Здесь, на родине философии, науки — со всеми грехами и пороками, со всей грязью и нечистью, начиналась свобода. Сочинения любых авторов, песни и стихи поэтов, картины, теории, идеи и открытия — все было доступно, все было можно. Нэреин-на-Велде был славен не разгулом и бесчестием. Однако почему-то Тегги раз за разом выбирал именно их, и слова Наставника заставили задуматься о причинах.

«Нет, храмовники не удержатся надолго в Нэреине, — думал Тегоан, и понемногу тревога отступала от сердца, — они нигде надолго не удержатся. Не их ли вина, что мы, давясь от их приторной набожности без единой царапинки, бросаемся очертя головы в омут страстей? Нет ли их вины в том, что мы отходим от той веры, что несем в себе — ведь несем же!». Ему вспомнилась собственная свадьба. Былые времена, далекое прошлое, собственное, такое смешное теперь волнение, невеста — женой была недолго, и запомнилась ему больше именно невестой, застолье, небогатое, но сытное.

Вспомнилось и то, что он верил тогда, верил без сомнений, что знает, как надо жить, и никогда не сойдет с тропы. Как недолго это продлилось! Как коротка была юность без сомнений. Чистая не отсутствием грехов, но собственным раскаянием за них.

«Что я хотел бы взять оттуда? Из тех времен? Владеть снова саблей, я по ней скучаю. Почаще фехтовать с Варини, Юстианом, вставать с рассветом на молитву, как когда-то — я бы гораздо больше успевал. Писать красивых женщин. Одетых. Разных. Не хотеть — любить. Искать! Искать неустанно! И однажды…». Он не посмел загадать еще одно желание, невозможное, неисполнимое, глядя на белые своды соборного храма Нэреина.

Но сначала он найдет в себе силы закончить начатое. Дать Гиссамину его картину — и послать куда подальше прежнюю жизнь. Не раньше. Никак не раньше.

***

На площади Победы — после войны за трон Элдойра в каждом городе появилось что-то в честь выигрыша — Тегоана задержала толпа. Толпа на улицах Нэреина была делом обычным. Дозорные редко пресекали попытки самосуда — чаще тогда, когда дело доходило до развернутых побоищ или свершения кровной мести.

Однако в этот раз дозорные усердно изображали глухонемых слепцов. Тегги любопытно протиснулся ближе к центру круга, образованного разгневанными людьми Бану и небольшим числом сородичей и волков, присмотрелся, интересуясь происходящим.

Увиденное его не порадовало.

— Чем виновата эта бедная женщина? — толкнул он в бок северянина в здоровущей песцовой шапке.

— Трахалась с соседом. Говорят, даже за просто так.

Тегоан уже был готов зевнуть и покинуть собрание, когда обманутый муж, сорвав с несчастной изменницы одежду и бросив в толпу отсеченные косы, крикнул:

— Пусть каждый возьмет то, что захочет от этой твари — она бесплатная!

Тегги ступил на шаг назад, опасаясь, что его просто-напросто затопчут. Он едва успел разглядеть черты пойманной с поличным жены, а ее уже терзали, едва не разрывая на части, трое или четверо изголодавшихся насильников.

Сплюнув, Тегоан предпочел убраться на противоположный край площади, остро нуждаясь в глотке горячего чая, сдобренного чем покрепче. К чему он так и не смог привыкнуть — так это к публичным изнасилованиям, особенно, если предполагалось, что жертва в результате наказания должна исправиться и измениться к лучшему.

— Что, брат, воротишь нос? — дружелюбно подплыл с ароматной кружкой северянин в белом фартуке, — распутница получает свое.

— Никогда не мог понять, чем руководствуются мужья, настаивающие на подобном наказании, — пробурчал Тегги как бы в пространство. Оборотень задумчиво пригладил пышные усы.

— Поговаривают, скоро это дело запретят. По мне, так это еще посмотреть, кто виноват больше. Я этого пьянчугу здесь каждый вечер вижу. Бедняжка, видит Бог, тосковала по мужской ласке, а он надирался до соплей несколько лет подряд.

— Вот поэтому я и не женюсь, — улыбнулся Тегги, за спиной слыша торжествующие крики первых, получивших свою долю от «наказания» преступницы.

Невольно вспомнился сон, испортивший утро. И заодно та мелочь из сна, которая заставляла сердце замирать и тревожиться. Мартсуэль во сне был подпоясан наизнанку.

Так одевали только покойников.

«Интересно, с кем на этот раз закрутил Марси интрижку, — размышлял Тегоан, дожидаясь окончания столпотворения, — я чую всем нутром, что дело нечисто, а воевода Оттьяр уехал не в духе. Интересно, как они находят друг друга в Школе. Не ходят же по залам и дворам с разговорами?». До сих пор Тегоан встречал только одного мужеложца из воинов — закоренелого в разбоях и грабеже, каторжанина Теванто из Атрейны. Понадеявшись на помилование, он вступил в ополчение во время войны, и не только выжил, но и обзавелся постоянным спутником — имя того Тегги запамятовал.

Удивительно было не увлечение Теванто своим полом, но то, что он его не скрывал, а за насмешки имел обыкновение пускать кровь. Другой бы давно болтался повешенным на крепостных стенах, но Теванто свое право жить вне правил заслужил, и ему прощали бы и много большее.

«И все же — кто у Марси?». Разозлившись на себя и свои мысли, Тегоан допил чай, обжигая рот и горло, мельком глянул на площадь, где расходились вершители самосуда, и отправился в Верхний город. Обходя площадь, он увидел наказанную преступницу.

Как он и предполагал, женщина была близка к смерти, если не стояла на пороге ее. Нижняя рубашка превратилась в лохмотья, ноги несчастной все были в крови и ссадинах, во рту, кажется, не хватало нескольких зубов, а безумный взгляд и характерное поскуливание говорили, что рассудок покинул ее. Тегги на ее месте предпочел бы расстаться с ним навсегда. В стороне от скорчившейся в слякотной грязи изменницы рыдал, размазывая грязь по лицу, ее муженек.

— Ну что за шлюха, — подвывал он себе под нос, прикрывая лицо шапкой, — что ж ты за мразь оказалась… зачем я тебя любил!

На развязку очередной драмы Нэреина-на-Велде никто не смотрел. Правосудие свершилось, и дальнейшее горожан не интересовало.

========== …и Проекции ==========

В «Звездных Ночах» было необычно многолюдно. Тегоан занял свой облюбованный уголок, удивленно замечая, что с последнего визита ни одна кисть или банка с краской не были переставлены, хотя под ними вытирали пыль, а под мольбертом — мыли полы. Несомненно, это был результат приказа, только вряд ли матроны борделя. Та мало что смыслила в искусстве.

Скорее всего, здесь побывала Нессибриэль. Тоска по ней ударила в грудь остро, как кинжал. Тегги обошел почти все коридоры дома цветов, но не встретил ее. Опасаясь навлечь на нее даже тень подозрений, расспрашивать не рискнул.

Он перебрал свои наброски. Разложил краски по цветам. Отмыл кисти, пересчитал рамы…, но желания немедленно писать не появлялось, хотя идеи и были. Тегоан знал, что должно быть на картине. Знал, как именно следует это изобразить. Оставалось лишь выжечь искру, что запустит движение руки с кистью, но именно искры не хватало.

Утренняя тревожность комом в груди давила и не давала вздохнуть. Вдобавок, почти все комнаты были заняты, и не попалось ни одной свободной йарни или хотя бы прислужницы — Тегоан был бы весьма признателен любой из них, кто помог бы ему расслабиться, хоть немного.

— Что тебе стоит? Десять минут, и ты свободна, — уговаривал он одну из лучших ойяр.

— Ты скорострел… я уже одета и причесана.

Прическа ее, высокая, с многочисленными гребнями, бусами и заколками, обещала просуществовать в любом случае недолго, но Тегоан не сдавался.