— Не боюсь. Туда мне и дорога, огонь ждет и уже горит.
— Остынь. Допивай и бросай эту жизнь.
— Чтобы рисовать в борделе?
— Чтобы рисовать. Там, где сможешь, начинай заново. Если только в тебе еще есть что-то, кроме пепла.
Тегоан мотнул головой.
— Мы сгораем до конца. Ничего не остается. Я был бы уже мертв.
— Значит, прекращай жевать сопли и делай то, что можешь. Ссылка от цензоров — совсем не то же самое, что инквизиция.
— Когда я вернусь, кем я буду? Опальный маляр с амбициями?
— Ты уже один раз был там. Ты поднимешься еще выше. Ты сможешь.
— Ты утешаешь меня всю мою жизнь. Спасибо, — Тегоан притянул друга к себе и прижался лбом к его лбу, затем вдруг отстранился, словно что-то вспомнил.
Мартсуэль заулыбался.
— Ну давай, говори. Признай, что раньше обо мне в таком ключе и не думал.
— Отвали, — грубовато бросил художник, хмурясь.
— Что изменилось, Тегги? Ты не брезгуешь мной. Потому что ничего не изменилось. Или признавай — или слабак.
— Но женщины-то тебе чем не угодили? — растерянно возразил художник с прежним непонимающим видом, — я не деревенщина, мне можно не говорить про «порчу», вселения демонов и прочие суеверия. Как и когда с тобой это случилось?
— Хорошо. Я расскажу о том, почему меня влечет к мужчинам. Но это последний раз, когда я пытаюсь начинать не с мордобоя.
— Ты рисовал женщин. Ты рос среди женщин. Какого хрена тебе собственного конца не хватает? Зачем ты мне это сказал? Я бы умер, не зная.
— Умрешь, зная. Слушай, шутки оставим, — он поднялся со своего места, встряхнул своего друга, — смотри на меня! Было всякое у нас. Я когда-нибудь, ну хоть когда-нибудь приставал к тебе? В этом смысле?
— Я бы тебе втесал.
— Что тебя сейчас остановит?
Тегоан вымученно вздохнул, отодвигая пустой стакан. Но Марси продолжал:
— Почему ты думаешь, что мне обязательно нужно быть с кем-то, чтобы знать, с кем я хочу быть? И почему этим мужчиной не можешь быть ты, знаешь? — Марси не замолчал.
— Сейчас сделаю так, что ты уже ни с кем быть не сможешь.
— Ты хочешь знать, почему меня привлекают мужчины? я не знаю. Я бывал с женщинами. Я любил их. Я захожу к ним, и ты со мной, бывает, ходишь. Но я искал не Её, а Его. И так было всегда, просто понять и признаться в этом самому себе не так легко, как может показаться. А открыться тебе и того хуже.
— Кто еще знает?
— Ни… не те, кто может об этом рассказать.
— Мать?
— Сдурел? Я ее единственный сын.
— А Эльмини? У вас трое детей.
— Я никогда не любил Эльмини, думаю, об этом могут судить только близкие. И ты из их круга. Мы поженились по сговору, нам терпимо живется друг с другом. Я не нужен ей, она — мне. Но она мать моих детей, и она ни в чем не виновата. Я стараюсь не отравлять ей жизнь своим частым появлением, она не спрашивает, кто у меня, раз мы не спим уже пять лет вместе.
— Вот поэтому я и не женюсь.
— Боишься бросить жену и уйти ко мне?
— Ладно. Имей, кого хочешь, люби, кого хочешь, только вот без этих шуточек.
Марси посмотрел на друга очень серьезно, потом наклонился ближе. Звякнула его сабля о ножки скамейки.
— Ты очень красив. Как мужчина. Со всем, что в тебе есть. Но характер у тебя поганый. И ты мой друг, который, я точно знаю, не разделяет… ничего со мной более того не разделяет. Боже милосердный, ты же ненавидишь акварели! Так что можешь снова начать ходить в баню и перестать прятаться от меня там, если увидишь.
Неловкий разговор, к вящей радости обоих, был закончен.
***
— Гавеллора. Блистательная королева Элдар, некогда правившая в старой столице, Тиакане. Прекрасная настолько, что красота ее обжигала. Она обладала столь совершенным лицом и телом, что ее невозможно было украсить, потому что рядом с ней меркли драгоценные камни…
Чуть толстоватая проститутка задумчиво крутила кончик своей косички, меланхолично отжевывая шарик смолы и часто зевая. Было заметна выщербинка на одном из зубов, как и подозрительные темные пятна на нёбе. Не иначе, проказа куртизанок — сифилис.
— Ну и какая из тебя королева? — устало спросил Тегоан, комкая очередной лист с эскизом, изрисованный с обеих сторон.
— А? Чего там? — отозвалась лениво его модель.
— Все безнадежно. Иди отсюда. Яри, есть у тебя еще в шкатулке что-нибудь?
Трубка с дурманом уже прогорела едва ли не насквозь. Ярида томно изогнулась, подавая художнику очередную порцию. Он привычно задержал горьковатый дым в легких, ощущая пощипывание в горле, медленно выдохнул и потер глаза.
Из коридора доносились какие-то голоса. Тегоан выглянул. Его время еще не истекло, матрона давала неплохую скидку на работу в дневные часы, но сейчас, судя по всему, происходило нечто неординарное. На пороге одной из комнат для гостей, одетая в розовую прозрачную рубашку и босая, стояла юная девочка, дочь самой матроны, насколько знал Тегги.
— Он хороший, опытный мужчина, — матрона ласково гладила дочь по худенькой спине — сквозь рубашку просвечивали позвонки, — если ты в первый раз угодишь ему, он будет приходить снова и платить, а ты знаешь, что нам нужны свежие цветочки.
— Матушка, но я так хотела…
— Торговать в рыбном ряду? Этого еще не хватало. Я родилась в «Розочках», моя мать родилась в «Ирисах» — знатное место было, жаль, что пожар унес его славу.
— Но он старик!
Матрона тут же перешла от ласковых уговоров к брани и рукоприкладству. Послышались хлесткие удары и взвизгивания девушки и грубый голос хозяйки борделя, повествующий о перспективах одинокой девушки на улицах Нэреина.
— Ты сдохнешь! Тебя будут иметь матросы, ты заразишься, твой труп всплывет в отводном канале — и даже собаки не польстятся, уж поверь! Господином она побрезговала! Да если б за это не сажали в колодки, сразу после моей титьки ты бы переключилась на члены, покуда к ним прилагаются кошельки.
Тегоан потерял всякий интерес к происходящему. Это были привычные сцены в «Розочках» и всех подобных заведениях. Однако что-то в робком голосе невинной дочери хозяйки заставило его прислушиваться и дальше.
— Штурман «Лучезара» хочет нетронутое мясо, — прокомментировала Ярида, вваливаясь в комнату и бесцеремонно падая едва ли не на колени Тегоану, — маленькая Адри сегодня наденет в волосы сиреневую ленту.
— Ты помнишь свой первый раз, Яри? — хмыкнул Тегоан.
— Это было так давно. Я, по-моему, еще не умела сама расчесываться, — хихикнула проститутка, — она уже зрелая, за такое матрону не накажут, все по закону. В моё время было иначе.
— Твоё время? Напомни, тебе же нет и двадцати пяти.
— Двадцать шесть с половиной, — притворно оскорбилась Ярида, — через полтора года можно будет уйти на покой. На старушек спрос невелик даже в нижних гаванях. Но меня зовут жить мужчины, — она пытливо посмотрела в глаза художнику, по-прежнему пытавшемуся что-то изобразить на листе с набросками.
Тегоан хорошо знал, зачем она говорит это. То была попытка вызвать его ревность, напоминая о соперниках. Если бы только Яри была чуть умнее, она давно осознала бы тщетность своих стараний.
— Я помню Адри совсем крошкой, — пробормотал Тегоан, прислушиваясь к шуму на первом этаже: матрона шумно грохотала мебелью, угрожая дочери всеми мыслимыми и немыслимыми напастями за строптивость.
Он задумался над быстротечностью времени и случайно сломал грифель. Чертыхнувшись, Тегги отправился вниз, чего совершенно не желал — ножа для заточки у него не было.
