– Не, Жор, не получится. У них у каждого зарплата должна быть как у шпиона. А такие деньги на образование не выделяются.

– Все великие дела, все равно делаются на энтузиазме, – убеждённо заявил Жора.

– Или по пьяни, – добавил я. – Но пьянство и образование – вещи, возможно, и близкие, но разнятся по методологии.

– А что такое методология? – спросил Жора.

– Методология – это способы достижения цели, – сумничал я.

Жора погрузился в раздумья, переваривая моих «воробушков».

– А знаешь, ты прав, – после долгого молчания заявил он, и продолжил очень пафосно, как на похоронах. – У нас, у каждого, кто учился, когда-нибудь и где-нибудь, был преподаватель, который слыл пьяницей, которого не любили на кафедре и обожали студенты. Его лекции были феерией знаний, мыслей и чувств. Как поход в кино или спектакль. И каждый раз премьера. В отличие от студентов он иногда прогуливал собственные лекции, но его прощали…

– Жора, – произнёс я грозно, – давай не перебарщивай. Были, конечно, и такие, согласен. Я бы даже сказал, что лекция – это не источник знаний, это встреча с личностью, с Учителем. А если препод не личность, нечего на такие лекции и ходить. Я, например, и не ходил. Есть другие источники информации. Мне до сих пор снятся по ночам кошмары: что через два дня экзамен, а я все лекции прогулял. Знал бы, что потом всю жизнь буду плохо спать, поостерегся бы лекции прогуливать.

И давай без инсинуаций. Иначе получится, что пьющий человек – хороший человек, трезвенник – плохой.

– А ты, хотя бы немножко с последним тезисом согласен? – Жора, перегнувшись через ограждения, попытался заглянуть в мою душу.

– Ну да, – раздражённо ответил я. Затронутая тема мне совсем не нравилась. – Непьющие вызывают опасение. Особенно когда берёшь на работу человека, а он говорит: «Не пью». Самые опасные люди. Неизвестно сколько он не пьёт: два месяца, до первой зарплаты, полгода? Потом бац, и не может остановиться. Он хороший человек, ему очень стыдно. И он пьёт ещё больше, чтобы не было больно. У меня тестяга, был такой. Добрый милый человек, покладистый и душевный. Не пил. Тёща из него верёвки вила. Но когда наступали вечер трудного дня и зарплата, он вырывался на свободу. Стучал кулаками по стенам, хлопал дверями так, что стекла в окнах звенели, гонял тёщу по всей квартире и кричал: «Ведьма!». Эх, и эмоционально это у него получалось! Через неделю, снова милый хороший человек, шёл заказывать новое стекло для балконной двери.

– У меня тоже был подобный семейный опыт, большую часть детства я провёл без отца. Когда вырос – понял, если семья распалась из-за пьянства, в семье не было секса. И виновата в этом женщина. Раньше вообще секс считался чем-то необязательным, если не зазорным. Может сейчас что-то изменилось?

– Конечно, изменилось, – заверил я. – Сейчас хоть не женятся, чтобы заняться любовью. А раньше женились, пробовали, не понравилось, развелись. Сейчас браки должны быть более обдуманными и поэтому более устойчивыми. Я так, полагаю.

Кстати. На четвёртом курсе я прочитал у классиков марксизма-ленинизма, что каждый человек нуждается во сне, еде, воде и половом партнёре, и это все – его физиологические потребности. Это было какое-то программное произведение, которое теоретически, должны были изучать все студенты. Что-то типа «семья в буржуазном обществе». С тех пор я уважаю классиков марксизма-ленинизма и особенно Энгельса. Мне почему-то кажется, что это был именно он. И очень обидно, что, признавая их основоположниками существующего строя, мы не взяли на вооружение такой простой принцип. Да в Конституции нужно было прописать: «Секс – физиологическая потребность человека». Советский Союз тогда никогда бы не развалился, а мы бы не путали круглое с яйцеобразным. А так полный бред: секс, любовь, семья, секс без любви, любовь без секса и семья – не пришей ни к чему рукав. Потому что пришивать не к чему.

– Андрей, а как же я? – жалостливо спросил Жора.

– А что ты?!

– Я один. В этом чёртовом «лифчике»! Здесь нет полового партнёра.

– Жора, – назидательно начал я, – кого это останавливало? Тебе сказать, как это по-научному называется, или показать, как это делается? Вспомни восьмой класс.

– Но это же не «половой партнёр»?

– Врачи говорят, лучше так, чем вообще никак.

– А ты слышал об опытах на крысах? Крысе в мозг вживляются электроды. Зверёк бежит, случайно задевает педальку и получает электрический импульс в центр удовольствий. «Крыся» перестаёт есть и пить, сидит и жмёт педальку до тех пор, пока не сдохнет. Поэтому я не хочу, чтобы меня нашли когда-нибудь с «педалькой» в руке.

– Ну, ты же не Крыся, – неубедительно возразил я, поражённый познаниями Жоры в области биологии. – Ты тогда хоть не пей. Потому что алкоголь – сильнейший афродизиак, а не какой-то там сельдерей или толчёный лук, как нам любят рассказывать.

– Самый сильный афродизиак – это гречка, – безапелляционно заявил Жора, явно вырываясь из-под моего интеллектуального превосходства.

– Это как это ты определил?!

– Да потому что я тут ем, практически, одну гречу, и каждое утро, просыпаясь, я вижу перед собой рыбацкую палатку. Один раз спросонья испугался – думал, в горы попал.

– А ты на животе спать не пробовал? – рассмеялся я, в душе завидуя заявленным возможностям.

– А пить я, вообще, не пью, только когда гости, – продолжал Жора, игнорируя мои комментарии. – Если начну пить в одиночку, точно сопьюсь. Короче у меня два железных принципа, и я их неукоснительно выполняю.

– Хреново, Жора, – я покачал головой, – Если не будешь соблюдать заветы основоположников марксизма-ленинизма про физиологическую потребность, очень скоро не на что будет натягивать. Проснёшься утром – ни палатки, ни гор. Ты один и кругом пустыня. Придётся совсем отказаться от рыбалки. Вот тогда запьёшь с горя и станешь беспринципным. Но знаешь, кто долго мучается, сам в этом виноват, поэтому мне тебя не жалко.

– Так, Андрей, – железным голосом заявил Жора, – мне срочно нужно отлучиться в деревню. Посторожишь тут, пока меня не будет?

– Вообще-то, ты мне про купол хотел рассказать… – возразил я.

– Мы с тобой сейчас перекусим, прежде чем я уйду. Я успею рассказать теорию, а потом ты сам все здесь посмотришь и пощупаешь. Давай, помоги мне накрыть.

Мы спустились в котлован, и я впервые переступил порог Жориного жилища. Эта была длинная и узкая комната. Влево от двери она тянулась на длину окна, правая, более длинная часть, уходила в подземелье и заканчивалась небольшой металлической дверью. Видимо через неё, охрана имела возможность попасть в основной бункер. Кровать и холодильник стояли в правой части комнаты, вдоль окна располагался письменный стол, сразу за столом в углу на тумбочке – ламповый телевизор «Рассвет». Вдоль торцовой стены тянулся низкий стеллаж с радиозапчастями. Над стеллажом во всю стену висел рекламный плакат известного производителя автомобильных покрышек. Три шины лежали друг на друге, а сверху на них сидела женщина в одних стрингах, спиной к потенциальному клиенту. Шины были так себе, я бы такие никогда не купил, а вот женская задница была восхитительна, сразу невольно хотелось нащупать «педальку». Другой мебели в комнате не было.

Когда мы вошли, Жора сразу щёлкнул выключателем. Рассеянного света, падавшего из окна, было явно недостаточно. Лампы загорелись как-то неярко.

– Сорок восемь вольт, – пояснил Жора. – Пока меня не будет, можешь посмотреть телевизор. В смысле пощёлкать каналы. Он все равно не показывает.

Жора достал из холодильника кастрюлю, крынку с молоком, буханку белого хлеба и какую-то круглую шкатулку. Поставил на электроплитку чайник.

– Ты чего будешь, чай или кофе? – поинтересовался Жора.

Я вспомнил желчегонный кофе Кукушкина, решил не рисковать и выбрал чай. Тогда Жора откуда-то из темноты извлёк банку с вареньем и опрокинул её в большую миску.