Вокруг кто-то что-то говорит, есть иллюзия действий, участия. Даже Гавриил говорит. Кроули казалось, что он говорил со стеной. Он смотрел сквозь, он был настолько не здесь, что Кроули успел испугаться, что у него просто начались галлюцинации.

Но нет, это настоящий Гавриил. Всё ещё мудак.

“закрой свой тупой рот”

“не говори мне о хороших делах, солнышко”

в конце концов

“я архангел гребаный Гавриил”.

Как его рот может говорить это на небесах? Теперь Кроули стал понимать. Никто из всех ангелов и архангелов не посмел бы говорить такие слова тут. Никто бы не смог назвать себя гребаным-кем-бы-то-ни-было. Гавриил мог. Потому что он ничего не боялся, все самое страшное с ним уже случилось. Гавриил был сосредоточием агрессии, злобы и обиды. У Кроули едва не дрожали коленки от этого зрелища. Во всем белом, в ангельской обители, он говорил такие слова. Кроули понял, что до сих пор любил его. Больше жизни.

Пламя приятно грело, хотя в этом нет нужды. Кроули просто устраивает красивое шоу, и Гавриил — дьявол, да зачем ты вообще все это делаешь — даже отыгрывает вид удивления. На самом деле ему насрать. Кроули это чувствует. Гавриилу так все равно. Он же архангел-гребаный-Гавриил. И он может себе это позволить.

В конце концов, его отпускают, и Кроули бежит со всех ног оттуда, пока он мог держать себя в руках, пока он не кинулся к нему в руки.

Но где-то в в коридоре его окликнул голос. И Кроули захотелось умереть. А перед этим красиво театрально разрыдаться.

— Ты хорошо сработал, Кроули.

Кроули замер. Прикрыл глаза. Выдохнул

Это все ещё было не так страшно, когда он осознавал, что играет не свою роль. Когда уверял себя, что Гавриил видел Азирафеля. Это было так легко, черт возьми.

— Как ты понял?

Кроули стоял к нему спиной, смотрел вперед себя и ощущал его взгляд на себе как удар. Будто его ладони уже были на нем, объятия смыкались за спиной, а губы так выучено выцеловывали. Один взгляд. Кроули уже не находил себе места. Он просто ощущал его взгляд затылком, но этого уже хватало.

— Я тебя ощущаю за километр, неужели ты думал, что сейчас я не пойму? Ты стал выглядеть ещё лучше, Господи. Тебя как будто поражения делают лучше.

— А тебя мертвее.

Кроули стал выглядеть намного лучше. Движения уверение, взгляд жестче, усмешка стала ещё более блядской. Он успел отрастить волосы и снова их остричь. Десятки лет… плацебо, но не панацея.

— Так будет чуточку лучше.

Щелчок пальцев. Вспышка. Кроули посмотрел вниз. И вот его ноги — в черных штанах. И его руки. И пахнет от него так же.

— Даже так можешь? — Кроули криво усмехнулся, глянув через плечо.

— Я тут все могу. По большей части.

— Как же опрометчиво было Богине давать такую власть кому-то вроде тебя. Вы бы подрались с Вельзевул за престол, там, в аду.

— В аду какой-то трон волновал бы меня меньше всего, Кроули.

Кроули закрыл глаза и выдохнул, на пятках повернувшись к нему всем корпусом. Он аккуратно снял очки, посмотрев ему в глаза. Гавриил выглядел так, как в предпоследнюю их встречу. Когда он умолял его отпустить, когда он ушел. И снова смотрел как на свой смысл жить.

— Не боишься, что кто-то заметит?

— Никто не заметит.

Кроули хмыкнул и пожал плечами.

— И как это ощущается? — Гавриил сделал пару шагов вперед, обошел его, посмотрел в окно и внезапно встал слишком близко. У его плеча, он буквально дышал ему в висок.

— Ощущается что? Дьявол, этот свет такой яркий.

Гавриил усмехнулся и щелкнул пальцами. Помещение окунулось в приятный полумрак. С плеч Кроули внезапно упал пиджак.

— Прости. Случайно.

— Привычка?

— До сих пор её не убрал. Не мог.

Кроули медленно повернул голову. Они буквально дышали в губы друг другу. Слишком близко. Запретно близко спустя такое время. Кроули должен был бежать от него со всех ног, бояться посмотреть в глаза, но вместо этого он стоял так близко с ним. Он ощущал его теплый холод, его дыхание. Ощущал.

— Свобода? Какова она?

Кроули поднял взгляд вверх, смотря ему в глаза.

— Я не свободен, милый.

— Потому что по-прежнему не ушел отсюда?

— Я пытаюсь убедить себя, что это опять твое влияние, — он едва подался головой вперед и вздернул её на сантиметра два выше, невесомо проходясь своими губами по чужому подбородку, задевая губы. — Тебе не было причин делать это снова.

— Была. Одна. Самая весомая.

— Потому что я хотел?

Гавриил слабо усмехнулся, прикрыв глаза. Он казался ему живым. В этот момент он был живым. И это было, черт возьми, так странно. Почему он снова делал это. Показывал себя в таком свете, что его хотелось измучить, залюбить, обнять, никому не отдавать. Гавриил был прекрасен. И он был таким только рядом с Кроули.

— Потому что иначе я бы рано или поздно тебя убил.

— Я думал, это была тупая отмазка.

— Спроси у кого угодно. Я не…

— Замолчи.

Кроули поджал губы, облизав их, снова опуская взгляд. Гавриил пах все тем же, был осязаемым. Он был.

Кроули уже запутался, он не знал, была ли хотя бы одна гребаная причина для этого. Для чувств. Неужели та любовь так плотно засела в нем, что её теперь так просто не вырвать? Он стал прародителем этого чувства, позволив себе любить кого-то кроме Богини. Новая любовь. Это все был он, и теперь она не отпускала.

В ногах лежал смятый пиджак.

— Ты не вернешься?

— Я не знаю, Кроули.

Кроули закрыл глаза и внутри будто что-то упало. Он тоже должен был последовать примеру Гавриила. Понять, что он ни над чем не властен, просто отпустить это и принять все, что он мог взять. Чем он мог владеть.

Гавриил смог его отпустить несмотря на то, что он по-прежнему любил. По-прежнему страдал. Гавриил по-прежнему был сшит из боли и страданий.

— Ты любишь меня?

— Люблю.

Правда. Гавриил не врал. То, как они дышали, как замерли, как смотрели друг на друга — даже это кричало о всепоглощающей дикой любви. Неправильной, грязной, падшей любви. Гавриил любил его, и он никогда в этом не сомневался.

Они бесконечны в своей боли и любви. В этом была правда. И они не могли быть вместе. Пока Гавриил был ангелом, он не мог контролировать свою ярость. Может быть, когда он падет — тогда все заиграет новыми красками. Тогда он сможет лучше понять себя, научиться срабатываться со своими чувствами.

Когда-нибудь Кроули найдет его с обожженными крыльями на выжженном пепелище и в тот день ничего не сможет помешает быть им теми, чем они и должны были быть.

Никто не помешает им любить друг друга не боясь обвинений, линчеваний и невольной смерти. Их осужденная любовь будет иметь место быть.

Когда-нибудь это случится…