Кроули буквально обожгла очередная параллель с теми событиями. Сравнения его с цветом — упоминание оттенков и их множества.

Кроули как этот золотой, пораженный коррозией.

Азирафель улыбнулся на выдохе. Он сказал:

— Ты не спрячешь своих страданий, свою болезнь. Ты инфекция, да, и я хочу знать, чем ты болеешь, чем заражаешь других.

— Заткнись, — выплюнул Кроули. Его грудная клетка тяжело вздымалась. Он дикий бешеный зверь. Ничего прекраснее в своей жизни Азирафель ещё не видел.

Это встреча лишь с одной из сущностей Кроули.

Что там, глубже?

Азирафелю хотелось бы узнать.

Это самая интересная книга за его жизнь.

Какое-то время они просто молчали. Кроули смотрел на него диким взглядом, а Азирафель лишь как-то странно, ломано улыбался.

В один момент Кроули сказал:

— Я пойду.

— Ты не останешься на ночь? — оживился Азирафель.

Он повернулся к Кроули, который уже спешно сделал несколько шагов к выходу.

— Как-нибудь в другой раз, — кинул через плечо Кроули.

Ангел хотел что-то сказать, но лишь раздосадованно почесал затылок и глянул на стол, на котором по-прежнему лежали очки Кроули и недопитый бокал вина, чье стекло хранил опечаток его губ. У всего есть память.

Кроули ушел, а Азирафель почему-то ощущал себя очень виноватым.

Кроули захлопнул дверь, проходя мимо своей машины.

Ему нужно было ощутить свои мысли. Понять их. Ноги сами несли его куда-то на бешеной скорости, казалось, он едва не бежал.

Его сбитое дыхание, дикий взгляд, напряжённая фигура. Он был похож на человека, который только что кого-то по-неосторожности убил и теперь понятия не имел, что ему делать. В один момент он резко остановился и глубоко вдохнул, пытаясь привести себя в норму.

Он придурок. Кретин. Имбецил!

Азирафель пытался быть с ним хорошим, нормальным, дружелюбным, хотел ему помочь. Но стоило ему только ткнуть в болевую точку, как Кроули весь взвился, подпрыгнул и оскалился. Это просто рефлекс. Как ежик, дикобраз — кто угодно.

Он почуял опасность, почувствовал то, что кто-то может раскрыть его, и он попытался защитить себя.

Он не хотел выглядеть жалко.

Потому он выглядел как исчадие ада.

Он опять все испортил.

Он всегда все портит.

Чего бы ни коснулись его руки, где бы он не появился — за ним тянется череда разрушений, страха, агонии и боли. Это его составляющее. Он демон. По-другому быть не могло.

Как Война порождает своим присутствием разжигательства и войны, так и Кроули порождает собой несчастье и ужас. Он не Война, он не железный, он не тянется к несчастью других, он просто такой. Это происходит непроизвольно. Он не задумывался об этом.

Он — насилие, он — болезнь.

Куда бы он не проник, он несет за собой вирус, который поражает все на своем пути. И разрушает.

Кроули ощутил себя внезапно таким одиноким и, вместе с тем, пугающим, что, кажется, готов был испугаться сам себя.

Была какая-то особенная, изысканная боль в подобной участи. Желать понимания, прощения, тянуться к свету, но едва протянув руки, коснувшись хоть чего-то, поражать это болезненностью, разрушением, деструкцией.

Если он будет тянуться к Азирафелю, то рано или поздно, но это убьет его. Потому что его руки несли только несчастье.

Кроули хотелось завыть, разрыдаться, упасть на асфальт и забиться в конвульсиях.

Почему это происходило? Почему это не отпускало его? Он просто хочет стабильности, он хочет покоя и понимания. Хочет найти пристанище. Но он боится сделать шаг навстречу Азирафелю, потому что знает — одно касание, и в его крыльях появится проседь, прогрессирующая в черное оперение. Кроули знал, как это работало. Оно всегда так работало.

Кроули ненавидел себя. Ему был противен он сам. Неважно, какое там у него звание и титул, какое у него имя и какие там у него почести — ему была отвратительна своя суть.

Он хотел своей смерти.

не быть никогда.

Зачем его создала Богиня? Для какой цели? Он неуместен ни в свете, ни в тьме. Он не абсолютен, он граница, он несчастье, он смешение оттенков, неточность. Он спектр сотни оттенков одного цвета. С какой целью Богиня создала это?

Что она хотела сказать?

Что ты, черт возьми, хотела нам всем сказать, слышишь меня? Ответь мне, пока я не достал тебя и не сделал из тебя конфетти.

— Кроли? А, стой, ты же сейчас Кроули.

Кроули, едва услышав то свое имя его голосом, захотел завыть с удвоенной силой. Черт, черт, черт. Почему это происходило? Для каких целей? Куда его вело? Для чего? Кроули не понимал. Кроули хотелось умереть

— Ты что, следишь за мной?!

Кроули развернулся к нему на пятках. Его глаза, не скрываемые очками, яростно метнулись от лица Гавриила до обуви. Он едва не оскалился. Растормошенный и злой, он не внушал доверия.

— Смотря, что ты хочешь услышать. Что-то правдивое или нечто более вменяемое?

— От тебя — ничего. Ничего слышать не хочу. И видеть.

Кроули хотелось на повышенный скорости пройти мимо него, сесть в машину и снова уехать куда-то за город, но на этот раз не пересекаясь там ни с какими ангелами, а просто остаться сидеть в своём салоне так долго, как это возможно. Может, уйти в вековой сон.

— Подожди, — резко остановил того Гавриил, схватив за локоть. Он мог ощутить все дикое напряжение, что каким-то образом умещалось в его теле. Казалось, его тело было слишком маленьким для такого. Откровенно говоря, Гавриил всегда думал, что все то, что было засунуто в него Богиней, имело несоизмеримые объемы по сравнению с его телом. — Я искал тебя.

— Хуево, значит, искал, раз за хренову тучу времени так и не нашел, — Кроули дернул рукой, пытаясь вырвать плечо, но они оба знали, что он и не прикладывал и половину своей силы, иначе бы давно его вырвал, вмазал в челюсть и ушел. Но он позволял Гавриилу себя держать.

— Нашел, — то ли просипел, то ли прошептал Гавриил, смотря в глаза. Эти глаза, которое напоминали ему о былых временах так, как ничто другое.

Кроули все-таки вырвал свою руку, но он остался стоять рядом, смотря с вызовом в глаза. Бешеный и злой, он будто кричал о чем-то. О чем-то, чего Гавриил все никак не мог разобрать.

— Мы можем поговорить?

Кроули тяжело выдохнул и прикрыл глаза.

Могут ли они поговорить? Откуда ему, черт возьми, знать?

— Нам не о чем, — покачал головой Кроули, вдохнув сквозь зубы. — Уже не о чем.

— Я чувствую, что ты злишься на меня.

Кроули вздернул бровь. Злился ли он на него? Он сам не знал. Злоба, однозначно, была, но в первую очередь на самого себя.

— Не на тебя, Гавриил. Тебе нечего мне говорить, точно так же, как и мне тебе. Тебе не следует здесь ходить. Для твоего же блага.