«Я нашел твои очки, которые ты оставил у меня. Я оставлю их, пока ты не заберешь. Заходи в любое время. Я буду ждать тебя».

«Наверное, в чем-то я был слишком груб, я…»

Кроули нажал на «стоп» и тяжело выдохнул. Его веки опустились. В глазах защипало. Почему Азирафель это делал? Почему он волновался? Почему он хотел извиниться за что бы то ни было?

Почему он считал Кроули за что-то?

Энтони ощутил себя очень уязвимо.

Они были друг другу никем, так почему Азирафель делал это? Оставлял ему сообщения и хотел извиниться? Хотел увидеться и понять, что он сделал не так? Почему он в принципе хотел Кроули?

почему ангел хотел демона?

это неверно.

Кроули не понимал этого дикого в нем желания будто бы помочь в чем-то. Да, конечно, Азирафель ангел, но разве он должен хотеть помочь в чем бы то ни было демону? Разве это не противоречит его природе?

Что там, в тебе, что ты увидел во мне, что ты так рвешься ко мне? Объясни мне.

Когда Кроули выдохнул, он услышал, каким судорожным был выдох.

Он оперся о стол бедром и поднял взгляд на картину Мона-Лизы. Первоначальный вариант, эскиз, что угодно. Он любил её. Ему нравилось общаться с Леонардо. Единственный минус в их общении был в том, что он все-таки умер. Все люди умирают. Кроули любил их, людей, но если бы они чуть медленнее старели.

Мог ли он позволить себе снова уехать от Азирафеля? Азирафель волновался. Волнение — отрицательное чувство. Кроули, как демон, должен был радоваться, что смог вывести Азирафеля на чувства волнения и грусти, но почему-то он не ощущал ничего, кроме странного чувства вины и ответственности за это все.

Его плечи были опущены. Точно так же, как и уголки губ.

Должен ли он был ответить ему? Он не знал.

Внезапно, он вспомнил, что ему снилось. Он вздрогнул. Флешбек о сновидении пронесся мимо его глаз как быстрый диафильм. Звезды, планеты, млечный путь и руки Гаврила на его плечах. Он буквально мог ощутить те касания. Как они дублировались точь в точь. Ему так захотелось вновь ощутить это, что внутри что-то сдавилось.

Ему захотелось Гавриила. Вновь.

Он всегда пытался убегать от этой мысли, но не сейчас. Сейчас, когда с каждым днем его состояние ухудшалось, несло за собой неясные последствия, у него не было сил отбиваться от этой назойливой мысли.

Он оставил автоответчик, натянул обувь и вышел на улицу. Может, там ему станет легче.

Был поздний вечер. Горели фонари и выл ветер. Он воровато огляделся и, засунув руки в карманы, пошел вперед. Бентли осталось стоять на парковочном месте. На удивление, он даже правильно припарковался. Обычно он этого не делал.

Пока он ходил по улицам, мысли продолжили роиться в его сознании, но так и не находили логики и отклика. Все это было просто набором лего-деталек. Конечно, если он соберет их правильно, то выйдет красивый замок, может, какая-нибудь тачка и даже задний дворик. Но сейчас — это груда кирпичей. Цветных и ярких. Режущих и болезненных. Ничего более.

Он проходил до самой ночи, в итоге сев на скамейку под фонарем.

Его тень вытягивалась и ползла по улице страшной скрюченной фигурой человека, который, на самом деле, глубоко внутри был очень несчастен. Его лицо, даже не смотря на вновь надетые очки, выражало крайнею степень печали и грусти.

Вот он - сидит совершенно один в этом парке, переваривая своё состояние и странные мысли. Самое болезненное в этом было то, что у него есть некое существо, с которым он мог разделить этот вечер и эту скамейку. Разделить себя. Рассказать себя. Но от одной мысли о подобном его настигал какой-то дикий первобытный страх.

Падать ему уже некуда (только в исчезновение), но он не уверен, что всё это не вывернется в какой-то цирк уродов — как у него это происходило обычно.

Он вытянул ноги, разглядывая свои ботинки. Сил, казалось, после сна ещё меньше. Он не понимал, что с ним происходило. Почему это все тащило с него столько сил.

— Я присяду, если тут не занято?

Кроули вздернул голову.

— Опять ты, — фыркнул он. — Сколько можно?

— Я проходил мимо и почувствовал, что ты где-то рядом, — пожал плечами Гавриил и сел рядом, но выдерживая между ними дистанцию. — Кажется, ты плохо себя чувствуешь?

— Я демон, Гавриил, мы всегда себя плохом чувствуем.

— Хм, разве? Не уверен в этом.

Гавриил посмотрел вверх, на звезды, а Кроули продолжал пялиться на свои ботинки. На звезды смотреть он больше не любил. С момента своего падения, они вызывали в нем чувство странной тоски и желания, все-таки, сделать для себя свой последний выбор. Исчезнуть.

— Почему ты таскаешься здесь? Объясни хоть ты мне что-нибудь, — тише нужного сказал Кроули и добавил: — я совсем ничего не понимаю.

Он даже не врал. Он действительно ничего не понимал. Ни действий Гавриила, ни действий Азирафеля. Все это казалось было сложно, непонятно и неправильно. Все это лезло к нему под кожей иглой, вспрыскивало какое-то вещество, ощущение от которого из эйфории перетекало в тягостное мучение.

— Я всегда «здесь», если ты не замечал. Я всегда периодически появлялся там, где есть ты. Просто, чтобы убедиться, что… — он прервался, внезапно затушевавшись, будто бы не мог подобрать нужное слово. — Что ты в порядке.

— Никто не в порядке после падания, — себе под нос пробубнил Кроули, надеясь, что Гавриил его не услышал. Но он все прекрасно услышал. И он снова ощутил себя виноватым. — И зачем ты это делал?

— Я скучаю по тебе, — внезапно признался Гавриил. Таким голосом, будто умирал.

И в Кроули что-то упало, оставляя за собой только мертвое отсутствие хоть чего-то. Странный ментоловой холодок разлился в его груди, защипал в глотке, стал подкрадываться к носу и глазам.

— И что? — спросил Кроули.

Гавриил повернулся к нему, когда он услышал его голос. Голос существа, которое было полностью загнано, испуганно и больше всего хотело бы убежать. И Гавриил ощутил нестерпимую боль за это чувство в Кроули.

— А ты? Ты тоже скучал?

Гавриил пытался заглянуть в его лицо. Очки мешали видеть его глаза и Гавриил аккуратно потянулся к ним. Они упали с его лица в небольшою лужу под лавочкой быстрее, чем он смог их снять. Эти гребаные очки вечно падают. Вечно ломаются. Потому что так хотел Кроули.

Кроули отрицательно покачал головой, поджав губы. Его продолжала разрывать невиданная ужасная боль воспоминаний.

— Я ненавидел тебя. И не хотел видеть. Никогда. И проклинал тебя.

Голос Кроули дрожал. Он звучал так, будто бы он говорил: «я ждал тебя, я наделся на тебя, больше всего на свете я хотел тебя».

И Гавриил хотел верить, что в его интонации больше правды, чем в том, что он озвучивал.

Его глаза — глаза святого несчастья, невинного ребенка — смотрели на упавшие очки.