Но когда крики стихли и Туригутта оказалась на ногах снова, она обернулась, чтобы взглянуть на Мотылька. Взъерошенный и напряжённый, он, тем не менее, не смотрелся чужеродно. Скорее был похож на отбившуюся от стада овцу, нашедшую, наконец, пастуха…

— Это, дружочки, Левр Мотылёк, — сообщила она в пространство, — мой тюремщик.

…или мясника.

========== Рыцарь нарушает правила ==========

Комментарий к Рыцарь нарушает правила

Очень левроцентричная глава)

От истории не так много осталось, что автора чрезвычайно радует)

…В теории — если верить тому же мастеру Мархильту или любым другим Наставникам — воины должны были являть собой все возможные достоинства и никаких недостатков. Каждый из них обязан был соответствовать идеалу или стремиться к нему.

Если Левр и встречал сборище, более далёкое от всех идеалов рыцарства, чем воины Туригутты Чернобурки, так разве что бездомных попрошаек у ворот Сосновой Крепости, далёкой, совершенно забывшейся в приключениях. Юноша призвал оставшиеся у него силы, чтобы не двинуться с места, когда сразу трое мужчин шагнули в его сторону, положив ладони на рукояти мечей и сабель.

— Парень, ты тот ещё камушек, если она тебе не сожрала, — усмехнулся рослый суламит, названный Туригуттой «золотцем», и остальные поддержали его такими же наглыми улыбками.

Левр меча не опустил.

— Так чего ты хочешь за возвращение сестры?

— Ничего. Она подлежит воинскому суду. — Левр проговорил эти слова вполголоса, и они потонули в злобном хохоте присутствующих.

Самое страшное из переживаний прошлого снова было реальностью. И на этот раз рыцарь не мог утешить себя тем, что воины вокруг него не настоящие. Как раз они были самыми настоящими. И смеялись над ним.

Что толку было бороться со своим страхом? Стараться задавить его? Он не становился меньше от этого.

Левр моргнул.

Меч по-прежнему был в его руке.

— С кем из нас ты хочешь сойтись в драке, парень? — продолжил суламит, разминая плечи и оглядываясь. — Любой из нас сочтёт за честь…

Левр не стал дожидаться. Он уже знал — он был уверен, что ему придётся сразиться с кем-то из них, и не с одним. И если перебирать правила, записанные за Туригуттой Чернобуркой, то одно из лучших было бить первым.

Бить первым. Не смягчать удар. Не щадить противника. Не смотреть назад. Не надеяться на будущее. Жить и сражаться в настоящем. И, под свист и гомон зрителей, Левр приготовился.

— Назад! — раздался вдруг властный голос над кругом, в котором юноша не сразу узнал Туригутту. В центр прошагала и она сама.

Кандалы на её запястьях наличествовали. А вот цепь между ними была порвана.

— Дай мне саблю, — толкнула она плечом замершего воина. — Эй, ребятки! Шире разойтись. Он мой.

Чувство собственной чуждости, посещавшее его всегда на тренировочных площадках Сосновой Крепости, отступило без остатка. Был он, песчаная пыль в воздухе, была неулыбчивая, незнакомая Туригутта напротив, и в её свободных руках — сабля. И, если Левр достаточно хорошо узнал её за время их путешествия, воевода не собиралась его щадить. В списке тех, кого она имела полное право ненавидеть, он должен был занимать почётное первое место.

Что ж, они достаточно долго портили друг другу жизнь, чтобы сойтись в финальной схватке. «Здесь и сейчас, — решил Левр, — здесь и сейчас я узнаю, и узнают они все, обманывал ли я сам себя или рыцарство — то, что мне действительно по силам». Азарт, охвативший его, не шёл ни в какое сравнение со страхом, сковывавшим всё тело на турнире в Мелтагроте.

Он помнил всё, помнил тяжесть надёжной брони, что спасла бы его жизнь даже от самых сильных ударов, помнил вкус пыли на языке, помнил поднятые руки зрителей и лица дам. Помнил запах ристалища — лошадиный пот, мокрый песок. Помнил звуки — рвущиеся стяги, восторженные возгласы. Но чего Левр не мог воскресить в памяти, так это себя, мог только вспомнить оцепенение в теле, не имеющее причиной доспехи или неумение замахиваться мечом.

Здесь и сейчас всё было иначе. Даже Туригутта размывалась перед его зрением. Взор выхватывал детали. Потёртые рваные штаны. Сношенные сапоги. Тёмные пятнышки многолетних мозолей между большими и указательными пальцами её смуглых рук. Он мог сосредоточиться на прищуренных тёмных глазах, безумных, прекрасных, на смертоносно-обманчивой простоте шагов, плавных, как поступь лесной косули. На осанке. На изгибе жёсткой талии. Ехидном выражении плотно сжатых губ.

— Ты была куда как смелее, Чернобурка, в койке! — наугад выкрикнул Левр, догадываясь, что спровоцирует женщину, и он добился своего; и Боже, предчувствуя разбитый рот, нос, боль во всём теле и даже, вероятно, выбитые зубы, он хотел этого…

Она атаковала. Всерьёз.

…Левр хотел. Познать её. По-настоящему. Быть врагом или другом, но не мальчиком для сказок на ночь; быть тем, кто её разозлит, рассердит, развеселит, взволнует, но только не оставит одну, не разочарует, не покажет спину.

Её девятый удар был подлым, десятым она его опрокинула на землю, а избежать одиннадцатого ему удалось, совершенно нерыцарским ударом в челюсть скинув женщину с себя. Туригутта зарычала, окружающие — Левр их не видел и не чувствовал их присутствия — что-то пророкотали.

Они меня забьют насмерть, если она просто нахмурится; но это того стоит.

Стычка продолжилась. Поднимая руки и выдыхая, набирая воздух в грудь, отражая удар и подставляясь — Левр напрочь забыл обо всём за пределами их мира на двоих. Ударов было множество, но он умудрялся подхватывать её сложный, рваный, неправильный, непредсказуемый ритм и встраиваться в него.

— Думаешь, я ослабла? — гаркнула воевода, побираясь достаточно близко, чтобы пнуть его в лодыжку. — Да ты стонешь, как ишачка в охоте!

— Тебе лучше знать, — не смолчал он в ответ.

В следующий раз они замерли рукоять к рукояти. И Левр, убеждённый, что уж в этой позиции будет сильнее, выдохнул испуганно, столкнувшись с её прямым взглядом.

В нём была печаль.

Ты опытнее, ты лучше сражаешься, ты хитрее, не так наивна, но счастлива ли ты от этого? — подумал, не посмев сказать, Левр, позволяя за себя говорить это тяжеловесному дедовскому клинку. И больше не терял её глаза. Беспокойные, искренние, как никогда, в которых взрывались степные звездопады, в которых звенела сталь сражений над зелёными полями и ржали кони под грозовыми небесами. В которых бесконечно сражались они вдвоём, прогоняя прочь даже призраки прошлого.

Голоса вокруг исчезли. Зрители исчезли. Запутавшись в ногах друг друга, Туригутта и её рыцарь-противник рухнули на землю и покатились по ней.

Левр ожидал всего, только не того, что её руки настолько сильны спустя месяцы в оковах. Короткое мгновение Тури снова была женщиной, затем — воеводой Чернобуркой, но потом опять, опять женщиной, близкой, желанной, пахнущей острым пряным потом, лошадьми, долгой дорогой, гостиничными безвкусными обедами и дешёвым вином — и вновь оборотилась опасной смертоносной воительницей, готовой вцепиться зубами ему в горло…

Я сражаюсь не с ней, — вдруг пришло Левру в голову, — я сражаюсь с собой. Пришла другая мысль, не менее неожиданная и интересная: что, если и для неё это не просто рутинное убийство? Что, если и она пытается победить нечто большее, чем мальчишку-конвоира?

Разгадать загадку и разрубить хитросплетение узлов им не удалось; над площадкой зазвучал рог, раздались крики, а затем Тури с него сдёрнули, швырнули в сторону, и Левр против разумного рванулся вслед — догнать и защитить её, но тут же оказался на земле лицом вниз, с руками, скрученными за спиной, чей-то сапог отшвырнул прочь его клинок, умелые руки мастерски обездвижили его.

Рядом Туригутта точно так же отплевывалась от песка, злобно дрыгая ногами и руками и проклиная всё на свете.

— Оружие наземь! Королевские дозорные войска вступают в гарнизон Исмей и требуют покорности его величеству!

***

…Быть пленником — сомнительное удовольствие. Пленницей — и того меньше.