— Помнится мне, я хотел в свое время найти себе кого-то вроде твоего лорда-покровителя, — размечтался Юстиан, — золотых дел мастера в одиночку долго не протянут.

— А как торговля, не привлекает больше?

— О-о, наелся по уши. Ладно в городе, хоть здесь все кормушки уже заняты. А в провинции как: если на тебе нет пуда каменьев, трех драконьих отрезов парчи, и с тебя не падает жемчуг, никто в твою сторону не глянет, — вздохнул ювелир, — у меня и здесь от улыбки к вечеру скулы сводит, а клиентура-то капризная, иной раз лучше б кого промеж ребер продырявил…

— Или тебя продырявят, — Тегоан поежился. Нэреин-на-Велде, один из самых безопасных городов не только Загорья, но и всего Поднебесья, за последние полтора-два месяца превратился в место, где небезопасно было даже на пороге собственного дома. Юстиан отказался от работы с драгоценными камнями и металлами не в последнюю очередь из-за слишком высоких рисков. Не один ювелир был найден на Отмелях ограбленным и забитым насмерть.

— Я подумываю о временной смене дислокации, — поделился Юстиан, придирчиво оглядывая купленную баранину, — надо же, свежая! А ты думал об этом, а?

— Что, уехать? Закончу работу на лорда и подумаю. Но в провинции живопись никому не нужна. Это золото везде в цене.

— Есть только одно, что опережает золото, — мудро напомнил друг, — и это оружие. И власть.

— Власть — это сочетание трех: оружия, денег и ума, чтобы применить первые два, — припомнил изречение древности Тегоан.

Мысли его вновь вернулись к семейству Амин. «Не иначе, суламитское колдовство», — в отчаянии пытался мужчина отогнать прочь несвоевременное желание, доставлявшее теперь больше страдания, чем удовольствие. Богатая и родовитая, Несса никогда не станет его. Нищий художник, приехавший за лучшей жизнью в Нэреин, ей не ровня. И одновременно он отказывался с этим смириться. Рассудок напоминал, что леди-бастард вскоре наверняка будет сосватана за какого-нибудь зажиточного провинциального дворянина, а то и за одного из собственных кузенов. Но душа бунтовала, отказываясь принимать такой ход событий.

Он помнил ощущение нагого тела Нессибриэль под черным шелком — ни серег, ни колец, ни ожерелья. Красота в украшениях не нуждается, подумалось ему. Гиссамин тоже предпочитал строгость во внешнем виде. Возможно, он был настолько богат, что мог позволить себе демонстрацией положения пренебречь. И неизменно радушен был с Тегоаном.

Но никогда не давал забыть о той пропасти, что разделяла их.

— Так что, ты к Варини или в свою привычную среду «Звездных Ночей»? — на прощание спросил Юстиан. Тегги пожал плечами:

— Пока не решил.

Хотя решил еще с утра, до рассвета, первый раз проснувшись, что от Марси не отойдет ни на шаг.

Проводив до арок Южных Акведуков Юстиана, Тегги снова почувствовал приступ тревоги, посетившей его за завтраком. Тревога эта контрастировала с прошедшей ночью и утром. С тем, как он и Марси полночи предавались воспоминаниям, перебирая самые неловкие, волнующие душу из них. И целовались. Тегоан потряс головой, словно это простое движение могло прогнать мысли о бесчисленных поцелуях, которыми одарил его Мартсуэль Варини.

«На несколько жизней хватит». Как и воспоминаний о прикосновениях, ласках, непристойных звуках и собственном смущении, которое он скрывал за анекдотами, шутками, откровенной бранью. Совсем не те сладкие речи, которые он шептал Нессибриэль, и которыми она ему отвечала…

Сбежать от Марси! К той, что скрывалась за черным шелком вуали и пестрыми занавесками паланкина. Насытившись ею и все-таки сорвав и этот цветок, вернуться — к нему. Томному, зацелованному с ног до головы, бесстыдно откровенному, у которого на пояснице сзади, кроме шрамов, веснушки. И они же на плечах. И даже на коленях.

А от них обоих бежать — к дурману всех сортов, к давно покинувшим из-за привычки видениям, рождающим новые идеи, дарящим небывалые оттенки палитре и холсту.

«Или сбежать от всех, и конечно, от себя в первую очередь. Я запутался и не имею никакого желания расправляться с узлами: рубить их, тянуть в разные стороны, просить помощи. Не лучше ли уйти, не прощаясь?». Тегоан обнаружил себя на мосту, смотрящим в темные воды Велды.

Самый широкий и знаменитый из мостов через реку, он был построен во времена Смуты, когда Загорье обрело независимость. В отличие от многих других мостов, этот никогда не обрастал лавками, каморками лодочников и сторожей причалов. Несколько лет подряд на нем устанавливали и тут же разворовывали фонари: проходящих крупных судов выше доков не было, и в освещении нуждались лишь припозднившиеся прохожие и представители Дозора, устающие разгонять мелких воришек и серьезных грабителей по темным закоулкам Нэреина.

Тегоан взглянул в сторону северного, правого берега. Оглянулся на южный. Не хотелось идти ни в одну из сторон. Снова посмотрел вниз. Мысль тонуть в бездонной Велде начинала казаться по-своему привлекательной и даже немного романтичной. Может быть, Бог простит его. Особенно, если он не станет покушаться на невинность Нессибриэль, оставит противоестественную близость с Варини, и просто уйдет — быстро и не оборачиваясь. Веревка, камень — и шаг, один лишь шаг вперед.

«Весна скоро. Мне опять приходят эти мысли, которым я никогда не следовал — но с которыми всегда любил играть». Тегоан вздохнул, вспоминая слова Наставника. Что-то об играх он говорил. Что-то очень важное. Уходя, художник отметил, что уровень воды дошел до второй отметки, а мутно-зеленая волна набегает на камни набережной с ощутимо большей силой.

Разлив приближался.

***

Марси не вернулся домой вечером.

Тегоан извел себя ревностью и планами мести Оттьяру. Конечно, припоминал он и слова самого Варини. Друг был слишком честен, чтобы расставаться иначе, чем глядя в лицо. А значит, он и мастер-лорд обязательно должны были встретиться.

И еще зачем-то нужен был Мартсуэль храмовникам, о чем Тегги забыть никак не мог. Он исходил студию вдоль и поперек, хватался за голову, кляня себя: как забыл сказать Марси главное! На каждый звук верхового на улице он бросался к окнам, скрип двери мерещился даже в негромком шепоте ветра за окном, и спать Тегоан не ложился вовсе.

Свернувшись под шелковым домашним одеянием Мартсуэля, он перебирал ночь и утро, проведенные с ним. Но вместо цельной картины — фон, детали, центровка — выплывали вспышками света ощущения, память тела. Восторженное низкое «ах» пересохшими губами, от которого сойти с ума можно было быстрее, чем от иных громких стонов. Собственное удовольствие, когда после долгих разговоров, объятий Марси снова взял его. И даже то, как Тегоан решил идти до конца — и воинственно оседлал ноги друга, склонившись затем к терпко пахнущему члену… и то, как они продолжили в купальне, чуть не ошпарились кипятком, замерзли в ледяной кадке — и согревали друг друга, уже не стесняясь никаких прикосновений и ласк.

Утром Марси по-прежнему не было. Нарочный из Школы не появился и к вечеру. Эльмини забеспокоилась, написала братьям, и через полчаса после того, как мальчишка-посыльный, получив тройную плату, убежал, дом Варини наполнился шумом и беспокойством.

Тегоан оказался выхвачен из привычного ритма жизни и напрочь забыл и о «Звездных Ночах», и о собственных планах.

Семейство Сулизе, к которому по рождению принадлежала Эльмини, отличалось традиционностью нравов в худшем смысле этого слова. Братья Сулизе знали лишь два цвета: «наш» — каким бы он ни был, и вражеский. Для них не существовало повода, по которому глупо было бы ввязываться в драку, если в ней уже был замешан кто-то «свой». Эта черта имела и обратную сторону: причисленный к «своим», вне зависимости от обстоятельств, обязывался ответить тем же. Тегги был «своим», и в первые же несколько часов свояки Варини отправили его с остальными членами семьи искать Марси во всех портовых кабаках, игорных домах и притонах любителей опия.