Синие балахоны храмовников здесь встречались лишь изредка. Собор Нэреина не пустовал, однако. Здесь мятущиеся души получали успокоение наедине с Богом, либо с помощью многочисленных богослововских трактатов. Тут учили Писанию и законам многочисленные Наставники, здесь же детей можно было научить грамоте, как, впрочем, и взрослых. На небольшой площади перед ним, помимо вездесущих нищих, продавали книги и принадлежности для письма. Здесь можно было найти и кисти, но Тегги редко мог себе позволить такую роскошь.

Он впомнил Наставника родной деревни — стройный красавец с удивительно ясными темно-серыми глазами и неизменно доброй улыбкой был любимцем всех соседей. Девушки мечтали выйти за него замуж, молодые парни хотели учиться. А он выбрал в жены сироту-дурнушку, жившую едва ли не на улице, а честно заработанные ремеслом столяра деньги раздал милостыней. В деревне Наставника, конечно, не поняли, хотя и восхитились.

Тегоан не понимал его до сих пор, но помнил, что первый урок живописи получил именно на его уроках.

При входе в храм он привычно огляделся. Мысль стянуть деньги из ящиков для пожертвований не раз и не два приходила ему в голову — и так бы он и поступил в тяжелые времена. Только вот незадача — умников в Нэреине не перевелось, и ящики все были снабжены замками и окованы железом.

На одном из них виднелись следы взлома — кто-то упорно не сдавался. Тегги покачал головой, улыбаясь.

Вздохнул еще раз.

«Зачем я сюда пришел?». Отчаянно захотелось этот же вопрос задать кому-то, кто на него ответит. Но вокруг никого не было. Только старательно натирал полы длинноволосый мужчина, в скверной одежде и без обуви.

— Бог в помощь, брат. Провинился? — бросил Тегги, подходя ближе.

— По попущению Божьему тружусь, раскаиваясь, — меланхолично пропел тот, натирая мраморный пол, — не уследил по малодушию и скудоумию за посланным свыше дневным промыслом, за что и лишен был благодати трапезничать с братьями.

— Где-нибудь здесь есть Наставник?

— Он перед тобой. Смиренно кается. Чем может помочь один грешник другому?

— А с чего это ты вдруг решил, что я грешник? — ни с того, ни с сего Тегоан всерьез вспылил. Наставник-полотер лишь бросил на него короткий, полный особой прозорливости взгляд, и пожал плечами, не прерывая своего занятия.

— Вероятно, я ошибся, и предо мной большой праведник. Что ж, я приношу свои извинения. Зачем же моя недостойная персона понадобилась праведному господину?

Тегги сел рядом, уставился в никуда. Пожалуй, ниже падать в самом деле было некуда. Он дошел до посещения храма. Дошел до потребности в исповеди словами, а не красками по холсту.

— Кажется, я качусь по наклонной. Последние лет двадцать как минимум, но в последнее время все быстрее. Только не советуй мне найти Бога, читать Писание и все такое.

— Не буду, — лаконично ответил Наставник, засучил рукава, бросил тряпку художнику, — ну-ка, любезный, помогай-ка, не трать зря время.

Тегги не мыл полов со службы в Башнях, но сейчас ему жизненно нужно было поговорить с кем-то, и ради такого можно было даже вспомнить армейские навыки.

— Чем на жизнь зарабатываешь, юноша?

— Рисую. На заказ.

— А-а, понятно. Творчество, значит. Продаешься все дороже, катишься вниз быстрее. Я ответил на первый вопрос? — Наставник бодро выплеснул ведро с грязной водой в желоб, закрытый кованой решеткой, — задавай второй.

— Как не продаваться? Надо на что-то жить.

— На что больше всего ты тратишь денег?

Тегги промолчал. Не перечислять же, в самом деле, свои основные статьи расходов, заключавшиеся во всякого рода излишествах, потакании порокам и тщеславию.

— Я ответил на твой второй вопрос. Ты продаешься, потому что ты хочешь продаваться. Потому что ты знаешь себе цену, и тебе нравится смотреть, как она растет, а тебя хотят купить все большее число несчастных заблудших душ… подай-ка щетку, — служитель храма вздохнул, привставая на коленях и отжимая тряпку, — третий вопрос задашь? Подумай лучше, прежде чем сделать это.

Тегоан опустил голову, оттирая особо въевшееся пятно. У него родились тысячи вопросов. Тысячи устремлений.

Он хотел знать, как пережить приступ острого желания пасть на колени в доме Амин и повиниться перед лордом в любви к его племяннице. Он хотел признаться Эльмини в своих более чем странных и усложняющихся отношениях с Марси. Еще хотелось разбить в кровь лицо Оттьяру, прирезать во сне Толстяка Будзу и сжечь добрую половину всего, что писал когда-то. Одна беда: все приговоренные им работы давным-давно нашли свое место у заказчиков.

Всплывали и более странные желания. Отправиться на родину матери, чтобы узнать, наконец, за что ее на самом деле заклеймили и изгнали из Атрейны. Эдель повидал множество продажных женщин. Ни на одну из них она не походила.

Хотелось вернуться в отчий дом, жениться на простой работящей девушке, нарожать с ней детей и жить тихо и мирно, как и полагается их народу — в гармонии с природой, своей натурой, законами неба.

И, наконец, из всех странных желаний и вопросов соткался один, главный. Как все это одновременно уживается в нем? Куда в итоге заведет?

— Как узнать, что меня ждет? Ну, после… после всего…

— Рай или ад, юноша?

— Да.

Тегги не любил думать о смерти. Даже не так, он ненавидел думать о собственной смерти. И чем дальше — тем больше старался избегать этих мыслей.

— Никто из живущих не знает, — задумчиво проговорил Наставник, уставившись внезапно куда-то вдаль, — но каждому будет облегчена та дорога, которая предписана. Все предопределено — и добро, и зло. Но ты можешь молиться. Молитва меняет очень многое. Попробуй. Хуже не будет точно. Бог знает ответы на все твои вопросы.

Тегоан промолчал — не хотелось оскорблять храм возгласом «опять нудятина» или «я так и знал». И все же что-то заставило его запомнить слова, с которыми Наставник поднялся, наконец, с пола, собрал принадлежности для мытья и обратился к художнику прежде, чем уйти.

— Посмотри вокруг. Мы не носим одежды благочестия, здесь праведников нет, — посоветовал он спокойно и доброжелательно, — тебе не нужно отчитываться ни перед кем из нас. Я не загляну в твое сердце. Не смогу следить за тобой денно и нощно, отбирая, как у малолетнего, все твои опасные, недобрые игрушки. Но возможно, однажды ты что-то решишь для себя и выбросишь их сам. Когда вырастешь. Если вырастешь.

И, раскачиваясь и напевая строки Писания, Наставник преспокойно удалился в направлении внутренних дворов храма.

Тегоан сидел один еще некоторое время. Взгляд его привлекли белые своды нового, пристроенного недавно зала. Чудесные, ровные, прекрасно отштукатуренные, но, на его взгляд, слишком уж пустые.

Что он изобразил бы на них? Эта мысль посетила его неожиданно, но он с радостью подхватил ее и принялся размышлять, устроив подбородок на коленях и обхватив себя руками. Так, бывало, он часами пропадал в детстве, забываясь в мечтаниях и улетая далеко-далеко от реального мира.

Элдойр, военная ставка и центр королевства, украшал свои храмы цветами. Атрейна, горное княжество асуров, предпочитала геометрические узоры, но здесь… здесь нужно было что-то другое. Что-то новое, чего не было нигде во всем Поднебесье. «Мечтай смелее, — прошептал давно забытый голос из прошлого, — сочиняй. Иди вперед. Не трать время, спотыкаясь. Ты найдешь то, что нужно, то, что до тебя никто даже искать не думал». Тегги вздохнул.

Именно поиск неизведанного привел его некогда в Нэреин.