Но никакая броня не могла защитить от гнева королевских дознавателей и фанатиков из храмов, яро настроенных истреблять ересь.
Тегги поежился. Налетевший с северо-востока внезапный порыв ветра, павшая на Нэреин пасмурная хмарь, повсеместная промозглая сырость и низкое, тревожное серое небо — все это заставило его сердце сжаться в дурном предчувствии, которое было уже не отогнать.
***
Ночью он не мог заснуть, и не мог занять себя рисованием. Наконец, поддавшись бездумному порыву, кое-как оделся, и отправился в дом цветов ленд-лорда.
Денег у него не было, но в «Розочках» его с радостью приняла бы Яри. Спрятала бы от хозяйки, закрыла бы в сундуке или завалила бы ворохом своих тряпок. Только Тегоан не хотел даже видеть ее лица. Не готов был вынести нарочитой похотливости ее движений и вульгарности гримас. За ними, как за ее неумелым макияжем — всегда к его приходу уже смазанным и потекшим — он легко мог видеть простушку из деревни, неумело разрушившую собственную жизнь — или никогда не имевшую шанса на лучшее.
Не хотел он видеть и ойяр и им подобных. Его в дрожь бросало, когда он вспоминал обнаженное тело Фейдилас с причудливым узором росписи хной. От тонких длинных ноготков до умело подчеркнутых высоких скул, от завитых волос, умащенных дорогими ароматическими маслами — и до идеально шелковистой кожи в нежной впадинке между ног — Тегги ненавидел ее.
Остановившись у черного хода дома цветов, он задумчиво поднял голову к слабо освещенным окнам жилой части борделя. Из приемных залов доносилась музыка, смех — мужской, басистый, и женский — чуть визгливый. Кто-то пьяно ругался во дворе на начальство гарнизона — женский голос заботливо поддакивал покровителю. Подойдя ближе, Тегоан уловил обрявок разговора двух служанок-камур, уносящих в прачечную грязное белье:
-…пять раз за ночь! Он, наверное, долго терпел.
— Ей придется наведаться к доктору, она слишком легко беременеет…
Странные ночные тени — сиреневые, нежно-голубые, синие — брошенные в пруд отблески звезд и фонарей — Тегоан задержался в очередном внутреннем дворике в запутанном лабиринте живой изгороди. И вовремя, потому что в следующем укромном уголке у маленького пруда сидела, спиной к нему, Несса Брия, откинув назад свою черную вуаль.
Тегоан замер, не веря своей удаче. Он лишь пожалел, что стоит не на галерее второго этажа, или хотя бы не на возвышающейся террасе, откуда мог бы заглянуть в воду — и увидеть отражение ее лица.
Из-за зарослей можжевельника он мог видеть лишь то, как она водила в воде своим изящным пальчиком, что-то чертя. Прудик уже тронул по краям мороз, сковав льдом, и скоро наверняка должны были уснуть, если не уснули, живущие в нем золотые рыбки.
Тегги сделал завороженно еще один шаг вперед — и предательски оставленная кем-то на дорожке сухая ветка малины хрустнула, заставив девушку мгновенно встрепенуться. Одной рукой она набросила вуаль себе на лицо, другой — запахнула ее на груди. И только потом обернулась.
Привычный жест, исполненный многолетней привычки. Он заставил Тегоана пошатнуться от желания, нахлынувшего с невозможной силой.
— Не мечтай увидеть меня раздетой, — негромко произнесла Несса. Голос ее был исполнен испуга, как бы она ни пыталась его скрыть.
— Я мечтаю видеть тебя. Одетой. Раздетой. Просто видеть. Но все же…
На террассе хлопнула створка окна. Тегги решительно подошел к суламитке.
— Никто не знает, что будет завтра. Если я никогда не увижу тебя больше, то скажи, о чем мне мечтать? — голос Тегоана дрогнул, — о чем, если не о том, как я сорву эту… эту преграду между нами, — он обвел ладонью силуэт ее вуали, сглатывая, — я не могу видеть тебя — и не видеть. Сними эту долбанную тряпку, я должен видеть твое лицо. Или уйди, оставь меня, и никогда не показывайся мне на глаза.
— Чем же тебя так злит эта вуаль?
— Тем, что я чую твою красоту, — он схватил ее руку и поднес к губам, — ни по чему так в мире не тоскую, как по ней — и не могу познать ее.
Ее пальцы, на которые с его рук осыпались остатки краски, затрепетали.
— Я знаю таких, как ты. Ты не можешь дать мне того, что нужно. Только использовать меня. Для этого у тебя есть они, — она кивнула в сторону длинного коридора, уходящего с террасы, из-за многочисленных дверей с занавесями которого доносились звуки удовлетворяемой похоти.
— Я хочу писать тебя. Твою чистоту среди всего этого, — он поднял руку вдоль ее тела, проник ею под вуаль, замирая от нежности, нашел ладонью ее щеку, прошелся, как слепой, по ее приоткрытым губам. И поймал в ладонь жадный чувственный поцелуй.
Касание, сорвавшее последнюю сдержанность.
— Ты сама виновата…
Схватить ее оказалось непростым делом — скользнули по черному шелку руки, не найдя тела, она ловко уклонилась, рванулась прочь, но Тегоан удержал ее за край вуали. Да. Сейчас он сделает это — и если какая-то смерть стоит того, то лишь эта. И причин будет несколько.
Раз! Сорвать вуаль, подняв ее и сбросив в сторону. Открыть ее лицо своему запретному взору, что приравнивается к бесчестью и позору.
Два — удержать ее против воли, не дав закрыть лицо ладонями, развести их, трепетно, чувствуя биение крови в сосудах под тонкой кожей запястий.
Три. Обнять ее, прижав к стене, заломив ее руки за спину. Смотреть на нее, без вуали, в эту минуту — которая может никогда не повториться.
— О, я без тебя не дышал, — прошептал Тегоан, словно одумавшись и отстранившись от нее, — посмотри на меня! Один раз посмотри!
Он видел — растрепанные сполохи красного золота — ее волосы в неясном свете пестрых фонарей, дрожащие тонкие пальцы, слоновая кость — гладкая кожа, которую не касается краска, лишь сурьма, чуть осыпавшаяся вокруг глаз. Тяжелая зимняя зелень взгляда, штрихи ресниц и бровей и испуганно округленные розовые губы. Тяжелый черный прессованный шелк, прячущий ее фигуру под широким платьем — ни единой ленты, она под ним совсем нагая. От знания этого Тегоана едва не прошиб пот, но он нашел в себе силы остановиться.
— Я беру… назад свои слова, — задохнувшись близостью ее тела, прошептал он в ухо леди, — тебе есть что прятать. Знай, что я своими руками убью любого, кто посмеет смотреть на тебя, как я сейчас.
— Всего лишь слова. Откуда ты знаешь, кто меня видел? — она, только что прячущая лицо, вдруг вздернула подбородок, — ты ничего обо мне не знаешь. Малюй свои картинки для извращенцев, любящих передернуть в темном уголке на ночь.
От нарочитой вульгарности ее речи Тегги даже поежился.
— Если я оскорбил тебя, прости. Я думал, ты не возражаешь.
— Я целовала руку художника, а не насильника. Ты себя показал, Тегоан Эдель.
— Постой! — но Несса, укрываясь струящимся черным шелком, выскользнула из его рук и скрылась в закоулках дома цветов.
========== Неклассический сюжет ==========
На очередную выставку, куда оказался внезапно приглашены также и Юстиан, и Мартсуэль — каждый по отдельности — Тегоан идти был не в настроении. С одной стороны, обычно на подобных мероприятиях присутствовали ценители прекрасного и можно было найти новых заказчиков работ. С другой, с наступлением храмовников на изобразительное искусство, собрания потеряли свой былой привкус остроты, если вообще случались.
Последняя скандальная коллекция с портретами обнаженных актрис и куртизанок была продана открыто более семи лет назад, и Тегги признал: время без цензуры уже, скорее всего, не вернется. Конечно, откровенные полотна здорово поднялись в цене, только покупателей приходилось искать. И там, где раньше можно было найти подлинные шедевры, все стены теперь были заняты слащавыми изображениями моря во всех видах, плодов и цветов — тарелки с виноградом, вазы, ведра, тачки с виноградом, — да мрачноватые городские пейзажи, в основном изображающие храмы и мосты.
