— Я могу помочь тебе?

Кроули резко вздернул голову. Очки снова сползи на нос, но в этот раз Кроули не спешил натягивать их впритык, вдалбливая перегородку в переносицу. Он моргнул.

Почему Азирафель так стремился помочь ему?

Он не успел озвучить этот вопрос вслух, как Азирафель, будто бы прочитав его мысли, сказал:

— Я ведь люблю тебя. Ты волен не верить мне. Просто хотелось это… озвучить.

Кроули снова моргнул.

Почему он его любил? Было ли за что любить такого Кроули? Злого, обиженного и обессиленного? Что он мог в нем такого выцепить, чтобы таскаться за ним? Кроули заслужил это?

— Я…я не совсем понимаю, — едва не прошептал Кроули, резко опустив голову, пряча свой взгляд. Он надел очки теснее, немного потеребил дужку, а после и вовсе снял их.

— Не понимаешь что, дорогой?

— Почему ты любишь… меня? За что? Я не… я не для этого, пойми.

Азирафель улыбнулся. Так, будто услышал сейчас какую-то до смерти умилительную глупость. Впрочем, Кроули бы не обиделся, если бы так оно и оказалось.

— Мне не нужны причины, чтобы любить тебя.

Азирафель протянул руку, едва погладив по щеке, но не задерживаясь. Кроули последовал за движением его руки, когда он хотел убрать её. Он уткнулся щекой в чужое плечо, прикрыв глаза.

— Побудь со мной, — попросил Кроули.

И ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть, неловко поправив на Кроули смявшийся плед.

Больше всего Кроули хотел бы убежать от любви. И больше всего он в ней, по видимому, нуждался, не имея перед собой реального выбора.

В этом и была суть наказания?

В том, что ему теперь без яда не выжить?

Это было бесконечно, он клянется, все было бесконечным.

Однако, несмотря на все пережитое, после этой встряски, ощутив эту пустоту, он сам себе внезапно показался таким… понятым. Таким ясным и верным, будто бы когда-то он был неверно сложен. Будто бы один пазл насильно вклинивали к другому, хотя они и не подходили друг другу.

А после всего произошедшего, в нём будто бы все это рассыпалось, сделав его внезапно таким пустым и легким, без болей и драм, что даже дышать стало легче. А теперь этот пазл как-то медленно соединялся воедино, только верными половинками. И должна была вырисоваться полная картинка.

— Знаешь, иногда я думаю, что влюбился в тебя ещё там, когда мы впервые встретились, — Азирафель чуть склонил голову вправо, утыкаясь щекой в макушку, поглаживая ладонью чужое плечо. Кроули казался как никогда подвластным.

— Было бы во что, — вновь шморгнув носом, ответил Кроули.

— Видимо, было. В тебе… — Азирафель замолк, будучи не уверенным в том, что следовало бы говорить это. Но, все-таки, он продолжил: — просто в тебе было что-то. То ли слишком знакомое, то ли наоборот — далекое. Сложно описать, если быть честным до конца. Я не хотел давить на тебя или лезть туда, куда меня не звали. В конце концов, в любви для ангелов, в некотором роде, важнее самим любить. Мы никогда не требуем ответа.

Кроули как-то через нехотя, будто через поволоку какой-то странной дымки, вспомнил о Гавриле. Он что-то, кажется, говорил про то, что главным для него было и есть любить.

— Какой смысл из этой любви, когда ты не получаешь ничего?

Кроули, который скитался в аду, без Гавриила, без ответа на свои чувства, херову тучу времени, тоже было кое-что известно о безответной любви. Но он так и не понял, что хорошего в факте того, что ты в ком-то безвозмездно теряешься и не получаешь ничего в ответ.

Безвозмездность, если так подумать, такая глупость.

— Ну, я так полагаю, — задумчиво начал Азирафель, посмотрев вверх, на высокий потолок, — что знание, что ты всё ещё жив, что ты всё ещё можешь существовать, раз позволяешь себе любить кого-то. Да. Думаю, именно так.

Поэтому Кроули с таким скрипом мог подумать о любви. Поэтому он не был влюблен в привычном смысле этого слова.

Без сомнений, он тянулся к Гавриилу так, как ещё ни к кому. Бесспорно, он больше всего хотел бы найти утешение в его руках, но любовь ли это?

Это чувство было далеким от того, что он испытывал там, когда все это только зарождалась, только обретая свои очерки и примерные границы. Это было другим.

Это было желанием к спасению.

Кроули просто хотел найти в Гаврииле отклик собственной любви, чтобы убедится, что у него все ещё есть силы на любовь. Он пытался вырвать его любовь, сделать своей.

Но сейчас он понял, что для неё у него просто не было места.

Он излечивался, исцелялся в чужих руках. Он ощущал поволоку тепла, вуалью окутавшею его. Но это была не его любовь. Эта была чужая любовь.

Он нуждался в чужих чувствах, в чужой силе, в чужой уверенности, чтобы залечить свои дыры, стереть шармы, позволить себе зажить заново.

И только тогда в нем хватит сил, чтобы полюбить.

(если он этого, конечно, захочет)

Сначала ему нужно собрать этот пазл. Пока все было слишком спокойно, кажется, что даже чересчур понятно для обычной жизни Кроули.

Он с трудом выпрямился, посмотрев в глаза.

— Это того стоит?

— Ты сам знаешь на это ответ.

Да, Кроули знал.

Лучше любого другого он знал.

Кроули улыбнулся, сказав:

— Спасибо, что ты тут. Мне кажется, это единственное место, где я чувствую себя в порядке.

но почему тогда он позволял быть Гавриилу рядом?

почему он хотел?

В чем была проблема?

В любом случае Кроули плавно подался вперед, и Азирафель, не отпрянув, чуть приоткрыл губы. Их поцелуй был абсолютной копией того, самого первого. Нерешительный и боязливый, Кроули будто бы сам пытался нащупать грани дозволенности. Понять себя. Осознать. Хоть что-то.

Ладони Азирафеля на его лице. И мир, который сходил с ума. И Кроули, определенно, был с ним заодно.

Это все было жестокостью, обращенной к нему. От падения до недавних дней. Это была абсолютная неравная жестокая игра. Но Кроули всегда продолжал оставаться превосходным прежде всего для себя. Для остальных.

Ненавидя себя больше любого другого существа, он никогда не позволял себе выйти из роли. Из того образа, в который его засунули. Он ни разу не предал Дьявола.

Это макабр для них двоих, и неважно, как сильно сбиты были его руки и ноги, как сильно одолевали его слабость и беспомощность, злость и страх. Кроули остался самым прекрасным на фоне происходящего хаоса.

Кроули никогда не понимал того, сколько силы было в нем для того, чтобы выстоять. И никакая любовь не смогла бы с этим сравниться.

Они отстранились друг от друга, и Кроули уткнулся лбом в его плечо.

— Как ты мог терпеть всю эту боль? — тихо, одними губами спросил Азирафель, и Кроули вздрогнул от его интонации. Напуганной, никакой. Кроули медленно поднял голову, глядя на него. — Как ты мог выглядеть таким…