Я не понял, что тяжелее. Отрывать ноги в «свинцовых» сапогах от земли, или тащить этот чёртов бредень. По дороге я предложил Васильичу:
– Давай ещё кого-нибудь позовём, вдвоём таскать бредень – это застрел!
– А кого мы позовём? – искренне удивился Кукушкин, – все на работе.
– На какой, на хрен, работе?! В деревне даже петухи ещё не проснулись! – возмутился я.
– Хватит орать. Люди ещё спят, – спокойно согласился со мной Кукушкин.
Когда мы добрались до водоёма, картина была приблизительно следующая. Впереди бодро вышагивающий Кукушкин, с песней «Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной». Сзади я, в виде тени, стелющейся по земле.
Водоёмов было несколько, все они были маленькими; местные жители называли их баклушами. Видимо за круглую форму. Бить баклуши мне так и не довелось, пришлось цедить их «ситечком». Хитрый Кукушкин шёл вдоль берега, а меня загонял в центр водоёма. Роста мне явно не хватало, а тяжёлые сапоги тянули ко дну. Я честно заходил на максимальную глубину. Начиная захлёбываться, втыкал шест бредня в ил и потом висел на этом шесте, чтобы не утонуть, пока Васильич описывает дугу. Ему это явно не нравилось, но в сложившейся ситуации он ничего не мог со мной поделать. Его призывы «тащи, тащи» я игнорировал и огрызался в ответ. Самое сложное было возвращаться на берег. Мало того, что нужно было вытащить за собой палку с бреднем, надо было умудриться не оставить в иле сапоги, размер которых превышал мой на несколько пунктов. Васильич, который ещё и Кукушкин, в этот момент грозно кричал: «Держи ровнее, держи ровнее». Вот сволочь!!!
Утонуть я, слава Богу, не успел – Кукушкин выдохся первым. Он с сожалением посмотрел на оставшиеся две баклуши, которые мы не успели окучить, потом на два ведра, полные карасей, потом на небо и величественно изрёк:
– Однако хватит.
Снимая ненавистные сапоги, я поделился с ним мечтой:
– Васильич, я теперь мечтаю украсть из зоопарка кенгуру. И подарить его тебе.
– Зачем? Мне не надо кенгуру, – задумчиво ответил Васильич.
– Надо. Ты нацепишь на него эти сапоги – только привязывай посильней. А на спину бредень. И пусть прыгает для тебя по дну. А я спать.
***
Мне снился сон. Мы с Кукушкиным выловили Золотую рыбку. Она почему-то напоминала мелкого пингвина, но совершенно точно была золотая. И заговорила она человеческим голосом… Но на «Старче» Васильич обиделся и решил её съесть. Мы с ним поругались. Я желал возжелать три желания, а Кукушкин кричал, что никогда ещё не пробовал пингвиньего крылышка.
– Да от него же рыбой пахнет! – пытался я его урезонить.
– А мы что, по- твоему, тут ловили?! – продолжал орать Васильич.
Затем он неожиданно затих. Приблизил свою голову и влез ко мне в мозг.
– Андрей, – сказал он очень тихо и вкрадчиво, уже внутри моей черепной коробки, – да у тебя тут нет желаний…
Это был утренний кошмар! Как нет желаний?! Передо мной Золотая рыбка, а у меня нет желаний?!
– Да ты не переживай, раз нет желаний, значит Золотой рыбке сегодня просто не повезло, – продолжал нашёптывать внутри меня Кукушкин.
«Хорошо, что хоть эха вроде нет…», – с некоторым облегчением подумал я и проснулся. Приоткрыв глаза, я действительно увидел склонённого надо мной Васильича, призывающего меня к очередным испытаниям. Спросонья я скомандовал ему что-то типа: «А ну покинь мою кастрюльку разума!», но он не понял. Я окончательно проснулся, сел в траве и сказал:
– Эх, Васильич, ещё бы пара минут – и у тебя уже была бы живая Кенгуру.
– Эх, Андрей, – укоризненно посмотрел в мою сторону Васильич, – не живёшь ты моими интересами. Забирай рыбу, и поехали. Завтракать пора.
Оказалось, что пока я спал, Васильич уже подогнал какую-то «мотопомпу с прицепом», сложил туда бредень, и бредовые сапоги. Оставался только я, мой бред и рыба.
Я встал, подцепил ведра и тут с удивлением увидел, что очередная партия рыболовов-любителей уже бороздит «пи эр в квадрате». Методика была несколько иная, результата никакого, а лица унылы. «На самом деле, клёв кончился? Да какой клёв! Васильич всю рыбу вдоль берега вышагал. Кого не поймал, испугал до смерти» – пришёл я к заключению.
– Эй, мужики! – закричал я с берега, – бреднем это неспортивно! На удочку надо ловить! На удо-чку-ууу! На червя! Клёв зверский! – и поднял над головой два ведра полудохлых карасей.
Глава 4. Лицо древесины твёрдых пород
За завтраком, Александр смущённо сообщил, что вести меня к орланам пока совершенно некому. Именно сегодня у него появилась единственная возможность съездить в Пыру, а Таволга женится. И хотя, тот совсем не против, составить мне компанию, лучше не отвлекать его на финишной прямой: вдруг сбежит или заблудится. Таволга, в свою очередь, пообещал мне во время отсутствия Александра устраивать обзорные экскурсии по местным достопримечательностям. А Кукушкин? Кукушкин тоже обрадовался, что я остаюсь. И моё душевное спокойствие улетучилось. За последние двенадцать часов он меня сначала чуть не убил, потом чуть не утопил. Александр вернётся через неделю, и это самый оптимистичный прогноз. Шансы мои невелики…
Чтобы задаром не пропадать, я сделал официальный запрос о наличии присутствия черных груздей в моей тарелке и запасов сметаны на неделю. «Ноу проблем, Андрюша» – также радостно доложил Васильич, что в переводе с кукушкинского означало «олл райт Христофор Бонифатьевич, век воли не видать!» И в качестве подтверждения своих мирных намерений огласил меню на неделю: люляки баб, омары в красной бормоте и свиное рыло на посошок. В конце списка числился сладкий поминальный компот. Но Кукушкин об этом не упомянул.
Звук захлопнувшейся за Сашей двери ещё не успел отразиться от стен, а Кукушкин уже объявил: «Идём менять балку в сенях!» Он переворошил вверх дном всю избу в поисках рулетки, но нашёл только калькулятор «Электроника» и мрачно на него уставился.
– Калькулятор тоже может быть единицей измерения, – не удержался я, – но тогда лучше счёты, у них длина длиннее. Васильич, может у тебя есть счёты?
– Счёты у меня только с тобой, – явно враждебно ответил Васильич и полез в шкаф, служивший ему оружейной комнатой.
Отрезать себе язык, посыпать голову пеплом или сразу сигать в окно? После трудностей и лишений, которые я перенёс за ночь, и сытного завтрака голова отказывалась соображать. Мысли водили хоровод: отрезать, посыпать, выпрыгнуть; отрезать, посыпать, выпрыгнуть. Чего отрезать, где посыпать и куда выпрыгнуть? Но Кукушкин оказался проворней, он выудил со дна оружейного шкафа старинную рулетку размером со сковородку среднего калибра. Я поначалу даже решил, что это магазин от какого-то пулемёта.
– Васильич, ты, наверное, с ней Беломорканал построил? Или Днепрогэс? – снова не удержался я, – как раз от берега до берега хватит.
– А может и построил, – гордо ответил Васильич. И мы пошли поднимать сени.
Сделав необходимые измерения, и прихватив с собой топор войны и пилу дружбы, мы зашагали к ближайшему оврагу. Там Васильич выбрал самую кривую берёзу. Предсказуемо дерево упало в прямо противоположную сторону от задуманного. Нам пришлось продираться по склону оврага через кусты, чтобы расчленить берёзу на нужные части. Наконец, мы вытащили на опушку два бревна, отпиленных строго по меткам Васильича, взвалили их на плечи и пошли к дому.
«Берёза относится к твёрдым сортам древесины, её плотность около 650 кг на один куб (при относительной влажности 12-15%)».
Но только что спиленная, она очень тяжёлая!
«Берёзу в основном перерабатывают в шпон и фанеру».
Я в который раз перекинул бревно с одного плеча на другое.
«Из неё изготавливают рукоятки топоров и кувалд, а также приклады автоматов АК-47, АКМ и АК-74».
Старик давно обогнал меня и нёс своё бревно с лёгкостью, будто это черенок от лопаты, а я чувствовал, что мой позвоночник сейчас треснет. Мне было очень стыдно.
«Древесина берёзы – это отличные дрова. Из-за высокой плотности их рекомендуется сушить около 1,5 лет. Сухие берёзовые дрова горят красивым голубоватым пламенем, почти не искрят и выделяют приятный запах из-за содержащихся в них эфирных масел».