Суггестивные пласты
Литературный текст – это колокол.
Мы читаем текст – из колокола раздается звон.
Мы закончили читать – а в колоколе остался звучание: гуденье после звонка.
И я уверень – без такого гуденья литературный текст никак ни существует, и несмотря на то, знает ли автор об этом или нет…
Стиль, который помнит твоих любимых писателей…
(Маленькая история, как говорил Фридрих Ницше – "для всех и ни для кого").
Елене Никитиной посвящается
Я, когда учился в университете, тоже легко впитывал чужой стиль.
Ужасно нравился мне тогда Акутагава – он большой мастер, и до сих пор нравится мне. По нраву еще Джеймс Джойс, Реваз Инанишвили, и, Конечно, Борхес… Я писал и знал, что подражал этим мастерам. Да и еще Хемингуэю тоже…
Все говорили мне, что это графомания и добром не кончится.
А я упорный – и все же по-своему…
А там – в университетском кружке молодых писателей славились другие "писатели", со своим "оригинальным стилем", которые с высоты смотрели на некоего подражателя в моем лице.
Я не обращал на них никакого внимания…
Так прошло пять или семь лет, я продолжал писать по-своему, но в один прекрасный день я заметил, что «мои мастера», после своих уроков уступили мне дорогу!
Вы понимаете ли, что это для меня значило?
Я все же добился того, чего добивался – у меня появился свой стиль, стиль, который помнил стили моих любимых писателей. Я их уже перечислил выше.
Стоит упомянуть еще Антона Павловича Чехова с его изысканным стилем, пьесы которого я переписывал на свой лад, чтобы кое-что узнать об относительности сюжетной линии, характеров героев…
Но к тому времени те писатели, "со своим стилем", из университета все они покинули писательское поприще или продолжали писать свою бессмыслицу, заумь, так сказать…
Не из-за гордыни я рассказал эту историю, а для того, что вы должны сами найти свой стиль, а для этого – не слушайте никого на белом свете, а только самих себя. Читайте больше, и, если хочется, подражайте – тоже не страшно (если моя история вас убедила). И пишите всегда, пишите, не думая о своем стиле, и в один прекрасный день вы тоже поймете, что у вас уже есть свой стиль – стиль, который помнит ваших любимых писателей…
А то вершин не будет…
"Тяжёлый какой-то период и страшно, что совсем не пишется… Страшно, понимаешь… Порой приходит в голову НЕЧТО… А я хочу писать смешное, смешное хочу писать, а оно даже в голову не приходится и опять страшно – смогу ли хоть когда? Так ведь ничего не дописала, на чёрт его знает что время и жизнь растрачивается…"
Автору этих строк, Анастасии Галицкой посвящается
Я раньше очень нервничал, когда останавливался и не мог написать даже несколько строк, но потом понял, что творческий кризис – это одно из составляющих моей работы как писателя. Эта бездна, падать в нее обязательно, а то вершин не будет…
Во время таких кризисов я сразу переключаюсь на то, что я больше всего люблю на свете – к горам, к людям, связанным с горами.
И я всем советую подумать во время такого кризиса, что без пропастей не бывают вершин!
Про шапку "Тушури"!
Эх, мой дорогой друг, я с вами согласен сразу…
Да уж, я же не-респектабельный и прекрасно умею срамить себя своими поведением:
1. Относиться к другим без должных церемоний.
2. Распевать по вечерам песни и не-цензурные баллады.
3. Обращаться к другим слишком фамильярно и ссориться из-за пустяков.
4. А затем я могу помириться даже без обычных в таком случае слов извинения…
А подобное предосудительное отсутствие достоинства лишь показывает, что, хотя внешне я выгляжу как Гусар или там Князь, сердце у меня как у одинокого компьютерщика…
И вот горе мне, что я пока еще никак ни-ни-ни знаю:
Стану ли я когда-нибудь респектабельным?
Стану ли я когда-нибудь и отважным, и верным долгу, и умным, и остроумным, и даже впечатлительным!
Вот какая беда!
Именно в таких неприятных и грустных раздумьях хожу я весь день, а к вечеру я сказал этому негодяю Михо: "Ну, ты только погоди, сволочь эдакой, щаз покажу я тебе кузькину мать!"
И пошёл я этнографический, а вернее туристический магазин – под оперой и купил я там чёрную шапку "ТУШУРИ".
На протяжении веков у нас сперва эту шапку надевали на голову, а сверху металлический шлем. И во время боя эта маленькая шапка тоже сохраняла и голову, и ум, и разум воина от всех ударов по шлему.
Ну и дальше эти шапки остались и их надевают мужчины не только Кахетии (это именно тот край, где выращивают виноград и откуда я родом), а по всей Грузии.
До сих пор сохраняет ли шапка "Тушури" голову человека от дружественных ударов, я пока не знаю, но как узнаю, сразу вам сообщу, мой дорогой друг.
Дворец на небе
"Глаза у тигриц совсем другие, необыкновенные, и они по своему смотрят нас – они ведь что-то еще знают, чего не знаем мы, наверняка…"
Анне Болкисевой посвящается
Первый раз меня расстреливал директор нашей школы, который совместно учителем устроил нас, учеников третего класса на плаце перед школы и спрашивал – кто разбыл мячом окно нашего класса, и когда никто не признался, он приказал расстрелят каждую вторую, а я был четвертым…
После этого, меня несколько раз и расстреливали, и на виселицу отпускали…
А что я говорил? – спрашиваете вы…
Да, ничего я не говорил, просто повторял:
ЧЕТВЕРОСТИШИЕ, СЛОЖЕННОЕ ВИЙОНОМ,
КОГДА ОН БЫЛ ПРИГОВОРЕН К СМЕРТИ
Я Франсуа – чему не рад! -
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.
Или же по другому:
ЧЕТВЕРОСТИШИЕ, НАПИСАННОЕ ВИЙОНОМ ПОСЛЕ ПРИГОВОРА К ПОВЕШЕНИЮ
Я – Франсуа, парижский хват,
И казни жду, отнюдь не рад,
Что этой шее объяснят,
Сколь тяжек на весу мой зад.
Вот я вчера ночью видел сон – на небе был какой-то готический дворец все из красного кирпича, снимали там фильм какой-то, и нас, артистов поднимали там с помощью хитрыми такими веревками, чтоб мы сыграли наши сцены на уровне первого этажа этого дворца…
А я не боялся, – высоту и во сне люблю, оказывается…
Нет, боялся, но это потому, что я не помнил, что я там должен играть, и не помнил никаких слов из сцен – черт, какой я бездарь все-таки, а?..
Глазами искал режиссера, но его не было там – ни на земле, ни на небе…
И когда я проснулся, только тогда удивился – а как же на небе стоял тот дворец? Ни на чем стоял, сам по себе…
И как же я так умудрился проснуться на самом интересном месте, – так и не узнал, мог бы тот дворец туда-сюда летать?
