Перед Тегги вихрем пронеслись все картины из самого недавнего прошлого: Будза, угрожающий отрубить пальцы, «Розочки» и их смрад, дешевое пойло в кабаках, не одного пропойцу сгубившее.

— Так что же вы хотите видеть? — Тегоану слова дались нелегко. Гиссамин отвернулся.

— Правду. Я отправлю эту продажную тварь доставлять удовольствие тем, на кого вы мне укажете, такими способами, какими они это захотят сделать. Все, чего я хочу от вас — это картины.

— Заложенные земли, бордели, запрещенное искусство… чем еще торгует ваш дом?

В мгновение ока Гиссамин оказался с Тегоаном лицом к лицу. Ноздри его едва заметно раздулись, густые брови сошлись на переносице, придавая его худому лицу еще более грозный вид. В глубоких серых глазах затаилась угроза.

— Я не советую вам задавать лишние вопросы, Эдель.

— Правда невозможна без вопросов, — не сдался угрозе лорда Тегги.

Непроницаемое лицо Гиссамина искривила короткая усмешка. Он ступил назад и небрежно стряхнул с рукавов воображаемую пыль.

— Некоторые из ответов могут стоить жизни нам обоим. Подумайте еще раз прежде, чем будете задавать их.

— Тогда у меня всего один. Почему именно ойяр Фейдилас?

Гиссамин внезапно расхохотался.

— Вы положительно исключительны, мастер Тегоан. Я торговец, не забывайте. Я лишь предположил, что наиболее дорогая из моих куртизанок впечатлит вас достаточно, чтобы вы писали. Я, выходит, ошибся?

— Она пуста. Нет… искры, — Тегги недолго боролся с собой. Ленд-лорд безразлично отмахнулся.

— Возьмите любую другую. Возьмите двоих, троих. Любых. Я хочу видеть то, чего еще не видел. Хочу смотреть снова и снова. Мне плевать, что и как вы сделаете с ними. Но я хочу мои шесть картин. «Пиратскую», так и быть, оставлю себе. Остальные можете продать, подарить, выбросить или вытирать об них ноги — мне все равно.

***

На одном из многочисленных мостов через каналы Нэреина Тегоан задержался, несмотря на темноту и достаточно сырой вечер. От влаги волосы пушились еще сильнее, чем обычно, лезли в лицо, руки зябли, но ему жизненно необходимо было побыть одному наедине с любимым городом.

Особенно сейчас, когда в нем внезапно стало так неуютно.

Переселенцы на запад никогда не отчаивались. Им всегда хотелось большего, они искали возможность для построения нового общества. Многочисленные вольные города и окрестности всегда привлекали тех, кто по каким-то причинам не нашел себе места в Предгорье и не пожелал уйти на восток в Черноземье или на запад в Приморье.

Разросшийся до целого народа клан Эдель когда-то облюбовал вольные города вдоль Велды, и Тегоан никогда не представлял себе жизни вдали от родных заливных лугов, живописных холмистых просторов и лиственных влажных лесов.

И все же, в шестнадцать оказавшись в Нэреине-на-Велде, он забыл и луга, и леса, раз и навсегда влюбившись в тесные улочки, мощенные серым камнем, кованные решетки мостов, разбитые лодки понтонных переправ.

Постояв на мосту немного и окончательно продрогнув, Тегоан завернулся в куртку и побрел в сторону своего логова у Толстяка. На Колёсной улице царило привычное оживление, бойко шла торговля, где-то весело фальшивила скрипка, в лужах дробились огни жилых этажей, в переулках кто-то дрался, играл в карты и поджидал выпивох, чтобы обчистить.

На душе у Тегоана было погано.

Наконец, он свернул с Колёсной на менее многолюдную Лудильную, ненамеренно изменив свой привычный маршрут — хотелось оттянуть неизбежное возвращение в промозглую каморку в мансарде.

«Он говорит, что ни у кого нет храбрости говорить и писать правду, — рассуждал Тегоан, погруженный в свои невеслые думы, — что хочет изображений жизни. Но почему же, когда он говорит о жизни, он имеет в виду ее грязь? Никто не хочет всей полноты: свет и тень, белизну и чернила, все видят лишь крайности и отказываются смотреть на мир, каков он есть, не придумывая заранее, что именно хотят увидеть». Ленд-лорд Гиссамин торговал развратом, так чем же еще мог Тегоан его удивить? Пресыщенный разум становится нечувствителен к привычному блуду…

— Поберегись, поберегись! — весело раздалось откуда-то сверху, и Тегоан едва успел отскочить, когда почти под ноги ему был опрокинут чей-то ночной горшок. Днем городские дозорные как-то противились такому даже в бедных кварталах, но с наступлением ночи за чистотой никто не следил. Ругнувшись, Тегги перешел на другую сторону улицы, как будто это могло его спасти.

Дорогу ему внезапно перегородила тачка, из которой торчали чьи-то ноги. Толкавший ее пробурчал что-то недружелюбное.

— Если твой приятель напился, ему необязательно путешествовать с комфортом в экипаже, — заметил Тегоан, тоскливо присматривая место на мостовой почище, чтобы обойти неожиданное препятствие.

— Да он насмерть, — хрипло раздалось из-под криво висящей шапки.

— Я тоже допивался до такого состояния, и смею заверить, он не станет жаловаться, если ты оставишь его где-нибудь в подворотне…

— Говорю тебе, тупица, он труп. Этот парень сдох еще вчера.

Тегоан притормозил и обернулся.

— Колесо застряло, подсоби, — подал голос верзила в шапке, — холодно здесь, я уже хочу получить свой золотой и свалить отсюда…

— Родственники наняли тебя похоронить этого беднягу за золотой? — не поверил Тегги, все же помогая вытолкнуть застрявшую тачку.

— У него никого нет. А заплатят мне за той дверью. Бывай, друг.

Тачка прогромыхала в узкие темные ворота, едва отличимые от сплошного высокого забора. Над следующей же дверью со стороны арки Тегоан с трудом прочитал надпись и застыл на месте.

«Анатомический театр». Бог определенно играл с ним в поддавки.

— Нужны будут лампы и много кармина и сулемы, — вслух пробормотал Тегги, не отрывая взгляда от едва заметной надписи, — и повязка на рот и нос.

По Лудильной теперь он не шел, он бежал, лихорадочно прикидывая, как будет рисовать, что именно необходимо иметь с собой, какие предосторожности при работе с трупами ему предстоит соблюсти, кто, в конце концов, хозяин странного «театра» за неприметной дверью… уныния его как не бывало.

«Завтра же. Я зайду туда завтра».

========== Этюд углями ==========

Тегоан едва дождался рассвета, чтобы направиться в заинтересовавшую его мастерскую таинственного анатома. Он так спешил, что напрочь забыл собственный накануне составленный список необходимых предметов и притормозил только на подходе к запомнившемуся углу.

Дворик источал множество пренеприятных ароматов, а очередная оттепель делала их нестерпимыми. По дороге Тегоан трижды промочил ноги, и с печалью вынужден был признать, что очередным его дешевым сапогам приходит бесславный конец.

— Что тарабанишь, гонишься за кем? Отсюда еще никто не уходил! — жизнерадостно поприветствовали его из дворика за дверью, и художник едва не свалился в отвратительную жижу, скопившуюся прямо за высоким порогом.

Нос защипало, сперло дыхание, и Тегги проскользнул вперед хозяина, закрыв лицо руками. Внутри было не лучше. Кажется, мастер-анатом был привычен к подобной реакции, и без слов распахнул перед посетителем дверь в кабинет.

Пахнуло затхлостью, гарью и чем-то омерзительно-ядовитым, но после смрада дворика запахи эти казались слаще любых заморских духов.