод похвастаться: да я жил на Третьей, еще когда музыкальная школа была там. И все поражаются. Эта история превращается в арку, в которой старик что-то рассказывает, а молодые стоят и слушают. Потом они идут дальше. Но что-то из этих рассказов оседает в памяти. Новый город постоянно растет, а старый сжимается, и способность гармонично существовать в обоих этих городах во многом связана с деньгами. Не обязательно их иметь, но нужно быть с ними в хороших отношениях. Ты либо выходишь в город из огромного комфортабельного лофта, из квартиры, из целиком принадлежащего тебе здания в Бруклине и чувствуешь, что город тебя любит, либо снимаешь маленькую квартирку на Манхэттене по программе стабилизации ренты. Или вообще живешь в гостинице.

Тот, кто живет в лофте, и тот, кто живет в маленькой квартире или в гостиничном номере, часто знакомы. Это классика. Богатым людям нужны бедные (но не слишком бедные!) друзья, чтобы не забывать о трудностях, которые они преодолели, даже если никаких трудностей у них никогда не было. Бедные обычно в курсе всех событий, к тому же они часто красивые, по крайней мере пока молодые, да и потом они остаются для богатых теми классными интересными людьми, с которыми они когда-то переспали, так что бедные – всегда украшение для богатого дома. Если с бедным что-то случится, богатый поможет. Все это знают. Социальная роль художника уже очень давно состоит в том, чтобы быть предметом коллекционирования.

В первый раз я зашла за Хелен на работу слишком рано, потому что больше никого не знала в Нью-Йорке. Все было просто. Мне повезло, что у меня была Хелен. Она попросила меня (потому что еще не закончила с работой) пойти подождать ее в баре на углу Аллен- и Хьюстон-стрит. Я была как верный пес.

И я сидела там посреди дня, пила бурбон, пьянела, сначала слегка, а потом вдрызг, и была абсолютно открыта для мира – так, как это вообще бывало со мной, когда я только приехала в город и начинала раскрывать в себе поэта. Моя записная книжка была открыта для света, который лился отовсюду. У меня появлялась мысль, и я записывала ее. Старики в баре по большей части были удивительно дружелюбными, они рассказывали мне о том, каким был этот район раньше и какой весельчак вон тот парень, только посмотрите на него, и потом кто-нибудь кричал: наша подруга хочет еще стаканчик. Что ты пьешь, милая. Бурбон? Еще один бурбон нашему поэту. И все улыбались. В тот момент весь Нью-Йорк был радушным хозяином, а я потягивала выпивку и счастливо оглядывалась по сторонам.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.