– Сами-ал лаху лиман хамидаху!

  Он опустился на колени, опершись локтями об пол, потом распростерся на нем так, что носом коснулся коврика, на котором творил молитву. Затем приподнялся, оставаясь на коленях, снова пал ниц и снова приподнялся – один ракат (Часть молитвенного обряда) был исполнен, и он начал второй. Все повторилась сначала. Наконец он сел, поджав под себя ноги, гибкий, как скальный тигр, – ни одного лишнего движения.

– Свидетельствую, нет Бога милосерднее Аллаха и Мухаммед пророк его!

  С блаженным выражением на лице он начал шептать особою молитву о пророке.

– Ас-саламу алейкум ва рахмату-л-лахи! – громко проговорил он, поворачиваясь сперва вправо, потом влево.

  Теперь к полковнику можно было обратиться.

– Стреляли из автомата! – сказала женщина.

– Я ничего не слышал, – ответил он, надевая носки и просовывая ноги в высокие ботинки.

– Пойду, разузнаю, – не смогла скрыть своего недовольства женщина. Она взяла свой неразлучный снайперский карабин с оптическим прицелом и вышла из комнаты. Сбежав по ступенькам, направилась к наскоро сколоченному навесу на дворе, где на костре закипал котел с водой. Вокруг приставленных друг к другу столов стояли стулья. Там же, на крюке висела баранья туша, которую острым кинжалом разделывал Убаид в халате и чалме. Вокруг костра бойцы в маскировочной форме по очереди прикладывались к пшеничной водке. Свернув какое-то курево с едким запахом, они, глубоко затягиваясь, пустили его по кругу, и с каждой затяжкой глаза их мутнели подобно глазкам той свиньи-людоедки – то одного, то другого разбирал беспричинный хохот.

– Зачем стреляли? – строго спросила женщина Убаида.

– Часовой стрелял, Гюрза! – опередил Убаида боец с перевязанной головой.

– Петух ему привиделся! – со смешком добавил бывший муэдзин.

– Кто на посту?

– Джибраил.

– Бухой?

– Мы все бухие от гашиша и водки! – осклабился золотозубый.

– Кто принес?

– Ихний.

– Как же вы доверились?

– Да гореть мне в аду, если я доверился! – засуетился боец с повязкой на голове. – Сперва я его заставил затянуться.

– Да ему только гашиш дай, и он пойдет воевать против своих! – отметил золотозубый.

– Ты лучше скажи, Гюрза, что полковник делает?

– Опять молится!

– Мы собирались ему сигарету послать, но испугались – вдруг опять выбросит!

– Он чего-то на себя не похож, что-то с ним стряслось! – сказал перевязанный.

– И меня это беспокоит! – согласилась женщина-снайпер.

– Хотя бы поскорее война снова началась, а то жить скучно, – мечтательно произнес Убаидю

– Ин ша аллах! Дай-то бог! – раздалось в ответ.

  Гюрза, покачивая пышными бедрами, направилась к дому. Солдаты проводили ее изголодавшимися глазами.

– Нет ничего лучше толстозадой бабы! – чмокнул губами юнец со связкой почерневших женских сосков на шее.

– Выбрось эту мысль из головы, Акула! – посоветовал ему муэдзин.

– Из-за этой бабы полковник уже отправил на тот свет такого вот вроде тебя! – пояснил золотозубый.

– Так он ее любит? – поразился Акула и, не получив ответа, примолк.

– Убаид, как написано в Коране о войне? – спросил перевязанный.

– "Уверовавшие, оставившие свою родину и ревностно воюющие на пути Божьем, жертвуя своим имуществом и своей жизнью, – на самой высокой степени достоинства пред Богом: они – блаженны". Сура девятая, айя двадцатая.

  Дождевые капли исполняли какую-то чудесную, неземную мелодию, падая на грешную землю невиданным прекрасным занавесом.

  Полковник, сидя в кресле, просматривал какие-то бумаги и курил сигару.

  Покачивая бедрами, вошла Гюрза.

– Джибраилу петух привиделся!

– Скоро ему джины и шайтаны начнут мерещиться! – букнул Ибрагим, и быстро сложив бумаги в конверт, сунул его в нагрудный карман.

– Что это ты спрятал?

– Письма.

– Чьи?

– Жены.

– Дашь почитать?

– Как нибудь потом… Что, обкурился Джибраил? – перевел он разговор на другую тему.

– Ты должен запретить гашиш, они уже потеряли человеческий облик!

– Не выйдет.

– Почему?

– Из ста бойцов у меня осталось тринадцать, а запрети я гашиш, нас трое останется – я, ты да Убаид.

– И до каких пор они будут в таком состоянии?

– Пока не пришлют пополнение. Обещают.

– Мальчики уже соскучились по войне.

– Это перемирие ненадолго. Мы еще повоюем, они еще напьются гяурской крови!

  "Кровопитие, похоже, у них в обычае, – подумала Гюрза. – Убаид как-то прочел мне стихотворение Шах-Аббаса… Как там было? Где-то пьют вино, у нас же – кровь врага. Фу, гадость!". Она вдруг почувствовала слабость в коленях. Ей представилось, как перерезают горло и подставляют стакан, чтобы наполнить его кровью. Она мысленно увидела маленький рог, который носил с собой полковник именно для таких случаев… Правда, он сказал "напьются", а не "напьемся"! Что с ним такое происходит?"

  Со двора донесся какой-то шум. Гюрза выглянула в окно. Бойцы, галдя, поставили в круг пленного и по очереди наносили ему удары. Слабость в коленях прошла. Она сняла с себя кепи с длинным козырьком – у нее были короткие, стриженные "под мальчишку" волосы, скинула куртку, под которой оказалась только майка в пятнах, плотно обтягивающая грудь без лифчика. Ее холодные, зеленые глаза словно бы остекленели. Гюрза села полковнику на колени и потянулась к его губам.

– Отвали! – прорычал мужчина.

   Женщина в бешенстве вскочила, из ее глаз посыпались искры.

– Ты уже неделю меня отталкиваешь! Что с тобой?!

– Ничего!

– Я больше не выдержу!

– А мне-то что?

– Пойду к Акуле!

– Можешь и с Убаидом лечь! Я не собираюсь из-за тебя еще кого-то убивать!