— Ничто не выглядит столь же эротично, как ты, ойяр Фейда, хотя ничего близкого к реальности на картине нет, — заметил ленд-лорд, — не люблю морское дело и не люблю корабли, но после такого зрелища появляется желание уйти в доки и…

«Подставить зад матросу?» — договорил про себя не без ехидства Тегоан.

— А у тебя ведь, помнится, был как-то капитан пиратского корабля, — усмехнулся, разглядывая потрет, Гиссамин, обращаясь тем временем к оригиналу, — расскажи-ка нам.

— Один раз, — сладко пропела Фейдилас, — молодой Вольфсон, сын Илидара. Он провел здесь лишь ночь со своей сворой и ушел брать добычу где-то на юге.

— Он пиратствовал и разбойничал, вешал без разбору всех, кто ему не угодил, а с тобой — с тобой он был ласков, Фейдилас? — ленд-лорд намекнул, что хочет слышать подробности.

— Он… хотел взять меня… не сразу. Сначала он захотел на меня посмотреть.

— И каков он собой?

— Как ледяной огонь, — тут же ответила Фейдилас; очевидно, для нее подобная метафорическая речь была свойственна по природе.

— Ты поэтесса. Как он выглядит?

— Сильный, плечистый, но гибкий. Очень порывистый. Легко гневается, легко прощает мелкую обиду. Не скрывает, о чем думает. Не доверяет женщинам.

— Не зря избран вожаком, — усмехнулся Гиссамин, щурясь на солнце, падающее сквозь красное стекло, — доверять женщинам — пускать золото в воды Велды. И что же наш вожак пиратов и большой разбойник?

— Так и не дотронулся до меня, — лениво протянула Фейдилас, — сказал, что его распирает любопытство посмотреть, за что остроухие дохляки платят деньги. И сказал, что болтовни не любит, а на костях у меня маловато теплого мяса.

Тегоан в восхищении взирал на куртизанку. То, как она говорила эти слова, приводило его в трепет. Вне всякого сомнения, он ошибся в ней поначалу, приняв за изнеженный цветок.

Возможно, это подвигло его к новому полету воображения. Следующую неделю Тегоан писал. Игнорируя потребности своего тела, он почти не спал и не ел, проводил в «Ночах» дни напролет, снова и снова погружаясь в обстановку вокруг куртизанки. Фейдилас и пират. Фейдилас в костюме гихонки, изображающая рыночное гадание. Фейдилас и две прислуживающие ей девушки, облизывающие ее босые ноги — на подобном развлечении настоял один щедрый клиент, чьего имени Тегги не узнал.

Отрешась от происходящего, он едва не пропустил интересные события в «Розочках»: Адри заработала первый золотой за ублажение старого торговца вином, Ярида снова пила и уже была должна заведению, кухарка заболела сыпным тифом.

Словно просыпаясь, как цветок по весне — хотя вокруг уже была самая настоящая осень, Тегги написал четыре картины за девять дней.

— Пять портретов, — заметил Гиссамин, — мне не показалось, что ойяр впечатлила вас, мастер Тегоан.

— Не она, — ответил художник, — жизнь вокруг нее. Вы были правы. Здесь есть о чем рассказать.

Ленд-лорд кивнул, продолжая разглядывать представленные его вниманию работы.

— Я думал, мне есть, что предложить вам, а вам — мне, — одобрения в голосе лорда Тегги не услышал, — и у меня есть идея, которую Фейдилас вряд ли одобрит, но это занятно бы дополнило мою галерею. Вы когда-нибудь были в покоях плетей, мастер?

— Я не хочу, — ойяр отшатнулась, но была поймана стальной хваткой ленд-лорда. Тегоан не ошибся: поджарый и жилистый, Гиссамин был весьма силен.

— Ты в моей собственности, Фейда. Не думал, что ты забыла. Таких, как ты, я в любой деревне поимею с десяток, едва только спущу штаны, а такие, как мастер Тегоан, рождаются раз в тысячелетие. Ты поняла?

— Пойду оденусь, — всхлипнула Фейдилас покорно.

— Вы часто били ее, милорд? — сглотнув, спросил Тегоан.

— Недостаточно часто, если она все еще помнит, как произносится слово «нет», — раздраженно бросил Гиссамин, — сегодня надо преподать ей хороший урок. Не люблю, когда шлюхи начинают мнить себя выше, чем они есть.

Тегоан несколько растерялся.

Не то чтобы ему не приходилось видеть, как бьют женщин. В Нэреине-на-Велде, да и везде в Поднебесье, публичные наказания никогда не становились редкостью. Тегги видел женщин, сидящих в колодках, видел отрубания рук, видел множество повешений, а уж порка вообще была делом обыденным. Но ни одна преступница не выглядела как утонченная леди, а Фейдилас красотой могла соперничать с волшебными духами лесов.

— Фейда! Ко мне, — повелительным тоном гаркнул Гиссамин, за мгновение перевоплощаясь из изысканного ленд-лорда в строгого хозяина, — сейчас же иди сюда. Лучше я накажу тебя, чем кто-то другой.

Из небольшого бочонка в углу он вынул розгу, согнул ее, проверяя, несколько раз взмахнул в воздухе — сорвались соленые капельки раствора. Тегоан непроизвольно повел плечами. В детстве ему доставалось от отца, и немало. Но женщину…

— Вы немного удивлены, мастер Эдель? Поверьте, хороший удар ремнем ставит на место самых больших упрямиц. Нужно лишь знать, где место гневу, а где — холодной решимости.

— Она покорна вам, милорд.

— Да. И я хочу напомнить ей и другим, где их место. У меня есть настроение. Не стоит же ждать, чтобы сорваться, когда этому совсем не время?

Вошедшая Фейдилас была совершенно обнажена, если не считать тонкой юбочки, на манер набедренной повязки, и многорядных бус, бирюзовой рябью спускавшихся между двух небольших грудей. На левой Тегоан углядел очаровательную крупную родинку.

— Ты знаешь, что делать, — обратился к ней лорд, не глядя в лицо куртизанке, — на колени. И говори мне — кто ты?

— Ты господин, я шлюха, — прошептала едва слышно ойяр, дрожа всем телом.

— Не слышу!

Удар пришелся выше ягодиц по пояснице, и Фейдилас горько вскрикнула. Тегги вздрогнул вместе с ней. Но в зеркале перед ней он видел лицо куртизанки, и оно выражало, вместе с определенной долей унижения и отчаяния, привычку. На лбу Гиссамина блестели капельки пота. Бледнели поджатые тонкие губы. Тегоан озадачился состоянием ленд-лорда. Вид у него был такой, словно его может хватить приступ падучей или сердечный удар.

— Ты господин… ох… — и с удивлением художник понял, что Фейдилас, на чьих безупречно гладких ягодицах краснели следы от удара, одной рукой ласкает себя, другой упираясь в пол.

Тегоан сглотнул, понимая, что дрожь, которая сотрясала безупречное тело Фейдилас, была признаком возбуждения, а не страха. Воздуха перестало хватать.

Фейдилась бесстыдно выгибалась, встречая хлесткие удары, лицо ленд-лорда не выражало ничего, кроме некоторой скуки, Тегоана слегка подташнивало. Он привык думать, что видел всё, и теперь убеждался в собственной ошибке.

Когда Гиссамин отбросил плетку в сторону, ткань юбки, зажатая куртизанкой между бедер, была мокрой. Сама она, запустив руку себе в промежность, с закрытыми глазами издавала слабые звуки удовлетворения, нечто между поскуливанием и тихим плачем.

По бледному виску ленд-лорда скатилась единственная капелька пота, он брезгливо поморщился. Затем обратился к художнику, вытирая руки о свой неброский синий камзол:

— Вы видели достаточно, чтобы не подсовывать мне более той слащавой халтуры, которую принесли сегодня. Я прекрасно знаю, что у нее между ног и сколько это стоит.

Слова, которыми ударил его лорд, оказались не столь приятны мастеру, как плётка — куртизанке. В этой боли не было и следа удовольствия или блаженства.

— Вы хотели видеть портреты…

— Я хотел видеть правду. Я дал вам простую задачу — распутную шлюху, раздвигавшую ноги с тех пор, как она научилась складно читать, а вы приносите мне дешевые копии «Леди Мары» для бедных, — резко оборвал Гиссамин, — я ошибся в вас, Тегоан Эдель, ошибся в том, что искусство для вас ценнее всего прочего в жизни. Очевидно, вам нужна плеть, как Фейде, а одного огня вдали не хватит для того, чтобы вы шли в нужном направлении. Единственная плеть в моих руках — ваш пустой кошелек, но мне казалось, этого достаточно.