Знаешь бар на Вэйверли-плейс? В подвале, очень симпатичный, там, кажется, тусуются писатели и художники. «Локал», – подсказала я – да, это недалеко от меня. Так что, встретимся? В четыре нормально, сказала я, вешая трубку и оглядываясь. Из моего окна было видно сотни других окон, из которых на меня смотрели или не смотрели. Я все время вспоминала «Окно во двор».
Однажды утром – я не уверена, было это до или после, но это даст вам представление о моей жизни в то время, – я проснулась довольно поздно. Тогда я в основном работала официанткой. Я работала официанткой и встречалась с парнями, но думала о девушках. Обычно я закрывала место, в котором работала, и отправлялась в другое – с тем, кто оказывался рядом. Мне нравится анонимность толпы, нравится теряться среди незнакомцев. Я выглядела как все и была частью поколения, которое это вполне устраивало. У меня были длинные волосы, довольно красивые, между прочим. Так вот, однажды утром я лежала на своем матрасе, и тут зазвонил телефон. Он стоял на полу в другом конце комнаты. Я несколько раз споткнулась о книги и пластинки. На третьем звонке я сняла трубку. Это Айлин Майлз? Э… да. Я была голая, накануне я допоздна пила и теперь чувствовала себя жирной. Вы живете на Томпсон-стрит, квартира сто пять? Да. Может, я что-то выиграла. Отлично, у нас тут ружье, и сейчас оно направлено прямо на вас. На пол! И я упала. А теперь я хочу, чтобы вы – в эту секунду до меня дошло, что я могу просто повесить трубку, и я ее повесила. Когда позвонила эта девушка, я стояла перед всеми этими окнами.
Я надела белую рубашку, посмотрела в зеркало, порылась в карманах и нашла тридцать семь центов. Я взяла сумку, чтобы выглядело так, как будто мне есть что в ней носить. Сунула туда книгу. На мне не было носков – была ранняя осень, безработное время. По голосу она молодая и какая-то жалкая, но, возможно, у нее есть деньги. Может, она купит мне выпить. Главное – шевелиться, подумала я, закрывая дверь.
И она так и сделала. Она купила мне «Хеннесси». Я взяла тебе «Хеннесси», она улыбнулась с таким видом, как будто сделала что-то хорошее и вообще понимала кое-что в жизни. Она была молодая, если мне было двадцать семь, то ей – двадцать один или двадцать два. Из Су-Фолс, сказала она. Было похоже. Рыжеватая блондинка с длинными прямыми волосами, вся в светлых веснушках, немного гнусавит. Она говорила очень быстро, без умолку. Не ясно было, умная она или нет, но подкованная. Кое-что она знала, но не особо разбиралась. И она хотела стать писательницей. Она рассказала, как ходила со своей тетрадкой в какое-то издательство вроде «Харкорта, Брейса и Йовановича», пробилась через администраторов, налетела на какого-то редактора на верхнем этаже высоченного здания и заставила его и еще пару человек прочесть ее рукопись. Она была абсолютно сумасшедшая, но в этом что-то было. И что они, спросила я. Они были очень славные, посоветовали пообщаться с другими писателями, может, перебраться в центр.
И вот… «О’Генриз» – она пожала плечами и улыбнулась. О, это было умно. Я почувствовала за этим нашим девичьим разговором серьезную депрессию, гора отчаяния наблюдала, как эта девушка подбирается ко мне, ее странные маниакальные надежды и дурацкая тетрадь с каждой секундой подползали все ближе и ближе. Я ждала, когда она скажет: давай я прочту тебе что-нибудь, и потом я буду сидеть, потягивая свой «Хеннесси», слушать ее банальные стихи, и все потому, что у меня нет денег. Но если я прислушаюсь к ней, действительно прислушаюсь, то, может быть, я смогу не обращать внимания на эту гору тоски, может, мне станет интересно, я отвлекусь, и мне покажется, что это и есть жизнь. Романтика и тоска. И я в ней. Ну и так и получилось.
Тебе нужна работа? Мы собирались взять по третьему стакану. Она продолжала вытаскивать из кошелька двадцатки, и я заметила, как из-за них выглядывает маленькое лицо Бенджамина Франклина, так что деньги у нее откуда-то были. Но она доставала их аккуратно, как ребенок. Бедный и смышленый. На лампах над нашими головами были коричневые бумажные пакеты. Из-за этого свет в зале был мягкий, как будто все освещалось теплом. От выпивки мне стало лучше. Хочешь колы? Она пила «Хеннесси» с колой. И правда здорово, сказала я. У меня закончились сигареты. Вот, возьми мои, она заговорщицки улыбнулась. Она была такая девушка-девушка, немного простоватая, но при этом она напоминала мне девочек из начальной школы, которые становятся твоими лучшими подругами на пару недель, ну знаете, как это бывает. Кэти Хастон, например, была очень хорошенькая и всегда придумывала самые лучшие игры, но главным для нее было не попасться монашкам, так что, когда одна из них услышала, как мы смеемся в церкви, я сразу оказалась в немилости, Кэти больше со мной не общалась. Я заставила ее покраснеть – переживание, приоткрывшее что-то во мне.
Она объяснила, что осталась без вещей в первый же свой день в Нью-Йорке, прямо на Центральном вокзале. Ты приехала на поезде? Нет, на автобусе. Мне кажется, на Центральном нет автобусов. Ее вещи лежали в камере хранения, и каким-то образом ее ограбили, и у нее ничего не осталось, и она оказалась здесь совсем одна и около часа просто бродила по городу, а потом решила выпить на последние семь долларов, зашла в отель «Карлайл» и села за барную стойку напротив телевизора. Парень, который сидел рядом, завязал с ней разговор, он был очень славный и предложил угостить ее ужином. Оказалось, что он в городе всего на пару дней, в общем, она осталась с ним в отеле и они отлично провели время. Вот как раз тогда она и ходила по издательствам. Днем его не было, он работал, и она решила, что ей, наверное, тоже нужно что-то делать. Так быстро писательницей не станешь, это долгий путь. Не уверена, что у меня есть на это время, призналась она и потушила свою сигарету «Бенсон и Хеджиз». Да, знаю, это тяжело, сказала я.
Мне не хотелось об этом думать. Она начинала меня раздражать. Этот парень из отеля закончил с работой и уехал домой в Калифорнию или еще куда-то, но перед этим он сделал кое-что странное, сказала она. Он дал мне четыреста пятьдесят долларов. Ты шутишь, я раскрыла рот. За что. Вот и у меня был тот же вопрос, воскликнула она. Она действительно закричала и случайно опрокинула свой стакан. Наверное, нам пора. Ага, кивнула я. Классная худая девушка в коротком топе принесла нам счет в коричневой пластмассовой тарелочке. Мы были парой неудачниц. Спасибо, хорошего вечера, сказала официантка, когда Рита выложила еще пару двадцаток. Ты голодная? Ее звали Рита. Когда она сказала: меня зовут Рита, она протянула мне свою длинную руку так, как будто она лет тридцать в бизнесе. Теперь мы шли вниз по Восьмой.
Он сказал, что они могут мне понадобиться. В смысле деньги, спросила я. И они и правда были мне нужны. Конечно, я пожала плечами. Так что вечером я сняла себе номер в «Карлайле» и на следующий день снова пришла в бар. Ко мне снова подсел парень. Блондин, волосы ежиком, пояснила она. Сам он был из Нью-Джерси, но на неделе оставался ночевать здесь. Я сказала, что только что приехала, он сказал, давай я покажу тебе город. Он отвел меня в «Локал». «Локал», поправила я. Она просто посмотрела на меня, у нее были бледно-бледно-голубые глаза, и в них читалось только: ты вообще не понимаешь, о чем я. Уверена, что так и было.
Ей не было никакого дела до поэтической сферы. Второй парень хотел трахаться всю ночь. И я была не против, заметила она, но утром он сказал, ты же проститутка, правильно.
Я просто потеряла сумку, объяснила она мне, как будто я была этим парнем. А он говорит, и что ты собираешься делать, и сует мне в руку два полтинника. Я убрала их в сумочку, она пожала плечами.
Бармен, очень славный человек, сказал мне, что если я тут еще задержусь, то у меня наверняка будут проблемы. Я сказал ребятам на стойке регистрации, что ты моя племянница. Он улыбнулся и налил ей еще выпить. И они мне не поверили.
