И накрыла его одеялом, подоткнула края. Несколько раз прошептала «я здесь», когда он встревоженно вскидывался с места.

Время было самое благополучное, чтобы двигаться дальше. Бросить идиота валяться в кустах.

Тури не сделала ни шага прочь. По этому поводу она не переставала ругать себя следующие два дня, пока между ними царила особая тишина. Тишина выживших.

Такую тишину она знала в лагере на следующий день после сражения, и через день она всё ещё оставалась в тылу. Точь-в-точь как в тот раз, когда они отбили Ибер, ещё до победы, задолго до того, как она обрела воеводские ножны, воинский пояс и даже своё имя. Была бесснежная южная зима, с моря дул ледяной ветер. По крайней мере, никто не голодал, хоть некоторые придурки и жаловались на надоевший фасолевый суп. Ниротиль пропадал на советах и собраниях, Тури выхаживала Трельда и других.

С фронта возвращались носилки с раненными и погибшими. Пять дней после битвы были временем тишины, ветра с моря и прозрачной белизны зимнего неба. Сидя у лежанки друга, Тури лущила фасоль, кутаясь в невесть откуда нашедшееся клетчатое асурское покрывало. Трельд Весельчак потом сказал, что никогда не представлял, что их лисица будет так долго молчать.

Но сразу после битвы, после столкновения с опасностью это всегда казалось Тури самым верным. Пока кровь ещё была слишком горяча, или горе — сильным, она боялась наговорить лишнего, о чём после могла бы пожалеть.

— Всё, теперь ты встаёшь на ноги, — сообщила она Мотыльку на исходе второго дня, — надо спасать свои задницы. И пристроить их для начала куда-нибудь в тёплое место. Давай — рисуй карту, — она ткнула палочкой в землю перед собой, — закончилась халява. Пора по-настоящему напрячься.

Тури почти жалела, что не может запечатлеть его потрясённое лицо в минуту, когда она произнесла эти слова. Должно быть, из-за этого она пропустила мгновение, когда Левр подобрался к ней ближе и, глядя в её глаза своими, бездонными, зелёными и сияющими, продел верёвку в одно из звеньев её цепи.

— Ты что делаешь? Душу твою сношать, ты охренел?!

— Я обещал князю Иссиэлю доставить вас к месту вашего заключения. Я не могу выполнить это задание, но вы по-прежнему пленница его милости и Правителя. Я обдумал всё, мастер войны. Мы добьёмся справедливости. Мы должны вернуться и сообщить о произошедшем…

…Следующие несколько минут Тури изрыгала проклятия, которые даже для неё звучали чересчур грязно. Это было отчаяние, это была полная потеря контроля, и она не собиралась воевать с собой ни минуты больше. Наконец, голос её охрип, ругательства иссякли, осталась только головная боль. Она услышала шаги рядом с собой. Затем почувствовала движение:

— Я разведу огонь, — как бы юноша ни старался, голос его дрожал.

— Чтоб тебе сгореть, — прошипела она в ответ, полная решимости молчать и не заговаривать с ним больше никогда. Но, хотя Тури всегда очень страстно давала себе такие обещания, обет молчания ей никогда не удавался.

— У вас нет спичек?

— Ох, извини, ты это мне, голубчик? Я похожа на дракона? Я дышу огнем? У меня чешуйчатая жопа?

Мальчик промолчал. Против своего решения, Тури немедленно вознамерилась его разговорить. И всерьёз следует задуматься о том, чтобы придушить его ночью или столкнуть в речку, если они окажутся на мосту.

***

Имир Непобедимый, Победитель Золотого Дракона — или даже сам Изумрудный Принц — и те вряд ли мирились бы с бытом, к которому вот уже шесть дней пытался привыкнуть Левр.

Он никогда в своей жизни не представлял, что может быть настолько тяжело просто идти по дороге. Просто идти, никуда не сворачивая. И не только потому было худо, что с ним вместе была Туригутта в кандалах, склочная, ворчливая, невыносимая — хуже, чем прежде. Против Левра ополчилось его собственное тело, хоть порезы и синяки и подживали понемногу, как и сломанные пальцы и нос, оставляя некрасивую желтизну, отёки и тупую боль. Против Левра ополчилась природа вокруг.

Спать на твёрдом тонком матрасе, как приучали учеников в Школе, отчего-то было гораздо удобнее, чем на земле. Земля остывала к утру, под рубашку заползали муравьи и жуки, Левр боялся, что могут заползти змеи, и не меньше — что Туригутта всё же придушит его ночью. Или зарежет его же мечом.

Особенно реально выглядела эта угроза до тех пор, пока, пересекая речушку по мосту, он не выбросил в воду ключ от её оков. Теперь ей потребовалось бы угрожать кузнецу, не зная его языка, или пытаться обворовать кузницу, а это было слишком рискованно, чтобы она вновь решилась. Беда была лишь в том, что и Левр не мог быть уверенным в безопасности их дальнейшего пути.

Особенно после того, как окончательно запутался в предполагаемом маршруте. Это был, как кажется, четвёртый день их побега. Ласковое уже по-осеннему солнце заливало дорогу и бескрайние луга перед ними, дорога стала шире, чаще встречались путники и обозы, а Туригутта не желала смолкать ни на минуту.

— …И куда мы идём?

— К князю Иссиэлю, — в сотый раз ответил Левр, — в Мелтагрот.

— Слушай, а с чего ты взял, что он в этом не замешан? — Подобное предположение заставило рыцаря пойти медленнее, усиленно раздумывая. — Ты хоть представляешь себе, как сложно провернуть подобное дельце без покровительства свыше?

— Его милость никогда бы не допустил подобного, — отогнал мысль Левр.

— Ты положительно безнадёжен, золотце мое. Ладно, допустим, князь из больших праведников. Ты хоть понимаешь, что мы в таком случае идём не в ту сторону? На всех переправах нас будут ждать. Во всех корчмах. У каждого брода через каждую местную речку Тухлянку.

Левр притормозил. Она была права.

— Рисуй карту, попробуем сообразить, куда двигаться, — сказала воевода уже другим тоном, опускаясь на колени на дорогу. Левр честно попытался. Он не был одарён талантами географа.

— Может быть, нам стоит двигаться вдоль берега, — неуверенно предположил юноша, проводя линию, изображающую Велду, какой он её себе представлял. Туригутта скептически подняла бровь.

— Это что? — она ткнула прутиком в точку на кое-как нарисованной карте.

— Город. Нэреин-на-Велде.

— Вот это расстояние — сколько вёрст? Примерно?

Левр сглотнул. Ему чертовски не хотелось признаваться, что он понятия не имел о границах Лукавых Земель. Туригутта страдальчески скривилась и вздохнула, глянула ему через плечо, затем лицо её приобрело характерное выражение настороженности:

— Так, золотце моё, надеюсь, твои руки зажили, потому что к нам приближаются проблемы.

— Дозорные Эбии?

— Не будь глупцом, Мотылёк! Нет, это что-то другое…

Но, когда Левр поднялся и с замиранием сердца обернулся, он лишь тяжело выдохнул и закатил глаза.

— Это всего лишь странствующий варнаярский рыцарь, — пояснил он напрягшейся воеводе, — они иногда ещё встречаются на границах Лукавых Земель.

— Заметь, за всё это время, кроме тебя, нам впервые встречается такой же… рыцарский гордый хрен в железе, — прокомментировала Туригутта, не прекращая исподлобья смотреть на приближавшегося к ним верхом на гигантской лошади.

Зрелище, как мог оценить юноша, было запоминающееся. Левр полагал, он один выглядел в своих доспехах на турнире идиотом, но нет, встретившийся варнаярец мог легко заткнуть его за пояс. Нагрудник и поножи блестели, новенькие и едва поцарапанные, зато наплечники уже покрывались патиной. Нелепый шлем, очевидно, множество раз чинили не самые опытные деревенские кузнецы. Помимо помятого, искривлённого забрала, едва державшегося на двух разномастных болтах, помят и неоднократно залатан был ворот.

Что больше удивило Левра, лошадь чудаковатого странствующего рыцаря также была в латах. Частично. Но в целом, если не присматриваться, путник сошёл с одного из тех самых гобеленов, которыми в детстве развлекал себя сирота-ученик, прячась в отдалённых уголках Сосновой Крепости.

— День добрый, господин, — пробормотал на срединной хине Левр, невольно пытаясь съёжиться под тонким одеялом, обмотанным вокруг плеч, и протискиваясь по обочине. Туригутта с недоверием покосилась на него, но последовала его примеру.