«Я же нанимал извозчика! Точно, было дело…».

Совсем ясной была память об Отмелях и том, как он обнаружил вместо покрытых серебристым инеем камней — которые ему срочно приспичило созерцать — двух ужасных, заросших грязью и смердящих бродяг, в два ствола имеющих бесчувственную молодую девушку.

— Дозор рядом! — пьяно выкрикнул девиз полицейских Тегоан, злясь на отсутствие желаемого ночного пейзажа. Бездомные его расслышали и ответили, не отрываясь от своего занятия:

— Мы не нарушаем, она в реке всплыла!

Помнится, тогда его и начало подташнивать. Извозчик равнодушно грыз семечки и даже прокомментировал плотские утехи с трупом. Общий смысл сводился к тому, что только что умершую женщину от крепко спящей можно и не отличить.

— Да она совсем еще свежая, — осклабился тот из увлеченных соитием, что был пониже, и Тегги шарахнулся в сторону: очевидные признаки застарелого сифилиса и исходящее от бродяги зловоние отбивали всякое желание знакомиться ближе.

Извозчик высказался снова, наблюдая, как Тегоана штормит при попытке занять место в повозке:

— Я как-то так, когда первый раз овдовел, тоже ить не сразу-то понял…

Да, этот эпизод в память врезался. А вот последующий — с ночным грабежом, ножевой дракой и тремя ударами в челюсть — выветрился, оставив только неясное чувство удовлетворения.

«Надо выбираться отсюда». Дело оказалось непростым, его швыряло от стены к стене, его тошнило, но он мужественно превозмогал себя, то и дело едва не теряя сознание, все же надеясь выпутаться из сетей дурмана и глубокого многодневного опьянения.

«Это не конец. Я еще жив. Мертвому так плохо не бывает».

Его вырвало еще раз уже на крыльце — от внезапно ударившего в глаза дневного света. Дальше лежала знакомая дорога домой — ее наизусть знали ноги Тегоана, он мог по ней идти, бежать, ползти вслепую, если придется. Лишь бы не околеть от холода, который пробрался под мокрую рубашку и уже растекся по пояснице.

Все сильнее колотил озноб. Зуб на зуб не попадал. Добредя до угла дома и обессиленно привалившись к углу — в конце концов, если он и свалится здесь, то Толстяк не захочет терять постояльца и заволочет в дом — Тегги вдруг услышал знакомые голоса.

— Если ваш приятель еще не в покойницкой, то почти наверняка у своей подружки в «Розочках»! — раздраженно выговаривал Будза.

Во взволнованном втором голосе без труда можно было угадать Юстиана:

— Там его не видели. Говорят, уже давно.

Тегоан не мог не испытать приступ благодарности верным слову проституткам «Розочек» — когда-то он просил не выдавать его, опасаясь, что искать будут кредиторы. Откашлявшись и постаравшись, насколько возможно, принять независимый вид, он, держась за стену, побрел на голоса.

Но первый, кто бросился ему навстречу и схватил в объятия, был Марси. Налетел, едва не уронил на землю, стальной хваткой вцепился в плечи и поддержал за талию. Незнакомыми тревожными глазами спешно оглядел с ног до головы. Пригладил торчащие во все стороны волосы, провел по основательно заросшему клочковатой бородой многодневного загула подбородку кончиками пальцев…

Только тем, что был разбит, объяснял Тегги после то, что позволил себя поцеловать в висок — с Варини сталось бы и еще на что-то разойтись, но друг вырвался:

— Не рискуй, я из борделя.

Надвинулся, уперев руки в бока, и Юстиан. И если бы не Мартсуэль, то от его кулаков Тегоану точно пришлось бы пострадать.

— Я так и знал! — прогремел он на всю улицу и еще парочку соседних, — я знал ведь, что ты где-то загулял, пока мы с ума сходим!

— Тебя искал лорд Гиссамин, — пробормотал Марси, потом вдруг отнял руки от его плеч и взглянул на свои ладони, — ты весь в крови, наверняка нужен врач.

— Порка нужна хорошая, на площади по субботам, — не унялся Юстиан, обеспокоенно и в то же время злобно оглядывая блудного товарища.

Тегги с огромным облегчением позволил себе расслабиться, наконец — закрыл глаза, обмяк и сполз в обмороке под ноги друзьям.

***

— Вижу, вы не теряли времени даром, Эдель, — приветствовал ленд-лорд художника без особого удивления на следующее утро.

Тегоан мрачно промолчал. Отчасти потому, что голос почти пропал. Оправдываться в многодневном падении в пучины всех возможных пороков не хотелось. В кабинете Гиссамина — на этот раз он принимал его в своем доме, да еще и в личных покоях — его встретила закрытая черным бархатом его же собственная работа, о существовании — как и о рождении которой — Тегоан умудрился напрочь забыть.

Кое-какие обрывки эпизодами то и дело всплывали в памяти. Слезы отчаяния, галлюцинации, чувство постоянной слежки, покатый бок толстой проститутки под рукой в попытке забыть другое ощущение — волнующее прикосновение мужской руки в графитном порошке к своему лицу, к телу. Случайное, быть может, прикосновение.

Просто друг хотел ему помочь, разве есть в этом что-то еще? Вопрос, «есть ли?» терзал ничуть не меньше, чем другой: «когда я успел сотворить нечто столь дивное, что не помню ни черта, не то что набросков — но даже то, как разводил краски?».

Кисть в руке уже очень давно воспринималась, как естественное ее продолжение. Должно быть, потому и не запомнилась. Тегги смотрел на то, что видел, и боялся своего подсознания, вырвавшегося под воздействем наркотиков и алкоголя из-под контроля рассудка.

Ленд-лорд мог быть, несомненно, доволен.

— Когда мне принесли это из одного окраинного борделя, я, признаться, нимало не удивился, — сообщил Гиссамин, усаживаясь за свой стол, — есть то, что иначе из себя не вытащишь.

— Почему вы не стали художником, господин? — хрипло пробормотал Тегоан. Ленд-лорд развел руками:

— Не всем дано. Я, как вы изволите видеть, стал землевладельцем и торговцем.

— Советником Старейшин кланов, Старшин города, Ассоциации глав торговых перевозок…

-…и еще у меня есть два судна, которые я сдаю в аренду. Это не секрет, но мне приятно, что вы интересовались, Эдель.

Он принялся выписывать чек. Глядя на впалые щеки, орлиный нос и по-утреннему распущенные длинные волосы, Тегги впервые отметил, что Гиссамин носит в острых ушах серьги. Среди суламитов это было делом обыденным. Но, в отличие от простонародья, Гиссамин к излишеству украшений точно склонен не был.

Вокруг царила простота и минимализм. Кроме письменного стола и высокой тахты в кабинете не было ничего. Дорогие темно-серые бархатные шторы чуть скрывали вид на Нэреин — удачный, возможно, один из лучших видов, который встречался Тегоану. Над далекой Велдой галдели чайки.

Тегоан встрепенулся, получив в руку чек. Посмотрел на картину. На бумагу в руке. Снова на картину.

Брат-близнец, долженствующий победить, был прижат своим злодеем-соперником к земле. Злодей торжествовал. Злодей уже готов был праздновать победу — и над той отчаявшейся девушкой, что прижимала к губам руки, бросаясь перед ним на колени. И ни она, ни он не видели, что почти поверженный «добрый» брат сжимает в левой руке суламитский кинжал.

— «Страсть побеждала рассудок», — процитировал Гиссамин стихи всем известного поэта, — что ж, у рассудка с собой всегда запасной клинок. Такова реальность.

— Я не этого хотел…

— Но вы сделали, Тегоан! Вы сделали. Вот это можно смело выставить на всеобщее обозрение. Никто слова не посмеет сказать, что ваш Рассудок слишком подл — да еще и обнажен при этом, а девушка — это ведь Совесть? — похожа на шлюху и одета так же.