Обращения. Слова. Интонации. Если ей придется выживать здесь, надо запомнить. Надо понять, проникнуть в образ их мыслей. Ах, если бы Ба Саргун был побогаче! Но страшная нищета ограничивала Эвенту ничуть не меньше, чем ее хозяина.

…

Жизнь в доме Саргуна налаживалась. Медленно, с трудом, но он радовался. Конечно, сначала было тяжко. Еще один рот. Да еще и с подозрением на слабоумие. Не особо умная женщина ему досталась. Выкручивалась, пыталась избежать утренних омовений, постоянно что-то бормотала, сложив руки лодочкой перед грудью — Саргун уже видел, как ее сородичи делают то же. А все же перемены к лучшему произошли. Два месяца муштры бабушки Гун — и вот, рабыня поумнела! Ба Саргун наконец чувствовал себя хозяином положения.

Теперь рабыня могла сказать несколько простых фраз, но что важнее — понимала указания и выполняла их. Говорить ее никто не просит. Гораздо важнее — чтобы она слушалась. Другие мужчины посмеивались над Саргуном. Их рабы были настоящими, полезными приобретениями, которые не стыдно было показать и похвастаться перед соседями. И только Ба Саргун, этот вечный мечтатель из клана воинов, зачем-то покинувший Ташское Синегорье, разжился остроухой бестолковой женщиной, ничего не умеющей и не понимающей.

По крайней мере, бабуля научила ее плести корзины, и новое занятие девушка освоила быстро. Ловкость ее маленьких рук удивляла и старуху, и Афса. И это было хорошо: деньги в дом никогда не лишние.

Особенно сейчас, когда Саргун твердо решил жениться.

Стоя за забором своего двора — невысоким, доходящим ему едва до груди — он имел полное моральное право разглядывать гуляющую по улице девушку. Любую. Но взгляд его чаще всего падал на Фоску Муи. Когда взгляды их встречались, она краснела — это было видно и под слоями краски, и под темно-синей чернильной полоской, которой она украшала свои полные щечки в знак того, что ищет мужа.

Смотреть на Фоску было одно удовольствие. Конечно, в своей семье она младшая, и никто не даст за ней никакого имущества, кроме самого простого — пары глиняных горшков да циновок, — но и выкуп и приданое за нее требуют небольшое, тридцать монет, не больше. Расценки на невест хорошо были известны Саргуну. Первая дочь хорошей семьи и плодовитой матери могла стоить сто монет и дороже. Это было слишком дорого для него. К тому же, в округе не было ни одной старшей дочери, которая нравилась бы ему.

А Фоска ему нравилась. Темно-каштановые, отливающие краснотой волосы до плеч выгодно оттеняли ее глубокие карие глаза, формой напоминающие орехи миндаля. Полные круглые груди с два его кулака соблазнительно покачивались в разрезе рубашки, а крутыми бедрами Фоска вращала при ходьбе так, словно вытанцовывала каждый шаг отдельно.

Такая женщина родит много крепких детей и будет предметом гордости своего мужа. Саргун перестал покупать баранину, брался за любую не позорную работу — и вел обратный отсчет.

Сколько ему осталось заработать? Восемнадцать… Семнадцать… Шестнадцать… А, проклятые духи ущелий, снова семнадцать — пришлось потратиться на обувь для бабушки. Семнадцать… Шестнадцать…

Когда до заветной тридцатки монет оставалось всего три, духи опять прогневались на Саргуна. И орудием своего гнева избрали рабыню.

Работая во дворе дома Саргуна, Эвента никогда не ловила на себе взгляды соседей и случайных прохожих. За исключением соседа Ду — тот, жуя табак под орехом в собственном дворе, нередко не сводил с нее своих пристальных черных глаз.

— Твой хозяин идет, Э-Ви! — добродушно кричал он, не ожидая ответа, когда Саргун возвращался домой. Эвента поднимала голову от корзины, кивала афсу — тот не реагировал. Никогда не реагировал. Но Ба Саргун отчего-то казался Эвенте более безопасным, чем сосед Ду, который и во двор их никогда не заходил. Неосознанно Эвента избегала его взглядов. Ей не хотелось видеть его, но что она могла поделать, если заборчик вокруг двора был скорее символическим, и доходил ей едва до бедра?

Предчувствие не обмануло девушку. Отправившись с утра за водой, она не успела и трех шагов за пределами двора сделать, когда в ее запястье впилась твердая мужская рука. Сулка дернулась в сторону, прижимая кувшин к себе. Но афс Ду держал ее крепко. Он улыбался. Его нельзя было бы назвать уродливым, с толку немного сбивала традиционная зеленая краска и татуировки, но Эвента уже начинала привыкать видеть за ней и выражение лица. Лицо мужчины было даже по-своему привлекательным. Не таким грубым, как у Саргуна. Ни одного шрама. Ухоженная короткая бородка, карие любопытные глаза, весело сложенные губы…

И много, много похоти во взгляде и движениях, самоуверенной похоти самца, который не только не ждет отказа, но и не примет его. И ответит ударом. Эвента дернулась в сторону. Покосилась на хижину. Ее хозяин еще спал.

Звать его?

Или это арут? Звать бабушку Гун? Звать на помощь вообще хоть кого-то?

Сосед Ду что-то пробормотал, одной рукой снял кувшин с ее плеча. Потянул ее за плечо, ткнул лицом к себе в грудь, потом крутанул от себя и нагнул к заборчику.

И тут Эвенту словно освободили от заклятия неподвижности. Она рванулась в сторону, ударила по колену афса, пихнула его — он упал на землю, заодно опрокинув и кувшин. Черепки впились в босые ноги девушки, когда она, выворачиваясь из-под его рук, дернулась к спасительному входу во двор. И, отбиваясь много сильнее, чем того требовала ситуация, сама не поняла, как впилась в ухо афса Ду зубами.

Крик, который издал мужчина, разбудил всех. Весь тупичок вывалил на улицу, чтобы лицезреть соседа Ду, прижавшего руку к раненному уху, и вывшего, как раненный насмерть. Выбежал и сонный Ба Саргун, со следами облезшей вчерашней краски на лице и теле и еще не до конца заплетенными волосами.

Собравшаяся толпа взорвалась многоголосьем. Все кричали, размахивали руками, пока Эвента, вцепившись в заборчик изнутри двора дома Ба, по шагу ступала назад. Что они собирались делать с ней, ей было неясно, но она готовилась к тому, что окажет сопротивление. Тем не менее, на нее даже не смотрели. Теперь возмущение соседей оказалось направлено на ее хозяина. Молча, с каменным лицом, Ба Саргун выслушал обвинения от соседа Ду, так же молча развернулся, и удалился в дом. Толпа не расходилась. Подтягивались жившие в отдалении. Эвента просочилась в кухоньку, и столкнулась с бабушкой Гун.

— Что делать? — спросила она слабым голосом, — что будет?

— За проступки рабов и животных наказывают хозяев! — прошипела старуха и плюнула на пол.

Эвента обессилено прислонилась к глиняной стене. Никто не стал ее слушать. Никому не было дело до того, что случилось. Вот если бы этот сосед изнасиловал ее и тем самым покалечил — да, это было бы воровство у соседа Ба, а значит, оскорбление, и следовательно — наказали бы его. А раз девка жива, о чем речь?

— Ну что, вкусное было ухо? — раздавались смешки со совсем сторон, и Эвента морщилась, желая на время забыть язык Афсар, — перекусила? Наверное, тебя плохо кормят в доме Ба!

Она знала, кто смеется громче других. Те самые, что засматривались на нее не меньше рискнувшего пристать соседа Ду. Другие молчали. Многие сочувствовали девушке-рабыне: её сегодня явно ждала не легкая ночь. Наверняка разъяренный хозяин захочет отвести душу на своей собственности, причинившей ему столько неприятностей.