В отличие от храмовников, которые хорошо знали, как в любом случае остаться в выигрыше. С каждого угла раздавались проповеди о повиновению правителям, о том, что благочестие опирается на полное послушание закону Писания, о том, что всем следует каяться… — но в одном лишь синие рясы просчитались.

Правитель королевства много десятилетий прослужил Наставником и знал каноны веры много лучше любых возомнивших себя большими учеными неофитов.

Распоряжения, которые он отдал воеводам, отправившимся в вольный Нэреин-на-Велде, касались прежде всего именно их.

Жители Нэреина привыкли к своему двойственному положению. С одной стороны, Нэреин был вольным городом, и в том ни у кого не было сомнений. Когда речь шла о налогах, пошлинах, каждый горожанин возмущенно принимался доказывать, что законы королевства Элдойр не имеют никакого значения в Нэреине. Но когда разговор заходил о славной победе в войне двенадцать лет назад, или о новых открытиях или победах, то победу делили на всех — и тогда уже спешили вспомнить, что Нэреин и Элдойр всегда держались вместе.

Храмовники этого свойства не учли. Верхушка их Братства, вероятно, успела сделать какие-то важные выводы, потому что предводители храмовников покинули Нэреин-на-Велде. Но рядовые члены «синих ряс» остались в итоге наедине с городом — и толпой, которой успели изрядно насолить.

На мостах встал за один день третий ряд виселиц.

***

На похоронах Мартсуэля Варини, несмотря на волнения, собралась почти вся семья.

Юстиан огляделся. Потер виски. Он последние дни почти не спал, пытаясь соблюсти хотя бы часть традиций Загорья, вроде ночных молитвенных бдений и стихотворных прощаний. Сам не зная, зачем, удивляясь своему стремлению — прежде он не был столь щепетилен в вопросе обычаев. Как будто бы следование им могло как-то исправить положение. Как будто Марси было до этого какое-то дело.

Как и полагается воину, Варини составил основное завещание еще в день присяги. Тогда же был подготовлен саван и сделан взнос на похоронные расходы. Конечно, семья удовлетвориться скромными похоронами не могла. Родственники шипели, что могила без опознавательных знаков и надгробия, хоть и отвечает религиозному канону, никак не устраивала тех, кому принадлежал великолепный склеп на северном берегу.

Эльмини вообще отказалась участвовать в ритуалах. Народный обычай велел ей причитать на кладбище, законы веры запрещали даже появляться там; семья ждала от нее представления с воем, рыданиями и жалобами на судьбу, соратники ее мужа стыдились взглянуть в глаза…

Тем более, когда после коллективной молитвы погребения было вскрыто и озвучено его последнее завещание, продиктованное и заверенное накануне казни.

Два клана перессорились, не успев отойти и на двадцать шагов от могилы Мартсуэля. Сулизе требовали вернуть Эльмини, детей и имущество ее покойного супруга компенсацией за пережитой позор. Варини настаивали на том, что сыновья всегда остаются у родственников отца, а имущество включает в себя, помимо небольшой коллекции оружия, земли — из которых большая часть также отойдет сыновьям.

Еще через пятьдесят шагов все, оставшееся после Марси, было поделено между кланами. Сулы всегда хорошо торговались.

Земли поровну поделили между собой старшины. Детей делить особо не пришлось, судьба их была предопределена давно. Немного поспорили за оружие.

— А Эльмини? — подал, наконец, голос Юстиан. Нахмурились мужчины обеих семей, искоса поглядывая друг на друга. Вдовы считались неблагоприятными соседями и спутницами.

— А разве твой друг не должен ее забрать?

— А разве, кроме нее, ему не полагается денежное довольствие? — спокойно возразил Юстиан.

— Почему он сам не стоит здесь?

— Он ранен…

Разговор на грани склоки был прерван присутствующими на кладбище служителями храма. Недовольные, представители кланов разошлись. Юстиан же направился прямо в «Звездные Ночи».

По дороге его трижды останавливали патрули Дозора, и он стоически вытерпел три обыска. Допросы, производимые на месте, следовало расценивать со всей серьезностью. За шутки, неуместные замечания не один незадачливый любитель побалагурить присоединился к повешенным мародерам.

В «Звездные Ночи» его впустили после столь же тщательной проверки. А в выделенные Тегоану покои проникнуть могли лишь те, кого одобрил лично Гиссамин. Юстиан отогнал всплывшее воспоминание о том, как он волок друга на себе от особняка Варини, где тот свалился без чувств на мостовую, истекая кровью.

В «Звездных Ночах» вопросов не задавали. Через два дня Тегги пришел в себя, а лекарь, привыкший к бесконечной череде больных скверными хворями проституток, лечил художника с редкостным рвением. Возможно, одной из причин был также гонорар от ленд-лорда.

Так или иначе, теперь Тегоан был практически здоров и, что весьма отличалось от его состояния обычно, трезв. Он должен был встать на ноги — и он лежал; должен был говорить — а почти все время молчал.

— Это нервное, — громким шепотом сетовал лекарь, — пережитые тревоги подтачивают его. Изволите знать, статус баланса между телесностью и умственностью…

— Всё-всё, не изволю, — отмахнулся Юстиан, почти выталкивая умника за дверь.

Тревожно он оглянулся. Тегоан смотрел нездешним взором куда-то в окно.

— Не холодно?

— Оставь. Что… был там?

— Я проследил, Тегги, — приблизился и пожал слабую руку Юстиан, наклонился ближе, — он покоится, как подобает.

— Эльмини.

— Дома. Она с детьми была у братьев. Они получили завещание, — Юстиан прижал руку к груди, — не знаю, что бы я делал, оставь он мне такую клятву. Боюсь, сейчас они воспользуются ситуацией и разделят деньги и земли, а тебе оставят только расходы. Но ты не волнуйся.

Тегоан при всех причинах волноваться делать этого не мог физически. Он чувствовал себя не просто паршиво, что было положением довольно привычным. Он как никогда отчетливо ощущал, на каком тонком волоске держится его жизнь — и не ранение заставляло его думать так.

Зашуршала раздвижная дверь, Тегги перевел взгляд и едва не потерял сознание. С подносом, заставленным лекарственными настойками, вплыла, скрытая черными шелками, женщина. Он узнал бы ее по походке, даже если бы не обстановка вокруг. Узнал бы расписанные хной руки — сжавшиеся чуть сильнее на подносе, когда она увидела, что он пришел в себя.

Юстиан встал и церемонно поклонился леди.

— Это племянница ленд-лорда, леди Амин. Господин был весьма обеспокоен твоим состоянием…

Она сняла вуаль, прикрыла лицо краешком ткани, Юстиан поспешно отвернулся. Уже не впервые Тегоан замечал, как подчеркнуто почтительно уроженцы Загорья относятся к традиционно одетым женщинам. Но сам художник лучше вырвал бы себе глаза, чем отвел их от Нессы.

Она словно стеснялась встретиться с ним взглядом. Зато он мог разглядеть — небывалое событие! — ее лицо в свете дня. Впервые.

Он видел ясно каждую черточку. Не мог насмотреться, не оценивая увиденное, но запечатлевая его в памяти. Мгновения упавшего света, вычертившего тени под необычно широкими скулами. Ни следа румянца. Кожа, не знавшая загара — белая, но не бледная; прозрачная, яростная зелень круглых глаз, сделавшаяся ярче, когда она взглянула на рану. Широкие суламитские брови как крылья чайки, придающие лицу некоторую кажущуюся тяжеловесность, сошлись к переносице — она капала настойку в чашку, поджав губы, отчего они приобрели уловимое сходство с губами ленд-лорда.