Двигаться самому и повторять этот маневр было трудно. И Тегги оставил эту идею. Предпочел забыть обо всем, отдаться чистому ощущению. А оно говорило, что вокруг его члена теплая теснота, и приятно проникать в нее снова и снова. Входить резче и сильнее, придерживая Марси за шею, за плечи, вовсе переставая придерживать. С упоением брать его, слушая высокие стоны, чуть ли не хнычущие мольбы — бесстыдные, откровенные:

— Возьми еще, прошу, возьми больше, да, так, возьми до конца…

Он совсем не хотел останавливаться так скоро. И все же излился почти сразу же, как только кончил Марси — содрогаясь и сладко задыхаясь, шепча какую-то чушь, которую обычно шептали женщины, что-то такое, от чего хотелось остаться в них глубже, как можно глубже…

— Полегчало? — спросил лишь тихо, приникая лбом к его плечу и обнимая, как всегда раньше это делал. Марси потерся о его голову щекой.

— А тебе?

Слаженный тихий смех согрел комнату, темноту, весь все еще зимний Нэреин.

Тегги пытался отдышаться, с неудовольствием отмечая мокрые ресницы Варини и следы от ногтей на ладонях.

— Надо было с тобой переспать, чтобы ты прекратил на меня дуться? — потянулся Марси, будто бы не замечая, что Тегоан по-прежнему обнимает его, сопя в шею.

— Я не дулся.

— Ты ревновал. Я не слепой.

— Не ревновал я, — пробурчал Тегги, отпуская Варини, наконец, но не спеша отодвигаться, — но спать с этим солдафоном?

— И я буду делать это и дальше. А ты будешь трахать своих куртизанок, разве нет?

Мартсуэль встал, прошелся по своему кабинету, накинул на плечи халат, налил в бокал еще вина. Тегоан с жалостью видел знакомое преображение: друг снова уходил в себя. Но теперь знал причину.

— Если бы я любил… кого-то вообще, то любил бы тебя, Марси. Ну, ты понимаешь, в каком смысле я это говорю.

— «Если бы». Смею надеяться.

— Марси! Спорить или драться с тобой сейчас я не буду.

«А стоило бы», некстати посетила шальная мысль, услужливо заработало воображение, рисующее одна другой соблазнительнее картины. Об этом же подумал явно и Варини, потому что снова по-мальчишески открыто улыбнулся.

— Если хочешь, я уступлю тебе кровать, а сам пойду к Эльмини.

— Я храплю громче, ты не помешаешь, — зевнул Тегги, уже поворачиваясь на бок и готовый сдаться навалившейся усталости. Марси лег рядом. Едва появившийся призрак отчуждения исчез. Тегоан чувствовал, как легко друг гладит его по спине и плечам — прикасается, будто бы желая запомнить очертания тела.

«Он всегда был неплохим скульптором».

Осторожно, борясь с собой, Тегоан заставил себя подумать о том, как они смотрятся вместе. Сейчас смотрятся. Какой видится Мартсуэлю его смугловатая кожа. Каково это — целовать так, как он сейчас целует, эти щекотные места под лопатками. Сминать ягодицы, покрытые курчавым черным волосом — асурская кровь дала о себе знать, грудь у Тегги тоже была заросшей, как и ноги, и даже руки, в отличие от того же Варини.

Теплое гибкое тело прильнувшего к нему сзади друга заставляло думать вовсе не о сне. Но Тегги упрямо сжал зубы и закрыл глаза. Если придется, он пролежит без движения до утра. Долго ждать не пришлось.

Уже засыпая, он услышал, как Марси уходит. И совсем во сне ощутил легкий поцелуй в затылок сзади, хотя не мог потом сказать точно, не примерещилось ли это ему.

========== Контуры и Планы ==========

Любое сопротивление, восстание или мятеж начинаются с малого.

Слухи подпитывают их. Нэреин-на-Велде не был чужд привычке сплетничать. В последние тревожные дни слухи плодились, как саранча, и разлетались по городу с той же скоростью.

За две недели Нэреин был отравлен самыми разными слухами. Кто-то говорил, что королева скончалась, так и не доносив плод до положенного срока, а от народа это скрывают. Кто-то клялся, что государь уже продал вольный город союзникам с севера, а кто-то уверял, что отдал платой за колдовство, что помогло бы ему завести, наконец, наследника. Помимо этих, распространялись вполне традиционные опасения о грядущих войнах, чумных морах, голоде, повышении цен.

И все же, больше всего жители Нэреина-на-Велде опасались ввода войск. Словно не понимая, что бунтуя, лишь приближают это событие, они с удвоенной силой принялись громить все подряд, что находилось не на их собственной улице.

Особенно доставалось обителям тех бедолаг, что существовали за счет казны: госпиталю «Палаты Призрения», храмовой библиотеке, портовой таможне и нескольким ведомствам, вроде невинного Ведомства Урожаями. Что вполне укладывалось в парадоксы восстаний.

Восемнадцать дней не стихали волнения в городе, но затем внезапно прекратились.

— Я придерживаюсь мысли, что эта волна схлынула, чтобы затем превратиться в цунами. Вы слышали, что такое цунами, Эдель? Вряд ли, если никогда не жили у моря. Иногда, непредсказуемо, из моря рождается волна, высотой — как несколько крепостных стен одна на другой. Она идет на сушу, снося все на своем пути, и обрушивается на побережье. Верующие говорят, это гнев Божий. Ученые уверяют, что каким-то образом эти волны свяязаны с изменениями в недрах, будто бы землетрясения, блуждающие звезды или засушливые годы предвещают цунами. Тегоан! Вы меня не слышите?

Тегги очнулся от своих раздумий. Гиссамин с опасным недобрым прищуром практически навис над ним.

— Я, простите, господин… я что-то… не в себе.

— Я заметил. И вы не пьяны — что уже больше двух недель меня беспокоит.

— То, что я трезв? Если желаете, я немедля напьюсь, милорд.

Но даже дерзости художнику приходилось из себя вытаскивать, словно клещами.

— Вы, возможно, больны. Я могу посоветовать хорошего врача. Если это не тот сифилис, что поражает мозг, минуя тело, излечение могу практически гарантировать, — ленд-лорд вздохнул, — не забудьте, я жду еще две ваших картины. И не смейте говорить, что завтра закончите работу. Вы ее еще не начинали. Что способно вас вдохновить?

«Твоя племянница», едва не выдал Тегоан одну из двух причин своего скорбного положения. Ко второй причине ему предстояло вечером вернуться, поскольку он все еще жил у Варини дома.

С самого утра после близости с Марси, о которой он пытался изо всех сил забыть и перед собой сделать вид, что ее не было, жизнь дала крен в сторону, которой Тегги опасался больше всего. Он не мог больше писать. Он не хотел. Мир разом будто бы померк, превратился в серые смазанные пятна, одно другого скучнее. Вместо многочасвых прогулок по Нэреину без ясной цели, просто чтобы смотреть и чувствовать город, Тегоан по полдня проводил в постели, едва выползал из нее к обеду, неприкаянной тенью слонялся по галереям дома Варини, то тут, то там мешаясь всем под ногами, интересовался для вида хозяйством — и снова возвращался в постель.

Где оставался один до утра, полночи не в состоянии уснуть.

Марси его избегал, чему Тегги был несказанно рад.

— Вы поссорились? — спросила Эльмини своего гостя, проводив мужа на его ежедневные тренировки, — он сам на себя не похож. И ты ведешь себя странно, Эдель.

— Творческий разлад, — отговорился Тегги, и вознамерился поговорить со своим другом. Непременно. Когда-нибудь.

Приободрился он лишь однажды — когда на пороге дома Варини появился собственной персоной мастер-лорд Оттьяр, раздраженный и высокомерно-вежливый. Принять его пришлось лично Эльмини, но Тегоан не мог оставить супругу Мартсуэля на растерзание. Ради такого случая он даже расчесался и оделся, как подобает.