Он аккуратно перебрался через парапет, поглядел вниз, убедившись, что никого не было, и сиганул с двадцатого этажа.

Падение вниз — это тот же полет.

Он взмахнул крыльями за метр до земли и устремился вверх. Остановился только тогда, когда стал задыхаться и ему стало жутко холодно. Он был слишком высоко и больше человеческое тело вынести бы просто не смогло. Он полетал так час или два, будто в слепой надежде выцепить здесь его. Будто он мог быть тут. Наверху.

Нет, он на другом верху. Туда Кроули не пустят. А если он туда и проскочит, то из первого же поворота окатят святой водой.

Полет всегда давал ему ощутить чувство свободы и легкости. Даже ранее. Сейчас не было ничего.

Это было так всегда. С кем-то ты ближе, с кем-то дальше. Ему надо было смириться, но он не мог. Абсолютно точно, просто не мог. Или не хотел.

Когда он вернулся в свою квартиру, ничего не изменилось. Легче не стало. И не станет.

На следующее утро он ощутил чувство голода.

Через ещё неделею у него похолодели руки.

Через пять дней — ноги.

Ровно через месяц после того, как Гаврил ушел, Кроули снова начал бояться своего отражения. В то утро, когда к нему вернулся даже страх, он осознал, что он действительно был монстром. Ему было холодно не просто от недостатка любви. Его голод был не по нежности.

Он был голоден по чужой боли и страданиям. Голод притупился после поцелуя с Азирафелем, потому что он ощутил в Азирафеле эту тупую отчаянную надежду на хоть что-то. Он ощутил в Азирафеле не просто боль. Эта была боль из-за него.

Кроули снова было холодно, голодно, больно и дико страшно.

А Гавриил просто его оставил. Лучше бы Кроули умер у него на руках. Он хотя бы умер счастливым, а сейчас он вынужден быть живым и страдающим.

Через месяц к нему пришел Азирафель. Кроули не был уверен, что он и ранее не приходил. Иногда Кроули выпадал из жизни на сутки или двое. Ничего не слышал, ничего не видел. Будто был заперт в карцере. В этот раз он почему-то услышал стук в дверь. За километр ощутив его энергию, Кроули лишь захотелось лишний раз разбить себе голову о что-нибудь керамическое. Выбить пару зубов. Сломать нос.

Но он открыл дверь.

Блять, как же это тупо. Всё тупо, все ненужно, все бессмысленно.

Любви нет на земле. Он все выдумал. Ему всё казалось.

Ему нужна только чужая боль, ярость и злость. Ему нужно чужое несчастье. Нет нежности, нет любви. Больше нет. Есть боль, холод и одиночество. Кроули жил в этом хренову тучу времени и ещё столько же в этом поживет. Ему несложно.

у него просто не было сил бежать.

— О… вау… Решил отрастить волосы? Мне нравится, — Азирафель слабо улыбнулся. Он держал в руке пакет с чем-то. Оттуда был слышен звон стекла.

Кроули глянул в зеркало, висящее напротив него на стене и поморщился. Волосы и вправду отрасли. На сантиметр или два. Теперь длинные пряди лезли в глаза. Он щелкнул пальцами и укоротил их до старой длины.

— Оу… ладно. Так тоже хорошо, — Азирафель скомкано улыбнулся, — я пройду?

— Если хочешь. Хотя я не знаю, зачем тебе это.

Кроули пожал плечами и шире открыл дверь, пропуская его вперед.

— Зачем мне что? — уточнил Азирафель, проходя вперед и крупно вздрогнул, когда Кроули слишком громко захлопнул за его спиной дверь.

— Это, — он указал на себя пальцем, а Азирафель внезапно не нашел, что ответить. Вообще-то он всегда знал, что можно ответить. А еще он знал, что и когда нельзя было говорить Кроули. Он уже выучился.

— Я много раз звонил тебе.

Кроули хмыкнул. Когда он прошел мимо телефона, то заметил, что пропущенных сообщений были триста пятьдесят девять. Кроули моргнул. Он предпочел об этом не думать. В последнее время он вообще не хотел думать. Так было чуть-чуть легче, хотя мерзкие воспоминания всё равно противно лезли в голову.

— Кинул бы уже меня и дело с концом.

Азирафель скептически на него посмотрел, а после выдохнул и покачал головой.

— Иди сюда.

Азирафель сказал. Позвал.

Не спросил. Это было так странно. Неправильно, черт возьми, абсолютно неправильно. Кроули от этого тошнило. Хотелось убежать.

Но он сделал шаг к нему. Пакет с грохотом и шуршанием упал на пол.

Азирафель обнимал совсем не так, как Гавриил. Это было что-то абсолютно нежное, едва уловимое. Он будто благословлял его этими объятиям. Кроули должно было быть больно, но становилось лишь спокойнее с каждой секундой и выдохом.

Гавриил снова вырвал его сердце.

Азирафель залечивал раны и запихивал в грудь что-то вместо сердца.

Кроули знал это.

Азирафель вкладывал в него свою любовь.

От Азирафеля и пахло по-другому, и на ощупь он был другим. Азирафель не Гавриил. В этом должна быть панацея, но Кроули видел в этом лишь проблему. На Гаврииле даже одежда была другого цвета. Холодного, ледовитого.

Азирафель весь и полностью воплощение детской нежности, безликой сладости. Он сам по себе тепло. Кроули никогда не искал понимания и любви. Кроули монстр. Ему нужно либо самому страдать, чтобы не сойти с ума от голода, который до края его доведет, либо других заставлять страдать. Других, конечно, лучше всего. Тогда ты и сытый, и не болит ничего.

— Ты холодный.

Кроули был холоден. Его питали сомнения о правильности всего происходящего.

Трудно быть осторожным, когда по утрам пытаешься визуализировать единственный родной силуэт. Гавриил пах талым снегом и лишь немного новым прощанием. Прощания пахнут проветренной комнатой и жгучим виски. Вот и все. Никакого тебе драматизма. Слезы не пахнут ведь ничем. Совсем. Кроули это уже знал.

Кроули был холоден, и от самого него теперь можно почувствовать запах снега. Снег пахнет. Морозом, холодом, немного одиночеством. Гавриил ведь тоже был проклят. Они оба были, и они никогда бы не смогли узнать, кому было больнее. Кроули бы и не хотел узнавать.

Возможно, он действительно должен был выбрать Азирафеля, и… и что тогда? Кроули не знал. Наверное, тогда ничего не изменилось. Потому что оно так и не поменялось за шесть тысяч лет. Шесть тысяч лет непрекращающейся статики, ну и что он смог бы сделать теперь? Ничего. Абсолютно ничего.

Просто Кроули хотел не Азирафеля.

Кроули хотел Гавриила.

Прямо в этот момент.

но почему тогда он сделал снова так больно?

Любил ли он действительно больше Богини? Кроули осознал, что больше он ему не верил. Хотя больше и не было кому верить. Гаврила больше не было. Рядом.

— Что произошло?

Азирафель говорил, хотя в этом не было необходимости. Азирафель действительно был. Рядом. В отличии от Гавриила, который в последнюю их встречу становился все дальше и дальше, пока и вовсе не исчез. А Азирафель был. Рядом. И пах он, и осязался, но это было не то.