— Какой финт! Да, он хорош, но… Смотрите, ловец команды Слизерин сорвался с места! Теренс Хиггс видит снитч, и Поттер… А где же Поттер?
Я не успевал, я был над ним в десяти метрах, поддерживая ту же скорость, что и он. Снитч зигзагами метался в стороны, а он, протянув руку вперед, пытался его выцепить. Барабаны сердцебиения эхом бились в висках, а я, перевернувшись вниз головой, на выдохе камнем рухнул вниз, оттолкнувшись от метлы. Зеленый ковер травы приближался, в то время как я оказался прямо над головой Хиггса. Расставив руки в стороны, я тут же их сцепил с телом, зашедшись в диком крике:
— Береги-и-и-сь!
Он с воплем отшатнулся в сторону, упустив снитч, а я глотнул тяжелый металл воздуха, что стал комом в горле, и с хрипом был подхвачен за шиворот одним из близнецов. Жилки выступили на его напряжённом красном лице, но глаза его блестели, он расцепил с натугой пальцы, и я покатился кубарем по зеленой траве, укрытой острыми гранями инея.
— Мерлин, вы видели это! Он просто псих! Какая игра! Какой финт, но стойте… Посмотрите на Поттера, его сейчас вырвет…
В горле перекатывался шар, и я упал на колени, царапая горло, сдерживая порыв вдохнуть, выталкивая пальцами застрявший предмет. В глазах плясали мушки, легкие горели огнем, а вкус крови перекатывался на языке. Судорожно надавив пальцами на горло, я вытолкнул шарик и выплюнул его на траву, тут же придавив окровавленный снитч ладонью, сминая его крылья.
— Поттер поймал снитч! Гриффиндор получает сто пятьдесят очков! Невероятно…
Встав с колен на трясущиеся ноги, я поднял окровавленное золото маленького мячика вверх, зажав его в кулаке. Мои глаза горели из-за потрескавшихся линз, улыбка зияла дырками передних зубов, а кровь темными дорожками сочилась изо рта. Все тело болело, и стало еще больнее, когда вся команда в порыве радости и адреналина врезалась в меня, заключив в объятья, что переросли в столпотворение.
Мне было уже все равно, кровь шумела в ушах, стадион скандировал мое имя, а я больше никогда в жизни не хотел играть в квиддич…
========== Глава 25 ==========
Пусть я и говорю, что больше ничто не удивит меня в магическом мире – так как он, по моему мнению, не поддаётся законам логики, но изредка, правда, изредка, – это ложь. Под мерный скрип перьев и завывания вьюги за окном, я, подперев рукой щеку, рисовал каракули на клетчатых листах блокнота. Вот уже как полгода прошло с того самого момента, как я узнал о мире магии, о том, что я волшебник, и о том, что я зачислен в школу магии и волшебства Хогвартс. Вся привычная и, скажем так, унылая жизнь ушла, растаяла предрассветной дымкой, все же поселив в голове кучу вопросов, на которые у меня нет ответа – пока что.
Мысль о привычной жизни всколыхнула воспоминания, и мне вдруг стало стыдно. Покрутив головой вокруг, я со вздохом достал из сумки чистый лист пергамента и, аккуратно выводя пером слова, начал писать письмо Дурслям. Пусть дядя и тетя не всегда проявляли ко мне заботу и участие, но они вырастили меня, одевали и обували, кормили и пороли в желании воспитать из меня нормального члена общества – ну, по их мнению, нормального. Заостренное жало пера выводило слова, которые прерывались почесываниями затылка и покусываниями кончика перьев, тогда когда я не знал, что написать или как это написать. Грейнджер, сидящая рядом, бросила быстрый взгляд на мою работу и, закатив глаза, как бы случайно подтащила её к себе, начав править ошибки и неточности. После того случая с троллем мы стали ближе, выносить её нравоучения стало легче, а её одиночество, которое опосредовано душило и меня, отступило.
Написав письмо, я посыпал его мелкодисперсным песком и, сдув все на пол под скептическим взглядом профессора Квиррелла, выдавил извиняющуюся улыбку – не такую чарующую, как раньше. Передние зубы еще не выросли окончательно, так что я как бы вернулся к ощущениям шестилетней давности – беззубой давности.
Так же аккуратно вернув себе листок с работой, я скептически осмотрел убористый почерк Гермионы, что заполонил весь её лист, сравнил с половиной своего, тихо вздохнул и поднял руку.
— В-вы чт-что-то хотели, П-поттер?
— Да, шер, я законшил. Могу ли я Ваш попгошить отпустить меня поганьше, я бы хошел отправить пишмо ротштвенникам, – шепелявил я жутко, но делал вид, что так и нужно, пусть детишки и душились от смеха, а глаз тюрбанника подергивался, наверное, подсознательно он считал, что я его передразниваю, пусть и знал о моей проблеме.
— К-конечно, П-поттер, Вы с-с-свободны.
Выдавив еще одну улыбку, я отнес ему свою работу, выправленную Гермионой, и, пережив очередной укол шрама словно комариный укус, развернулся к выходу, показав язык покрасневшему от смеха Уизли. Он тащился, когда я разговаривал в новой для себя манере, и начинал сюсюкать, дергая меня за щеки, – после чего получал по морде, но продолжал обхохатываться и после драки: месяц прошел с момента игры, а он все никак не успокоится. Подарю ему на Рождество слипающиеся ириски, посмотрим, как тогда он замычит.
Удивлением было то, что после моих выкрутасов летчика-психопата меня не отстранили от игры, даже слова не сказали. К удивлению, Макгонагалл, поджав губы, лишь потрепала меня по волосам, когда я лежал в больничном крыле. Подарив метлу, она вручила мне карт-бланш на все, что связанно с квиддичем, требуя от меня лишь одного: не укокошить себя в процессе, желательно еще, не подвергнув смертельной опасности остальных игроков. В магическом мире, в школе да и в обычной жизни было правило: все, что происходит на квиддиче – остаётся на квиддиче.
Так что я поймал снитч, команда победила противника, и теперь каждую субботу я утром держу путь к больничному крылу, чтобы выпить рюмку разбавленного костероста и затем идти, кривя лицо от гадкого вкуса, на завтрак.
Декабрь был снежным, зима как-то резко ворвалась бурями и ветром в нашу размеренную дождливую жизнь. Широкие хлопья снега сыпали с неба и днем и ночью, так что на Травологию мы добирались по колено в снегу, отогреваясь в теплицах чаем из выращиваемых сортов лично профессором Спраут. В такую погоду мы усаживались у отопительного камина теплицы и слушали лекции об уходе за растениями зимой, о видах подснежников – от кусючих до душителей – и мелкими глотками пили шикарный чай.
Закутавшись поплотнее в полы мантии, я раскатал рукава растянутого свитера, скрыв им ладони, и, вытащив из сумки шапку с ярко-алым помпоном, сделал шаг на мороз. Пригибаясь, я брел по заснеженному мостику-переходу в совятню, матерясь как сапожник. Бортик был низок, и ветер так и норовил сбросить меня вниз или же повалить на снег. Никто еще не упал за все время, но это заставляло задуматься – с моим-то везением может я буду первым. Пусть и падать метров двадцать – ковер снега погасит удар, но проблема в том, чтобы потом добраться до замка не окоченев. Для первокурсника это не проблема – чары обогрева и все тип-топ, но с моим произношением я скорее сдеру с себя кожу, при этом подпалив свои внутренности, чем выдам приличный результат. Хуже того было отсутствие возможности колдовать от слова “вообще” – только теория…
Ввалившись в каменную башню, я попрыгал на месте, сбрасывая с себя хлопья снега, и, выпуская пар изо рта на замерзшие руки, побрел по винтовой лестнице вверх. Серый камень ступеней был усеян перьями, редким пометом и следами ног всех возможных размеров, вот как тот здоровый – лаптю Хагрида я ни с чем не спутаю. Увидев конусоидальную внутреннюю часть крыши со множеством насестов и кормушек, я достал письмо и потряс им в воздухе словно фокусник. Фокус был в том, что яркие пары глаз заблестели в полутьме, и все, кроме одной, тут же отвернулись. Знакомая полярная сова, покрутив шеей, оценив меня отдельно каждым глазом, с уханьем слетела ко мне на руку, клюнув за мочку уха.
— Ой! Ты сё ташая шлая?
— Ух-ху.
— Лашно, вше, ушпокойся. Вош тебе пишмо, ошнеси ехо, пошалуйшта.
