Но никто не знал, что чувствует сам хозяин. Непроницаемое лицо Ба Саргуна ничего не выражало, когда он вышел из двора своего дома, в полном традиционном облачении и обновленной краске.

Точно так же, спокойно и без малейших признаков страха или нервозности, он подошел к дверям двора Ду, где опустился на колени, уперся кулаками в землю и принялся ждать.

Долго ждать не пришлось. Из-за точно такого же низкого заборчиками показался афс лет пятидесяти — насколько Эвента разбиралась в возрастных изменениях этого народа — с длинным кнутом в руках. В отличие от того, какой висел на видном месте в доме Ба Саргуна, у этого было три грубо сработанные деревянные колотушки на кончике, и выглядел он значительно более зловещим оружием наказания.

Не было произнесено ни слова, ничто не предвещало первого удара — лишь любопытная толпа соседей и соседок, выглядывающих из своих дворов и закутков и рассевшихся по заборчикам. Представитель семьи Ду замахнулся и с размаху опустил кнут на спину Ба Саргуна. Эвента вскрикнула и прижала руки к губам.

Она и не подозревала, как ужасно это выглядит со стороны. А афс Ду, ничуть не смущаясь и не замедляя темп, бил и бил, равномерно нанося все новые кровавые полосы на спину своего соседа.

Э-Ви стало плохо. С каждым следующим ударом она ощущала приближение тошноты — а ведь ее не укачивало даже на муле. На спину хозяина она и вовсе не могла смотреть, ведь та представляла собой одну сплошную рану. Лохмотья окровавленной кожи со следами татуировок, прилипшее к потной шее Ба Саргуна волосы с костяными украшениями…

Когда экзекуция закончилась, Ба Саргун встал не сразу, но никто из наблюдателей не сделал и попытки помочь ему. Но он поднялся сам. Слегка пошатываясь, деревянными шагами он приблизился к своему палачу, молча передал ему звякнувший кошелек и двинулся в свой двор.

На его бледное, в капельках пота лицо Эвента смотреть не стала. Она так и осталась сидеть возле забора, не в силах двинуться и справиться с охватившей все тело слабостью и дурнотой.

В дом ей заходить не хотелось, но оставаться на улице не хотелось тем более. В комнатке на кушетке лицом вниз лежал Ба Саргун, над ним, закусив тонкие губы, склонилась бабуля. Появление рабыни она не одобрила.

— Уйди, — прошипела старуха, склонившись над спиной внука. Афс зарычал от боли, когда она принялась вынимать занозы из его ран, щедро поливая раны водой.

— Я хочу помочь.

— Помогла! — беззубый рот бабушки Гун ощерился, словно пасть дракона, — помогла! Подожди, я возьму в руки кнут!

— Бабушка, можешь не говорить с этой, — сквозь стиснутые зубы подал голос Саргун, — не ругай её. Она неразумна. Ты не ругаешь коз.

Бабуля Гун качала головой.

— Коза умнее этой рабыни, — высказалась она, — когда у нее нет рогов, она не бодается.

— У меня тоже есть честь, — глотая слезы ярости, ледяным тоном ответствовала Эвента, не двигаясь с места, — я не знаю, что делают ваши женщины, когда нарушают их арут, но я делала все правильно, и в моей земле за это не наказывают!

Бабушка и внук одновременно повернулись и взглянули на нее, на какой-то момент схожие до невероятности. Возможно, их удивила мысль о том, что у рабыни возможна честь или свое представление о ней, а может быть, это было что-то иное; старуха, скорее всего, и не поняла половины из сказанного, ведь от волнения девушка вмешала в речь немало хинских слов. Бабуля Гун, закончив со спиной Саргуна, ушла на кухню, и оттуда раздавалось грозное хлопанье всем подряд и звон посуды, да еще ее свирепое ворчание. Эвента села около кушетки Саргуна.

Ей было и стыдно, и обидно, и в то же время она гордилась одержанной победой, сколько бы за нее ни заплатили другие.

— Я злой на тебя, — сказал Ба Саргун, морщась и пытаясь лечь удобнее, — пусть сосед Ду утопает в выгребных ямах — но теперь нет денег. Хотел бы я побить тебя. Не буду.

— Почему не побьешь? — спустя какое-то время спросила Эвента. Ба Саргун хмыкнул.

— Толку мало.

— Что со мной будет?

— Пойдешь работать.

Наверное, он спиной чувствовал ее колебание, потому что поднялся на локтях, поморщившись, и посмотрел через плечо.

— Будешь чистить везде, — без злорадства сообщил он, — подметать дворы у соседей. Носить хворост. Плести корзины. Стирать. Будешь делать все, чтобы нам было что есть.

Еще помолчав, сжалился:

— Продавать себя не будешь. Я не ем нечистый хлеб.

Эвента отстранилась, надеясь, что соленые слезы её не упадут в одну из его ран.

— Прости меня, пожалуйста, — тихо произнесла она. Саргун повел плечами, рыкнул.

— Много болтаешь, — сообщил он, и снова отвернулся и замолчал, на это раз окончательно.

…

Ба Саргун сдержал свое слово. Он ни разу не взялся за кнут. Чего нельзя было сказать о бабушке Гун, которая на следующий же день после избиения своего внука гоняла Эвенту кнутом по всему двору, таскала ее за едва отросшие волосы и наставила немало синяков на все тело и на лицо тоже. Сулке повезло, что старуха была уже в годах, не то дело могло дойти до сломанных ребер или пальцев, если не чего-то серьезнее.

И в следующие две недели бабушка мстила за своего внука, отыгрывать на виновнице его страданий, как могла. Но потом раны Ба Саргуна зажили, он стал выходить и работать, и поблажек себе не давал. Гнев старухи улегся.

Эвента работала с ним вместе. Рассудив, что рабыня не понимает элементарных правил и не способна контролировать себя, Афс должен был либо не выпускать ее из дома, либо везде таскать с собой, и выбрал второй путь.

Вместе они работали на сборе оливок, лимонов, на чистке загонов для овец, на разгрузке и сортировке шерсти… День за днем, неделя за неделей без перерыва Э-Ви покорно таскалась за Ба Саргуном, смутно чувствуя себя виноватой перед ним и злясь на это чувство, и больше, чем когда-либо, мечтая о побеге.

Что-то останавливало ее, хотя попробовать стоило. Конечно, стоило! Например, когда Саргун, надорвав и без того израненную спину на сборе лимонов, слег и лежал почти два дня, молча и зло глядя на Эвенту, которая нарезала и сушила цедру. Или когда он же встретил знакомых на сборе оливок и пропадал с ними. Эвента впервые увидела, как выглядят танцы Афсар. Вопреки ее ожиданиям, воинственные дикари двигались слаженно, грациозно и даже изящно. Ба Саргун затерялся среди полуобнаженных сородичей, и она его не смогла признать в толпе танцующих, однако танец остался в ее памяти надолго. Афсы вскидывали высоко ноги, гортанными голосами пропевали отдельные фразы, потрясали своим топориками и ножами. Они отдавались танцу со всей страстью, и Эвента легко могла скользнуть под покровом ночи в степь, в темноту — поминай как звали.

Не в этот раз. Может, на промывке шерсти? На глиняном карьере? Шансы предоставлялись один за другим. Но к вечеру не оставалось сил даже на ужин, а с утра приходилось заставлять себя встать на омовение, едва начинался рассвет. А для побега нужны были силы. Как бы мало ни знала несчастная Э-Ви о дикой жизни, это она понимала твердо.

И она не убежала. Не предприняла попытки. Осталась с Саргуном и продолжила вести свою убогую жизнь на грани выживания: собирать лимоны, собирать оливки, прясть шерсть, чесать лен… почти привыкла к запаху зеленой краски. Почти смирилась с обнаженными телами вокруг. Работать — так работать. И за полтора месяца изнурительного труда хозяйство Ба заработало пятнадцать монет, из которых восемь, как ни крути, должно было потратить.