Судя по взглядам мастер-лорда, в доме у Варини он был впервые. Сейчас воевода сам на себя не был похож, по крайней мере, таким его Тегоан никогда не видел раньше.

Ни следа не осталось от развязного, полного презрения ко всему миру воителя, пресытившегося и уставшего от пресыщения. Застегнутый на все пуговицы, осанистый, Оттьяр мог позировать для гравюр-иллюстраций в проповедях о пользах добродетели. Причесанный, даже, скорее, прилизанный волосок к волоску, он смотрелся аристократом.

«Лицемерная сволочь». И тем не менее Тегоан не мог отказать себе в удовольствии подойти к воеводе и приветствовать его. Тем более, что чувствовал определенную долю превосходства.

«Я спал с ним, ясно? Он — мой, он был моим, моим и останется, а ты любись с ножнами, ублюдок».

Оттьяр натянуто улыбнулся.

— Буду признателен, если вы вернете эти метательные ножи господину Варини. Завтра утром, если не сегодня ночью, мы покидаем город.

— Что же вы сами не вернете их? — Тегги поймал себя на том, что закрывает собой хозяйку дома, но назад не отступил. Оттьяр смерил его снисходительным взором. Затем, прикинув что-то и решив, что художник недостоин соперничества, взглянул на Эльмини через плечо Эделя с неожиданной теплотой.

— Был чрезвычайно рад встрече с вами, леди. Мастер.

«Расстались, значит. И где тогда пропадает Марси?».

***

— Твой воевода-мужлан покинул город, — с этими словами заявился Тегоан в студию к Мартсуэлю, едва тот появился, наконец, дома.

В отличие от него, Марси творческий кризис не коснулся, и он уже замер у мольберта с очередным наброском в руках.

— Я знаю, — глянув на друга, кивнул Варини, — Старшины отзывают отряды.

Эта новость заставила Тегоана немного выплыть из переживаний личного характера.

— Куда? На север?

— Нет. На восток. Закрыть войскам королевских армий дороги, не вступая в бой.

— А если они все-таки войдут? Вернутся отряды?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Мартсуэль, закрепляя холст на мольберте.

Тегоан сел на тахту.

— Ты не думал вывезти семью из города? Хотя бы на время.

— Думаю, разумнее будет оставаться здесь, — хмыкнул Варини, — если Туригутта появится, начнут они с предместий, город задержит их. И у нас всегда будет Велда, ты не забыл?

Что верно, то верно. Чего Тегоан никогда до конца понять так и не мог, так это пристрастия сулов, суламитов и их ближайших родственников к речным путешествиям. Велда предоставляла для этого обширные возможности, и у каждой семьи почти была лодка, а то и не одна. Только жителям далеких окраин следовало беспокоиться о своем будущем. Имея в доступности хотя бы один канал, горожане могли покинуть дома в любое время.

Оплакивать будущее стоило лишь торговцам, чьи товары находились на суше. Мартсуэль, получавший доход с деревенских угодий и воинское жалованье, мог не опасаться.

«То-то он такой веселый, когда тут жизнь рушится».

— Значит, все в порядке, ты не беспокоишься ни о чем, и у тебя новый любовник. Я пошел.

— Тегги!

— Руки убери. Я все понял.

— Тегги, прекрати. Ты из-за этого не говоришь со мной?

— Руки!

Как так вышло, что Марси получил от него удар по лицу, Тегоан потом и сам понять не мог. Простое прикосновение к плечу того не стоило. С размаха, влепить пощечину лучшему другу! Да еще и оставить след от царапнувшего кольца. Сплюнув, Марси зло оглядел Тегги исподлобья.

— Если бы я не знал, что ты забросил тренировки, то вызвал бы тебя. И у тебя не было бы шансов.

— «Если бы».

Сказав это, Тегги не сразу понял, что именно самого Варини и процитировал. И Марси расхохотался. Утер выступившие слезы тыльной стороной ладони, улыбался все шире, пока сконфуженный Тегоан отворачивался.

— Вызвал бы, — продолжил, по-особому улыбаясь, Марси, подходя ближе и зная, что теперь его не оттолкнут, — и с легкостью уложил на лопатки. Или, — тут он усмехнулся с особым блеском в глазах, — ты предпочел бы… по-другому?

Тегоан задохнулся возмущенной бранью. Все еще смеясь, Марси, лукаво оглянувшись, не спеша покинул студию. Сил у Тегги достало только на то, чтобы крикнуть вслед:

— Я тебе припомню!

— Я не сомневаюсь, — донеслось в ответ.

***

Не в последнюю очередь в пику Марси Тегоан выбрался из дома и отправился в «Розочки». Идти туда вовсе не хотелось, но нужно было поговорить хоть с кем-то. Ярида не была особо ценной собеседницей, но слушательница из нее получалась отменная.

Однако у самых «Розочек» его встретили вселяющие в душу каждого горожанина ужас погребальные носилки. Рядом на корточках сидел сумрачный дворник, он же разнорабочий борделя, и щелкал семечки.

— Надо чего? — нелюбезно поинтересовался он у художника.

— Я к Яри, пустишь? — предувствуя неминуемую развязку, спросил Тегоан. Ожидаемый ответ все же заставил вздрогнуть его сердце:

— Умерла. Вчера вечером. Сегодня провожаем…

Что побудило Тегги подняться наверх и взглянуть на куртизанку в последний раз, он не знал и сам.

Дом цветов смолк. Здесь смерть была чуждой гостьей, хотя и приходила нередко. Но в домах, где торговали усладами и весельем, о безвременной кончине хотелось думать и говорить меньше всего. И тем не менее, век куртизанок был чаще всего короток. Если не болезнь, то пьяная ссора, ревность, вооруженная клинком, вино или дурман уносили жизни продажных женщин. О том, что случалось с ними после, говорили еще меньше.

Куртизанкам по непреложным законам их ремесла погребение в земле не полагалось. Их, как язычников древности, ждал погребальный костер. Храмовники говорили, что это должно напоминать об адском пламени, непременно ожидающем грешниц. Более прагматичные матроны считали, что обычай этот позволяет экономить на кладбищенских обрядах и украшении могилы.

В любом случае, как бы там ни было, притихшие девицы «Розочек» знали, что рано или поздно подобная участь суждена каждой из них, если только они не оставят свое ремесло и не убегут достаточно далеко от свидетелей прошлого. Девушки жались одна к другой в тщетных попытках побороть страх, выглядывали из-за дверей, зажимали рты рукавами своих платьев.

— Я боюсь мертвяков, — пискнула одна, когда Тегоан проходил мимо.

— Ну и что, такое ж мясо, только падаль, — прокомментировала другая, полнотелая волчица. На нее зашипели и замахали руками.

Тегги смотрел на тело умершей подруги самых черных — и самых радостных — дней и не мог понять, почему ему самому стало вдруг так страшно и одиноко. Словно вместе с блудливой, перепробовавшей все на свете из утех и ни от чего не отказывавшейся Яридой уходила его собственная жизнь или огромный ее пласт. Будто бы целая глава книги, которую он мог бы написать о себе, не могла быть понята никем, кроме нее.

И вот она лежала перед ним на свернутых одеялах, мертвая. Заостренный нос, восковая с голубизной бледность кожи проступали даже сквозь слои краски, свинцовых белил и морковного оттенка румян. На прозрачных руках, что кто-то заботливо сложил на ее груди, вложив в них бумажную потрепанную розу, проступали первые сизые пятна. Плесневая чахотка быстро завоевывала побежденную плоть.

При жизни она никогда не волновала Тегоана, не казалась ему красивой или притягательной, сколь бы то ни было интересной. Перешагнув рубеж смерти, Ярида вознеслась много выше. Печальное лицо оказалось совсем юным. Без своих уверток и ужимок, Яри снова стала той, которую когда-то встретил Тегги. Двадцати с небольшим лет разбитной красоткой, смешливой, бестолковой, у которой целы были почти все зубы, и которая не уставала их скалить в бессмысленных улыбках в ответ на самые незамысловатые шутки. Той, которая уже познала силу своей власти над мужчинами, но еще лишь играла ею, не умея и не стремясь научиться.