– Давай ты будешь Жора, – неожиданно предложил я, и фонтан иссяк.

– Это как-то по-еврейски, – засомневался Электрощит.

– И чё? Я, например, люблю евреев. Самая умная нация. А я люблю умных. У нас в соседях в однокомнатной квартире жила такая семья. Дедушка вставлял золотые зубы прямо на дому, бабушка очень вкусно готовила, папа был кандидатом химических наук, а сын Тимур был моим другом. Его дедушка водил нас гулять по парку, и даже возил за город в лес. Однажды, когда я был у них в гостях, после ужина, они угостили меня мороженным. Мороженное было такое вкусное! И я долго обсасывал палочку, намекая, что неплохо бы повторить. Это было так очевидно, что до сих пор стыдно. Мне, кажется, я заразился у них интеллигенцией. А уж бабушка оставила такой неизгладимый след, что с тех пор я всю жизнь хотел жену еврейку. Потому что они интеллигентные и умеют готовить.

– Хорошо, я буду Жоржем, – согласился Электрощит.

– Нет, не будешь, – оспорил я. – Тогда тебе и фамилию придётся менять на Сименон, а это уже, друг мой, плагиат и перебор. Давай скромнее. Твоё полное имя Георгий, поэтому кроме Жоры, ты также можешь называться Гогой. Но сам понимаешь, это уже как-то по-грузински.

Ничего не ответил мне Жора Электрощит. Он щурился от удовольствия, как кот на солнышке. Видимо, новое имя ему все-таки понравилось.

***

– Жора, – обратился я к новорождённому, проверяя его реакцию на сочетание звуков.

– Да, Андрей, – спокойно отреагировал Жора, как будто его всю жизнь, так и звали.

– А молния бьёт в купол во время грозы?

– А ты сам-то как думаешь? – спросил Жора и очень подозрительно стал на меня смотреть. Он даже забыл про солнечную лень и как-то весь напрягся.

– Если он заземлён, – начал я рассуждать вслух, – тогда бьёт. Получается большой такой молниеотвод. А если не заземлён? – тут признаться, мысль моя заметалась. – Тем более бьёт?! Это как большой дом без молниеотвода.

– Джон, это провал. Ты раскрыт, – с грустью заявил Жора.

Я воздержался от комментариев: мало ли что завелось в голове у человека, живущего под куполом цирка. Но мысленно обматерил, согласно перечню, весь этот колхоз, скамейку, Жору и сени Кукушкина.

– Я только не понимаю, зачем нам прислали второго, у нас один уже есть? – Жора не унимался.

– Да, кто? – не выдержал я.

– Первый у нас Швиндлерман, он попался на английской пословице. А кто ты? Моссад?! Ну, конечно!!! Кто тут только что втирал мне про любовь к евреям! – Жора был поражён собственными умозаключениями.

– Жорик, – сказал я очень вкрадчиво, – мы, моссад овцы, жестокие ребята, и свидетелей не оставляем. Колись, как ты меня раскрыл, пока я шприц накачиваю…

– Молниеотвод – вот где ты спалился. Ни один русский никогда не назовёт громоотвод молниеотводом, – с гордостью заявил Жора. – Это же наш менталитет. Это вы там, боретесь с причиной, а мы всегда только со следствием. Срать нам на молнию, если мы боимся грома!

– Отлично сказано, дружище! – похвалил я. – Могу от себя только добавить: поэтому любой умный человек у нас в стране – шпион! Взять того же Швиндлермана. Он же построил систему образования в вашей деревне так, как даже в городах не учат. Поверь мне, я в этом понимаю, сам начинал в сельской школе. А вы его – шпионом называете!

– Ну и что, что шпион! – возмутился Жора, – Мы все его уважаем и ценим. Только он хороший шпион, а вот ты?

– К сожалению, я не могу носить такого высокого звания, – ответил я. – Назвав, громоотвод молниеотводом, я просто сумничал под впечатлением грандиозности купола. Хотел казаться интеллигентным. Для меня это слово также противоестественно, как для тебя или Кукушкина. А ты меня сразу в Моссад. Да будь я шпионом, я бы никогда не позволил себе такой неестественный слово оборот. Я бы даже матом так умел крыть, что ты бы рот от удивления открыл, и слова попросил переписать. А я молчу. Хотя мне очень хочется послать тебя к «мазе факе», но по-русски!

Получив отпор, Жора как-то замешкался.

– Давай мне провод, два с половиной квадрата, десять метров, и я пошёл, – решительно заявил я и встал со скамейки. – Я к тебе в гости не набивался, сам оставил.

– Извини, – сказал Жора смущённо, понимая, что лучше со шпионом, чем одному. – Мы тут все, после того как раскрыли Швиндлермана, помешались на ловле агентов иностранных разведок. А самый главный вопрос в деревне – кто же наш шпион то?

– А наш то, вам зачем? – удивился я.

– Когда мы сдали Швиндлермана, нам по секрету сказали: «Не беспокойтесь, за ним присмотрит наш человек». Вот мы теперь всей деревней и гадаем, кто тот человек, который присматривает за Швиндлерманом?

– И как давно гадаете? – поинтересовался я, закипая внутри.

– Да уж лет десять, как…

– Жора, раз я тебе так удачно придумал новое имя… И с учётом того, что ты все-таки не местный. Давай деревню тоже переименуем? – предложил я.

– Зачем? – удивился Жора.

– Чтобы название отражало внутреннее содержание. И назовём мы её Дебилово, а лучше Долбобобово.

– Зря ты так, – обиделся за аборигенов Жора. – Местные мужики, которые Драчиловы, классные мужики. Староверы. Это мы, приезжие попадаловцы, воду мутим. От большого ума и начитанности.

– Самокритично, – похвалил я Жору. – А почему Швиндлермана тогда не арестовали, раз вы его раскрыли?

– Зачем? – снова удивился Жора, – тогда нового бы прислали. А этот уже наш, проверенный.

– И как же вы его вычислили? – поинтересовался я.

– Он использует в своей речи английские выражения, типа «бить мёртвую лошадь» или «плохое яйцо», что равносильно нашему «в семье не без урода». Мы же так не говорим?!

– Жора, а ничё, что он учитель английского языка? И ему по специальности нужно знать устойчивые выражения языка, которому он учит других. Если бы он был шпион, он наоборот бы использовал исключительно русские выражения: дурная голова ногам покоя не даёт, баба с возу – кобыле легче, гусь свинье не товарищ, а кто тогда; и прочее. И матом он не ругается?

– Нет, не ругается, – сказал Жора. – Кстати, он ещё ест чечевицу! Подожди. Так он же специально не ругается. Он знает, что мы ждём от шпиона мата, поэтому и не ругается.

Оба на! – воскликнул я. – Откуда он может знать, что вы от него ждёте? И на каком витке умозаключений «он знает, что вы знаете, что он знает, что вы знаете, что он знает, что вы знаете» вас переклинило?

– Ну да, – удивлённо согласился Жора. – Кто же тогда шпион?

– «Маза фака»! – произнёс я театрально.

– Не верю! – решительно отреагировал Жора. – Сколько стоило ленинградское мороженое в шоколадной глазури?

– Двадцать две копейки! А самое дешёвое в стаканчике – девять копеек.

– Всё. Ты не шпион, – заявил Жора.

– А кто, тогда шпион? – спросил я вкрадчиво; и мне уже самому стало интересно.

– Зачем нам тогда сказали, что кто-то присмотрит за Швиндлерманом? – вспомнил Жора.

– Любой умный человек, включая, извини, меня… сказал бы вам, бестолковым, то же самое. Если вам сразу заявить, что Швиндлерман не шпион, вы, во-первых, не поверите и будете проклинать ФСБ, КГБ и Луначарского. А во-вторых, вы найдете кого-нибудь другого.

– Андрей, ты только что растоптал все наши достопримечательности, – грустно сказал Жора. – Десять лет мы жили с надеждой, что у нас в деревне есть два шпиона. Швиндлерман и кто-то из наших. Мы гордились таким мирным сосуществованием двух враждебных структур и высокой значимостью нашего населённого пункта. Включая климатическую станцию. И что теперь?

– Жора, – спросил я, начиная волноваться, – а купол точно отключён? Он как-то побочно на голову не действует?

– Никому не нужная, забытая богом деревня… – продолжал горевать Жора, игнорируя мой вопрос. – Таких тысячи в России.

– Зато у вас есть Швиндлерман, – утешил я его. – В тысячах деревнях по всей стране нет Швиндлермана, а у вас есть.

– Это, правда, – согласился Жора, и настроение его улучшилось. – Если в каждую российскую деревню по шпиону… в смысле по Швиндлерману… Днепрогэс, ГОЭЛРО, полет на Луну и даже подъем сельского хозяйства, вместе взятые, стали бы детским лепетом. Все-таки не говори никому, что Швиндлерман не шпион. Зачем людей разочаровывать. А про купол я тебе сейчас все расскажу.