— Тебе надо идти, — Гавриил сказал это тихо, и Кроули чувствовал, что он не хотел этого говорить. Не хотел отпускать его. Не опять. Не снова.

— Дай мне хотя бы час.

— Время здесь ничего не значит.

и пока вся нечисть меня полощет,

мне бы потрогать тебя, как святые мощи.

я не прошу у тебя большего, разве можно

божье дитя сковать и стреножить.

Гавриил по-доброму усмехнулся, а потом выдохнул и щелкнул пальцами. На пол с Кроули упала и другая одежда. Кроули перешагнул через нее и рухнул в такие заученные руки. Он до сих пор их помнил. Так, будто прошли всего сутки или и того меньше. Он помнил.

Они целовались так, будто более у них никогда не будет шанса сделать это вновь. Чужие руки шарили по обнаженной спине, пока руки Кроули вырывали пуговицы на чужой рубашке. Они медленно сползи на белый пол до ужаса аскетичный комнаты. Был лишь сумрак и их тяжелое дыхание.

Гавриил снова трогал его. Непривычно нежно, неправильно ласково, но Кроули готов был принять его любого. Он направлял его руки, когда Гавриил слишком задерживался на одном месте, спускал их ниже, фиксировал, прижимаясь своей ладонью к тыльной стороне ладони.

Гавриил трогал его руками, а Кроули, казалось, трогался умом.

Если небеса и видели хоть раз настоящую любовь, то сейчас она меркла перед тем, что творили они на этом полу в приглушенном ночном сумраке. Предрассветном сумраке. То место, которое так искал Кроули.

Время перед рассветом.

Ни ад, и ни рай. Здесь все наоборот.

— Ну так давай полетаем? — Гавриил усмехнулся ему в поцелуй, крепче прижимая к себе и дергая бедрами. Кроули закрыл глаза, уткнувшись взмокшим лбом в теплое плечо.

— Да, — он нашел на ощупь его руку, переплетая пальцы. Он потянулся за поцелуем, и Гавриилу казалось, что он целовал его душу, а не губы. Возможно, так и было. Здесь было возможно абсолютно все. — Я так хотел сюда…

в его руки.

Он так хотел в его руки. В это предрассветное время. Он так долго его искал, и вот оно. Наконец, вот оно. Час в понимание, любви и ласке. Этот час перед рассветом был так близко. Он всегда был в нем. И глаза его сиреневые, близкие такие, родные. Кроули смотрел ему в глаза, задыхался и снова крепче обнимал, и снова целовал.

Сиреневый рай всегда был в нем. В его этих глазах.

Кроули улыбнулся, когда Гавриил прижал к себе ещё ближе, уткнувшись лбом в ключичную ямку.

Он выдохнул и упал лбом на его плечо. Он крепче сжал его руку. Он не простил его, потому что, на самом деле, никогда не злился. Это было так очевидно.

Так очевидно, что от этого он не избавиться.

Кроули потянулся ладонями к его лицу, кладя их на скулы и заставляя посмотреть себе в глаза. Неважно, сколько пройдет столетний, веков, они все равно окажутся в этом моменте. Им не сбежать.

В конце концов, когда Гавриил падет, все будет по-другому. Они не будут ни перед кем обязаны, им нечего будет бояться. Когда Гавриил падет, все изменится.

А сейчас у них был лишь час. И этот час стоил десяток лет страданий. Кроули знал.

Они нашли друг друга и понимание.

Гавриил поцеловал его. И мир вновь потерял свою значимость. Он никогда её не имел.

Кроули ощутил себя как никогда целым и полным. Без холода, без голода и даже боли. Он не хотел ни чужой, ни своей. Пока он был в его руках, все это потеряло смысл. Окончательно.

Ему просто нужно было понять и найти.

А он нашел.

***

Азирафель лежал в кровати, лениво перелистывая страницы книги, когда на место рядом с ним грохнулся Кроули. Азирафель вздрогнул от неожиданности и посмотрел недовольно на почти обнаженного демона, который хитро сощурился.

— Ты напугал меня, Кроули, — он нахмурился, однако, отложил книгу, как бы показывая, что весь его интерес на нём.

— На это и был сделан расчет, глупый ангел, — усмехнулся Кроули, немного подтянувшись на мягком белом одеяле, и оперся на локоть, перевернувшись на бок. — Скучал? — он наклонился к нему так близко, что выбившиеся пряди щекотали его лицо. Азирафель попытался неловко их сдуть.

— Правильное было бы поставить это в утвердительную форму.

Кроули улыбнулся, обнажая зубы и чмокнул в приоткрытые мягкие губы, вытягиваясь на всей своей половине кровати, едва не морской звездой раскинув ноги и руки.

— Ты выглядишь лучше. Что-то произошло? — Азирафель теперь сам лег на бок, чтобы видеть лицо Кроули. Такого беззаботного и счастливого, что на душе даже что-то теплилось. И, вместе с тем, он ощущал будто бы что-то было вне контроля.

Кроули выглядел не просто лучше. Он выглядел так, будто он, наконец, смог что-то понять, осознать. Что-то в нем рвалось сквозь грудную клетку полевыми цветами. Этот Кроули был лучшей версией самого себя.

Азирафель переживал весь день, что Кроули вернется никаким, что ему будет плохо. Ещё в парке, когда они менялись обличьями, он выглядел лучше, но все равно будто в раздумьях. На ужине в Ритце — его терзали сомнения. Будто какая-то мысль нескончаема крутилась в его голове и все мешала ему даже дышать.

А сейчас, казалось, он наконец принял её. Эта мысль, которая, кажется, была ключом к разгадке. Ко всему.

Азирафелю неважно, к чему пришел Кроули, для него имеет смысл только факт того, что Кроули наконец не больно. Он улыбается по-настоящему. Он не прячется.

Кроули счастлив. Прямо в эту секунду. Азирафель не мог желать большего.

— Доделал то, что не мог доделать с начала мироздания. Или и тому раньше? Не помню. Время, как одно из пространств, крайне отвратно!

Азирафель улыбнулся. В любом случае, он был рад, что Кроули, казалось, было легче. Так ведь?

— Ты, смотрю, расставил все точки над и?

— Ох, если бы, — Кроули издал фальшивый усталый стон, театрально приложив тыльную сторону ладони ко лбу. Хотя, на самом деле, мысль о том, что ещё ничего не кончено, нескончаемо роилась у него в голове. Ничего не было окончено, но он хотя бы понял. Он смог понять и принять.

— Хватит твоей драматизации, дорогой, — Азирафель ласково убрал руку Кроули от его лица, и аккуратно прошелся ладонью по груди и чуть вниз, по животу. Кроули нечитаеммым взглядом пялился в потолок. И Азирафель посчитал своим долгом продолжить: — в любом случае, я пойму тебя, к чему бы ты ни пришел.

— Уверен? — едва не мурлыкнул Кроули, когда ладонь ангела прошлась от коленки вверх, неряшливо и неторопливо скользя.

— Ты сомневаешься?

От Кроули послышалось неясное мычание, и он с лицом, описывавшее крайнюю степень блаженства, откинул голову назад, когда мужская ладонь гладила бедро, сжимала ляжку, проскальзывала к внутренней стороне.

Азирафель чмокнул в открытую шею.

Кроули тихо засмеялся, когда ощутил, как под ними скрипнула кровать, когда Азирафель оперся рукой по правую сторону от него, так нагло прекращая незамысловатую ласку. Однако, он быстро исправился: устроив вторую руку на бедре.

Азирафель поцеловал у ключиц. Медленно поднимаясь вверх, к шее и линии челюсти. Кроули открыл глаза, уставившись взглядом в потолок. Азирафель над ним. Теплый и готовый костьми ради него лечь. Вот его губы — очерчивают черты его лица. Расцеловывают. Его ладонь — ласкающая там, где нужно. Как нужно.